Чтение 11–й страницы книги ~Секрет полишинеля~

проистекают от живущих...

Через десять минут я встаю и надеваю белый халат. Мне удалось придушить
угрызения совести и сосредоточиться только на выполнении порученного мне
задания.

Я сталкиваюсь с проблемой иного плана: как заставить практически
непьющего человека влить в себя определенное количество отравы. Единственная
возможность - завтрак. Но еду подает тип с мордой, как обезьянья задница, и
я не вижу никакой возможности подлить "приправу" в чай старика. Разве что...

Ага, есть идея... И хорошая.

Я тихо выхожу из дома, иду в пристройку и через маленькое окно кухни
замечаю Обезьянью Задницу. Он вытирает посуду и делает это от души, потому
что напевает фальшивым голосом: "Почему я не встретил тебя в молодости".

Я некоторое время стою за деревом и наблюдаю за ним, затем огибаю дом и
вхожу в гостиную. Четверть часа наблюдения подтвердили мои предположения,
сделанные на основе вида его морды. Этот малый крепко зашибает. Иногда он
прекращает вытирать посуду, чтобы отхлебнуть бормотухи прямо из горлышка.

Я хватаю свою шариковую ручку, мажу пастой кончики пальцев и иду на
кухню.

- Привет, старина,- говорю я тенору-алкашу.- Смотрите, что у меня с
руками. У вас есть чем это смыть?

- Бензин подойдет?

- Вполне!

Он дает мне бутылку бензина. Я тру пальцы, потом, когда он выходит со
стопкой тарелок, чтобы поставить их в шкаф, я наливаю бензин в газовую плиту
и на пол, следя, чтобы струйка была непрерывной.

Сделав это, я выхожу в гостиную.

- Скажите, старина,- обращаюсь я к нему, протягивая пятисотфранковую
бумажку,- вы не будете любезны согреть мне немного воды? Мне нужно выпить
таблетку: желудок крутит.

Он принимает бумажку и ответственное задание, которое я ему поручил. Мне
остается только ждать.

Едва я успел досчитать до четырех, как слышу истошный вопль. Бегу на
кухню. Парень объят пламенем. Ни дать ни взять Жанна д'Арк в последней
картине последнего акта!

Я хватаю его, чтобы вытащить из этого туфтового костра, но делаю это так
ловко - я мастер по дзюдо,- что вывих правого плеча ему обеспечен.

Крики, естественно, удваиваются. Я, действуя геройски, как Наполеон на
Аркольском мосту, гашу этот ненастоящий пожар, который - строго между нами -
уже умирал своей смертью.

Потом возвращаюсь к Обезьяньей Заднице. Он держится за плечо и орет, что
ему больно

- Ну как, приятель? Сильно обжегся?

- Нет, это из-за вас...

- Как из-за меня?- возмущаюсь. - Я вытаскиваю вас из огня, а вы начинаете
возникать, что я не брал вас аккуратно двумя пальчиками!

Он извиняется, но рука у него страшно болит. Мне немного стыдно за эту
злую шутку, сыгранную с ним, но небольшая страховка не повредит.

Об инциденте сообщают Тибодену. Он решает, что я должен отвезти Обезьянью
Задницу к нему домой в Эврё, а пока он не поправится, жратвой буду
заниматься я. Я очень ловко предложил это профессору под предлогом, что
неразумно вызывать заместителя, в котором мы не уверены.

Значит, с этой стороны все нормально. Вечером я готовлю еду с помощью
Мартин и пользуюсь любым случаем, чтобы пощупать ее задницу. Всю вторую
половину дня я много думал и крепко ругал себя за то, что не просек сразу,
что все указывало на Тибодена как на виновного. Невозможность для
постороннего получить доступ к сейфу и то, что он ревниво хранил результаты
своих исследований для себя... Бродя по этажам, я обнаружил, что в его
комнате есть вторая дверь, позволяющая выходить из дома, минуя холл.

Жаль, что наверху решили покончить с ним втихую. Мне бы хотелось задать
ему несколько вопросов... А теперь я бешусь от мысли, что он сдохнет,
считая, что одурачил нас!

Ужин вышел не хуже, чем в другие дни. Мартин подает на стол и строит
проекты на ближайшее будущее. Потом я потихоньку отвожу Тибодена в сторону.

- Мне нужно с вами поговорить, профессор. Его взгляд дергается.

- Да?

- Встретимся через полчаса в вашем кабинете, хорошо?

- Договорились.

Через час, сказав малышке Мартин, чтобы поднима-лась первой, я сам иду в
логово папаши Тибодена. Он сидит в вольтеровском кресле, и его руки дрожат
на подлокотниках.

Он явно встревожен.

Я заставляю себя улыбнуться.

