Чтение 11–й страницы книги ~Бомба для председателя~

В камере Дорнброк неторопливо разделся, поискал глазами, куда бы
повесить пиджак - в камере было жарко натоплено, - но понял, что никаких
вешалок тут нет ("Я не повешусь, глупые, - подумал он, - вешаются только
истерики, туда им и дорога"), и бросил свой серый старомодный пиджак на
койку. Потрогал столик - он был крепко привернут к полу; так же был
привернут к полу круглый табурет ("На таком я работал в конторке у дяди,
когда был младшим бухгалтером, - отметил Дорнброк, - это хорошая примета -
встречаться с молодостью"), а высокое окно было забрано толстыми витыми
решетками. ("Зачем так уродовать металл? - подумал Дорнброк. - Или этой
завитостью они хотят еще больше устрашить узников? Глупо: витой металл
порядком слабее, он не может использоваться в оборонной промышленности").

Дорнброк присел на койку. "Слишком твердо. Ну, конечно, это доски. Из
металлического матраца я могу через десять лет - бонжур, мсье
Монте-Кристо, - сделать себе нож, которым заколю охранника. Впрочем, для
моего геморроя и спондилеза этот жесткий матрац - лучшее, что только можно
пожелать".

Он прилег на койку, запрокинув руки за голову, но в тот же момент в
дверь камеры гулко забарабанил охранник:

- Лежать днем запрещено! Можете сидеть на табурете у стола!

Дорнброк неторопливо поднялся, сел к столу и вдруг рассмеялся:
"Ничего. При больших проигрышах надо ставить себе более грандиозные задачи
на будущее. Я смогу помозговать над системой. А то в последние годы я стал
похож на ту слепую лошадь, которую я видел в Донбассе, когда прилетал туда
с Герингом. Вообще, каждый человек обязан хоть немного посидеть в тюрьме.
Только тогда он сможет ощутить вкус свободы и вынести свое суждение о
законе. А закон - это и есть система".

Зимой сорок шестого года его адвокат добился двух послаблений в
режиме: во-первых, Дорнброку вернули его вечное перо, а во-вторых, ему
было разрешено дважды в неделю видеться с юрисконсультами, которые
представляли его интересы в отделе декартелизации союзнического совета по
Германии.

В западных зонах большинство его предприятий и банковских бумаг было
арестовано американцами. Они же вели дела всех "военно-промышленных
преступников", поэтому вскоре Дорнброк был передан британцами американским
властям. Тогда-то и состоялась его первая встреча с Джоном Лордом,
офицером при штабе Макклоя, а потом с шефом отдела безопасности
союзнического совета по Германии от США Келли.

Когда в Фултоне выступил Черчилль, Джон Лорд сразу же принес
Дорнброку газету и сказал:

- Прочитайте речь бульдога. Старик мудр. Причем, находясь в
оппозиции, он более проницателен, чем во время пребывания у власти...
Ничего не попишешь: его вторая натура - это живопись и изящная
словесность; его заносило. А когда он не у дел, он трезво мыслит, так
трезво, как никто у нас в Вашингтоне. - И Джон Лорд внимательно поглядел
на Дорнброка.

Тот ничего не ответил, лишь пожал плечами, которые в тюрьме стали
по-птичьи узкими, опущенными.

- Вы почитаете сейчас или оставить вам на день? - спросил Джон Лорд.

- Как угодно, - сказал Дорнброк. - У меня к вам просьба: во время
свидания со мной сын признался мне, что его зверски избивают в гимназии за
то, что я нацист. Во-первых, я никогда не был членом партии, а во-вторых,
как это согласуется с нормами вашей демократии?

- Теперь в Германии все ненавидят нацизм, - ответил Джон Лорд. -
Охрану вашему сыну мы выделить не сможем. Пусть занимается спортом...

- Значит, мальчика будут продолжать избивать?

- До тех пор, пока вы не начнете давать правдивые показания. Тогда мы
сможем попробовать выпустить вас до суда под залог.

- Мои показания относятся к моему делу, а какое отношение к этому
имеет Ганс?

- Он ваш наследник.

- У вас тут нет звукозаписывающей аппаратуры?

- Я не из ФБР. За них ручаться не могу, возможно, они проверяют меня.
Нашей, во всяком случае, нет.

- Может быть, я могу попросить вас в частном порядке принять участие
в судьбе мальчика?

- Вы плохо знаете американцев, Дорнброк. Мы не так сентиментальны,
как вы, и не любим вытирать слезы платочком. Я помогу парню и без ваших
денег. В этом мире продается все, кроме достоинства Джона Лорда... И
почитайте Черчилля, - добавил он, поднимаясь с койки, - это серьезнее, чем
вы думаете.

- Спасибо. Можете ли вы позвонить моим юрисконсультам? Эта просьба не
носит противозаконного порядка: я хочу просить их срочно выписать из
Америки и перевести на немецкий язык все книги Винера. Меня интересуют
электронновычислительные машины и атомная техника.

