восемнадцать лет умирал от жажды, а нынче мне подали напиться.
-- успокаивающе произнес Кадфаэль. -- Но сейчас ты должен как
следует отдохнуть, ведь за сегодняшний день мы проделали не
меньше трети пути. Ты вконец вымотался и завтра тебе придется
совсем скверно; к тем болям, что ты уже испытываешь, прибавятся
новые.
улыбкой сознался Хэлвин. -- Как ты полагаешь, мы дойдем завтра
до Гэльса?
монахов-августинцев в Уомбридже и переночуем там. Ты показал
сегодня себя молодцом и не должен теперь впадать в уныние из-за
того, что мы придем в Гэльс на день позже, чем тебе хотелось
бы.
улегся спать, уверенный, как невинный младенец, что молитва
охранит его ото всех бед.
временами переходящий в снег, дул порывистый северо-восточный
ветер, от которого зеленые склоны Врекина не давали никакой
защиты. Но они добрели до монастыря еще прежде, чем стемнело.
Хэлвин и сам не знал как сумел пройти последние мили. Лицо его
осунулось и побледнело, кожа обтянула скулы и только
провалившиеся глаза горели все тем же лихорадочным блеском.
Кадфаэль от души порадовался, когда они наконец очутились в
тепле и он смог растереть руки и ноги Хэлвина, которым так
досталось за сегодняшний день.
приходской церкви. Сам дом был деревянный, а первый
полуподвальный этаж со сводчатыми окнами -- каменный. Вокруг
расстилались ровные зеленые луга, вдали виднелись поросшие
редким лесом пологие холмы. За частоколом выстроились в ряд
аккуратные, ухоженные строения: конюшня, амбар, пекарня. Стоя у
открытых ворот, брат Хэлвин глазами полными боли молча смотрел
на графский дом.
бумаги, -- промолвил Хэлвин. -- Мой отец был вассалом Бертрана
де Клари и меня определили к госпоже пажом, когда мне не
исполнилось еще и четырнадцати лет. Ты не поверишь, но самого
Бертрана я так никогда и не видел: еще до моего появления здесь
он успел отправиться в Святую Землю. Манор Гэльс -- только одно
из поместий де Клари, все остальные находятся в Стаффордшире,
там его сын и заправляет всеми делами. А мать его любит Гэльс и
жила всегда только в нем. Потому меня сюда и послали. Для не
было бы лучше, если бы я никогда не переступал порога этого
дома. А еще лучше это было бы для Бертрады!
сделано, -- мягко заметил Кадфаэль. -- Сегодня ты можешь
исполнить лишь то, ради чего явился сюда. Просить прощения
никогда не поздно. Давай, я останусь тут, а ты пойдешь к старой
леди один, пожалуй, тебе будет легче объясниться с ней без
свидетелей.
присутствовал при нашем разговоре. Мне необходим честный и
беспристрастный свидетель.
подросток с вилами в руках. Завидев у ворот двух бенедиктинских
монахов в черном облачении, он прислонил вилы к стене и,
радушно улыбаясь, подошел к ним.
ночь, милости просим. Наш дом всегда открыт для лиц вашего
звания. Заходите, на кухне вас досыта накормят, а потом в свое
удовольствие отдохнете на сеновале.
витать в прошлом, -- ваша госпожа всегда привечала странников.
Но сегодня ночью мне постель не понадобится. Я пришел, чтобы
переговорить с леди Аделаис де Клари, если она соблаговолит
принять меня. Всего на несколько минут.
непроницаемыми саксонскими глазами, и махнул рукой в сторону
дома.
внутрь и спросите Герту, ее служанку, примет ли вас госпожа.
повернулся и вошел в конюшню.
слуга, только что поднявшийся снизу, из кухни. Вежливо
осведомившись, чего им угодно, он кликнул мальчишку-поваренка и
велел ему разыскать камеристку госпожи, которая не замедлила
появиться, недоумевая, с чем это к ним пожаловали гости из
монастыря. На вид ей можно было дать лет сорок, одежда ее сияла
чистотой и опрятностью, а вот лицо, увы, испещряли рытвины от
перенесенной когда-то оспы. По ее решительным манерам не трудно
было догадаться, что она уверена в себе и в своем положении
личной служанки хозяйки дома. Она смерила их высокомерным
взглядом и хмуро выслушала смиренную просьбу Хэлвина, ясно
давая понять, кто здесь главный.
аббата?
Хэлвин, устало навалившись на костыли.
надобность кроме монастырских нужд, могла привести вас сюда?
Если же вы явились сами по себе, назовитесь, чтобы моя госпожа
знала, кто вы такие.
избегая глядеть в неприветливое лицо служанки, -- что
бенедиктинский монах из Шрусберийского аббатства брат Хэлвин
смиренно просит ее милость принять его.
она поступила на службу в Гэльс, когда он уже ушел в монастырь,
либо восемнадцать лет назад не была достаточно приближена к
хозяйке, чтобы догадаться о событиях, происходивших здесь в те
времена. Скорее всего, ее место занимала тогда какая-то другая
женщина. Нередко слуги, из году в год привыкая блюсти верность
своим господам, настолько проникаются заботами семейства,
которому служат, что свято берегут доверенные им секреты,
зачастую унося их в могилу. "Где-то, вероятно, есть старая
служанка, -- подумал Кадфаэль, -- которая, услышав имя Хэлвина,
вздрогнула бы, побледнела, впилась в него глазами, пытаясь
угадать прежние черты в поблекшем, изможденном лице".
вышла через дверь в дальнем конце зала, занавешенную тяжелыми
портьерами. Спустя несколько минут она появилась в дверях и, не
утруждая себя, окликнула их прямо оттуда: -- Госпожа примет
вас.
день выглядела мрачновато, возможно, из-за старинных гобеленов
глубоких темных тонов, драпировавших стены. Камин отсутствовал,
комната обогревалась жаровней, стоящей прямо в каменном очаге,
в ней ровным огнем горели древесные угли. Между жаровней и
окном перед пяльцами с вышиванием сидела хозяйка дома. Свет из
окна явственно очерчивал ее стройную прямую фигуру в черном; на
лице играли теплые блики огня. Она воткнула иголку в натянутое
полотно и оперлась руками о подлокотники кресла, пристально
вглядываясь в появившегося на пороге Хэлвина. Почти повисая на
костылях и слегка покачиваясь от усталости и волнения, он
пересек порог комнаты и замер. Что осталось от того
привлекательного живого юноши, которого она выгнала из своего
дома много лет назад? Время и страдания оставили на нем
несмываемую печать, несчастье обескровило его лицо, согнуло
сильные плечи, изуродовало ноги. Могла ли она узнать его в
убогом калеке? Леди Аделаис резко встала и выпрямилась во весь
рост. Через головы Хэлвина и Кадфаэля она обратилась к
служанке, которая собиралась войти следом.
Гертой закрылась, Аделаис посмотрела Хэлвину в глаза. -- Что с
тобой сделали?
прекрасно выглядит!" -- подумал Кадфаэль. Седина почти не
коснулась тяжелых темных волос. Косы, уложенные кольцами в
прическу, с двух сторон красиво обрамляли голову. Тонкие черты
властного лица сохраняли прежнее благородство, хотя кожа давно
потеряла свежесть и несла следы неизбежного увядания,