- Мой шеф вызывал меня на военный совет, но, увы, мы сидим в глубокой
обороне...

Этот лицемер кривится. Можно сказать, что он умеет отлично притворяться.

- Я не видел вашу лабораторию со вчерашнего дня и хотел бы заглянуть в
нее сейчас, когда мы одни.

- Пойдемте!

Он сказал это с сожалением. Сразу видно, что эта экскурсия ему не по
вкусу.

Мы направляемся в огромную комнату со странными инструментами.

- Вы изменили сегодня код сейфа?

- Пока еще нет...

- Вас не затруднит это сделать? Я. бы хотел кое в чем убедиться.

- Хорошо.

Он отодвигает аквариум и возится с ручкой.

- Вот,- говорит он.

- Могу я узнать кодовое слово, которое вы выбрали?

-ЛИДО.

- Неплохо...

Я делаю вид, что потерял интерес к вопросу, но мысленно торжествую!
Предусмотреть все - залог успеха работы. Я сказал себе, что завтра я дам ему
успокоительное, а потом должен буду потихоньку забрать все документы из этой
железной коробки. Вывод: чтобы не усложнять себе жизнь, лучше знать
комбинацию.

Профессор и я выходим из лаборатории.

Как и каждый вечер, я провожаю его до двери. Затем я отправляюсь к
ночному сторожу и прошу бульдога предупредить меня, если профессор вдруг
спустится ночью в лабораторию.

Приняв эти меры, я посвящаю добрый час Мартин. Не знаю, где она училась,
но могу заверить, что у нее каждый раз находится что-то новенькое. Эта
девочка просто маленькое чудо...

Фейерверк и версальские фонтаны, помноженные на все радости ночного
Парижа; большой парад на площади Этуаль при участии ревю "Лидо"!

Когда вылезаешь из ее постели, не соображаешь, то ли ты прошел через
соковыжималку, то ли через мясорубку.

Когда я забираюсь в свою голубятню, у меня такие ватные ноги, что
приходится держаться за перила, чтобы не скатиться по лестнице.

Я видел много шлюшек, но такую, как Мартин, никогда.

Мне надо будет пройти вулканизацию, если я хочу и дальше навещать это
утешение для одиноких мужчин!

Глава 9

Я просыпаюсь на заре по звону будильника, сразу встаю и иду открывать
окно моей табакерки. Вижу, что наступающий день обещает быть хорошим. Небо
нежно-розового цвета, ветерок едва заметен, как банковский счет
кинопродюсера, и жить было бы хорошо, если бы я не был должен убить этим
утром человека.

Я быстро умываюсь в общей ванной и, вооружившись известным вам флаконом,
иду на кухню.

Двое уже встали: Дюрэтр и Планшони. Они с голыми торсами занимаются в
парке физзарядкой, чтобы поддерживать себя в форме. Толстяк Бертье, у
которого не хватило терпения дождаться меня, жарит на сковородке полдюжины
яиц. Он напоминает мне Берюрье.

Произведенный собственными стараниями в повара, я начинаю возиться на
кухне. Роковой флакон (надо же время от времени пользоваться традиционным
языком детективных книжек) в моем кармане весит целую тонну и жжет мне кожу
через ткань брюк.

Я ставлю кипятить воду и мажу маслом тосты, ожидая, пока соберутся
решальщики уравнений.

Одни из них пьют кофе, другие - в их числе и старый мерзавец -
предпочитают чаек. Игра (если так можно выразиться) состоит в том, чтобы
изолировать чайник папаши Тибодена и не перепутать его при обслуживании. Это
была бы очень злая шутка в отношении того бедняги, который стал бы жертвой
моей ошибки. Он бы сразу получил право на пару крылышек и золотую арфу, а
сольный концерт давал бы, замечу я вам, не в зале Гаво, а перед святым
Петром...

Наконец все рассаживаются. Самый момент. Музыку, пожалуйста! И главное,
чтобы маэстро не ошибся, а то один неловкий взмах дирижерской палочкой - и
придется лабать "Павану по невинно убиенному ассистенту"!

Самое интересное то, что правила приличия заставляют меня обслужить
Тибодена первым...

У меня есть одна идейка... Только практическое осуществление скажет,
хороша она или стоит столько же, сколько ничего не выигравший лотерейный
билет.

Сначала я разливаю кофе, чтобы уже не возвращаться к нему, затем перехожу
к чаю- Он тут не пользуется особой любовью. Пьют его только трое: профессор,
Мартин (чтобы сохранить фигуру) и Минивье...

Я наливаю им три нормальные дымящиеся чашки, а в тот момент, когда они
положили сахар, подаю блюдо с тостами... При этом я ухитряюсь опрокинуть