- Но вы специализировались по стали, танкам и автомашинам...

- Я и впредь буду по ним специализироваться, господин Лорд, тем более
если вы говорите, что речь господина Черчилля разумна и серьезна. Чтобы
вкладывать деньги в нерентабельные, но перспективные отрасли науки, надо
продавать людям отменные чулки. На этом можно построить базу для науки
следующего века. И последняя просьба: мог бы я просить вас выписать в
Штатах все справочники, относящиеся к банковской группе Дигонов?

Лорд ответил:

- Что ж... Эта просьба не имеет противозаконного характера... Я
выпишу вам все, что у нас издано о Дигонах... Со старшим-то вы были
неплохо знакомы, а?

...Барри К. Дигон стоял на пристани и старался не думать о том
моменте, когда он увидит брата. Они расстались восемь лет назад: Самуэль
К. Дигон, тогда еще подданный Германии, уехал в Берлин - ликвидировать
филиал их дела, но был арестован вместе с пятьюстами финансистами после
убийства немецкого дипломата в Париже еврейским экстремистом. Геринг
потребовал тогда, чтобы немецкие евреи внесли миллиард марок контрибуции
за "неслыханное злодеяние, когда международное еврейство направило руку
палача и от этой злодейской руки погиб германец, виновный лишь в том, что
он германец".

Во время ареста Самуэль К. Дигон выразил удивление и постарался
объяснить допрашивавшему его офицеру гестапо, что он лишь формально
считается немецким гражданином, что вся его семья живет в Штатах, а
младший брат, Барри К. Дигон, - председатель правления крупнейшего "Нэшнл
бэнка". Офицер гестапо, выслушав Самуэля, ударил его сапогом в живот, а
потом, когда Самуэль упал, начал избивать его свинцовым проводом,
обтянутым изоляционной лентой. Дигон потерял сознание, был отправлен в
госпиталь, там у него вытащили четырнадцать корешков - именно столько
зубов было сломано или выбито; хирург с большим трудом сшил рваную рану на
лбу, и поэтому, когда американский посол Додд по поручению
государственного департамента (помощник государственного секретаря по
европейским вопросам ранее работал юристом у Дигона) посетил Риббентропа и
запросил о судьбе Самуэля, Гиммлер ответил, что гестапо пока ничего не
известно о судьбе брата американского банкира. Однако Риббентроп после
беседы с Гиммлером заверил посла Додда, что германские власти предпримут
все меры для розыска Дигона-старшего и не преминут сообщить о результатах
расследования.

Самуэля К. Дигона перевели из госпиталя на маленькую дачку - в горы,
в Тюрингию. Там к нему были приставлены врач и охранник. Обращение было
изысканное, пищу давали диетическую; ни о чем с ним не разговаривали; все
просьбы выполняли незамедлительно, кроме одной: когда он заказал в пятницу
особую, "кошерную" пищу, охранник ответил:

- Еще раз запросишь свою еду - заставлю жрать свинину с утра до
вечера, понял?! У нас люди получают еду по карточкам из-за ваших гешефтов,
а тут еще особую пищу подавай!

Вероятно, он все же сообщил об этой просьбе Дигона, потому что был
назавтра же заменен другим - более пожилым, молчаливым человеком. Когда
Дигон оправился, к нему приехал офицер из VI управления СД.

- Господин Дигон, - сказал он, - меня уполномочили спросить, нет ли у
вас жалоб. Как обращение персонала? Как с едой? Как самочувствие?

Самуэль лишь пожевал губами: из-за того, что четырнадцать зубов были
выбиты, его рот стал стариковским. "Я похож на Вольтера, - однажды заметил
Самуэль, разглядывая свое изуродованное лицо, - есть такой скульптурный
портрет, где у него втянуты щеки, а рот, хотя и закрыт, кажется совершенно
беззубым".

- Не слышу, - сказал офицер. - Что вы сказали?

- Я ничего не сказал, - прошамкал Дигон.

- Разве вам еще не сделали мост? Ведь было приказание из Берлина
сделать вам вставную челюсть. Безобразие какое!

- Мне ее сделали, но к ней надо привыкнуть...

- Расскажите, пожалуйста, как все это с вами случилось? Вы упали с
лестницы в полицейском участке или над вами в камере издевались
уголовники?

- А как вы думаете?

- Видите ли, - ответил офицер, - меня в данном случае больше
интересует, что по этому поводу думаете вы...

- Почему это вас так интересует? После того, что случилось...

- Именно после того, что случилось, меня это особенно интересует.

- Вы хотите сказать, что, если я расскажу, как уголовники в камере
изуродовали меня, а ваши тюремные врачи спасли мне жизнь, я смогу получить
встречу с представителями американского посольства?

- А при чем здесь американское посольство? - удивился офицер. - Вы