read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:

ЭТО ИНТЕРЕСНО

Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



у него в бумажнике лежало восемь тысяч долларов, а в портфеле, который он
передаст сейчас этому холодноглазому бандиту, было почти два миллиона?!
"Все мы под богом ходим, - подумал Пожамчи. - Надо ж было
воронцовской тетке в рост под изумруды давать?! Близкую выгоду всегда
горазды видеть, а вот вперед заглянуть, там, где черненько все и костисто,
- о том тщимся не думать - как кроты".
- Вы какой доход имели до революции? - спросил Литвинов.
- Доход! Я запамятовал. И в доходе ли счастье?
- Это верно. А в чем оно - счастье?
- Кто знает... - устало ответил Пожамчи. - Каждое счастье - разное,
одинаковых не бывает.
- Тоже верно, - согласился посол и поднялся.
Пожамчи протянул ему портфель:
- Вот тут... Все... Вы будете принимать или кто из помощников?
- А что ж принимать? - Литвинов пожал плечами. - Вы могли с этим
чемоданчиком исчезнуть. С первой же эстонской станции.
Пожамчи снова похолодел и, угодливо посмеявшись, опасливо поднял
глаза на посла. Тот не мигая смотрел на него, и лицо его, казалось,
говорило: "Ну, выкладывай все, облегчайся, говори..."
- Почему? - невпопад спросил Пожамчи. - Зачем же уходить, я и не
держал такого в мыслях...
Он расстегнул портфель и, понимая, что делает совсем не то, что надо
бы делать, высыпал на стол замшевые мешочки, в которых лежали камни и
ожерелья. Он придерживал их жестом, свойственным всем ювелирам. Движение
это было вкрадчивым и робким, но одновременно сильным, словно движение
отца, который укачивает дитя.
Зеленые, сине-белые, красно-дымчатые камни легли на стол с
рахитичными ножками, и - странно, отметил для себя Литвинов, - стол сразу
же стал иным, тяжелым, и не светлым вовсе, а темным, вбирающим в себя
загадочные высверки камней. Камни, казалось, только изредка вбирали в себя
жухлые лучи солнца, и тогда холодно выстреливали граненым, переливным,
звездным светом, и длилось это всего мгновение, а после солнце
растворялось в молчании камня, и он, продолжая быть прежним, тем не менее
становился иным - в таинственном, сокрытом от человеческого понимания
качестве: он вбирал в себя свет навсегда - прочно и жадно.
- Любите камни? - услышал Пожамчи голос посла. Он услышал его
глуховатый голос откуда-то издалека, и было противно ему слышать этот
голос, потому что он был сух и обычен, а Пожамчи, разглядывая камни,
всегда говорил шепотом - как в храме божьем.
- Как же их не любить? - ответил он. - Тут за каждым камнем -
история.
- Вот этот, например, - спросил Литвинов, притрагиваясь пальцем к
большому серо-голубому жемчугу. - Он же бесцветный и неинтересный...
- Жемчуг умирает, если не чувствует тела рядом с собою. Камень стал
таким жухлым оттого, что пролежал пять лет в хранилище. Жемчуг относится к
тому редкостному типу драгоценных камней, которые знают влюбленность. Вот
смотрите. - Пожамчи положил камень под язык и замер. Он просидел так с
минуту, потом достал жемчуг из-за щеки. - Видите? Камень начал розоветь.
Его можно спасти. Он умрет лет через десять, если его не носить на руке, а
держать в душном подвале. Вот эти бриллианты - из филаретовского
хранилища. Бриллиант врачует сердце. Если, например, носить бриллиантовую
заколку в галстуке, у вас никогда не будет сердечных болей... Эти изумруды
из Саксонии, их в руках своих держал Фридрих Великий, шведский Карл, Петр
Первый... А после они были в руках людей моей профессии - поэтому, верно,
и сохранились; мы ведь молчуны - как все влюбленные...

Воронцов снимал маленькую мансарду на окраине Ревеля. Домик был
деревянный; пахло в нем морем и шахтой одновременно. Хозяин, Ганс Саакс,
плавал в Америку на "торговцах" и с тех далеких пор "заболел" морем: дома
у него лежали просмоленные канаты, манильские тросы, вобравшие в себя
таинственные, далекие запахи парусников прошлого века; топили дом, как и
повсюду в Эстонии, сланцем, поэтому Воронцов, помогая Никандрову
раздеться, сказал:
- Ощущаю себя как в подземном море, принюхайся.
Никандров рассмеялся: он был сейчас беспричинно весел.
- Располагайся, Ленюшка, - сказал Воронцов, сбрасывая свое легкое
пальтецо, - я тебе уступлю свое лежбище, а сам устроюсь на полу,
по-фронтовому.
- Я тебя стеснять не стану, Виктор, я в отель двинусь: там можно
будет пресс-конференцию собрать, с издателями встретиться.
Воронцов как-то странно глянул на Никандрова, и легкое подобие
усмешки изменило его лицо, и стало оно грустным и пронзительно-красивым.
- Ну-ну, - сказал он, - денег-то у тебя сколько?
- Денег нет... Так мелочь, долларов двадцать... Зато я привез
рукопись нового романа.
Воронцов достал из маленького шкафчика водку, пару крутых яиц и круг
ноздрястого, ярко-желтого сыра.
- О чем роман?
- О декабристах.
Лицо Воронцова замерло, и он негромко спросил:
- А кому здесь декабристы нужны?
- Ох уж этот скепсис российский!
- Ну-ну, - повторил Воронцов и разлил водку по стаканам.
- Граненые, - заметил Никандров, - как у твоего егеря в Сосновке.
- У Елизарушки, - сказал Воронцов, и лицо его потеплело, дрогнуло, -
как-то сейчас старик? Любил он меня и верен был исступленной верностью -
такая есть только у русских егерей. - Он отрезал два толстых ломтя сыра и
добавил: - И жен.
- Ну, уж если они изменяют - и жены и егеря, - тоже по-русски: до
одури и безжалостно.
- В том, что произошло с Верой, повинен я.
- Я не о Вере... Елизарушка первым твой дом в Сосновке поджег и коням
глаза выкалывал... штопором...
- Этого быть не может, Леня. Сейчас невесть что про человека скажут -
просто так, скуки ради...
Никандров видел Елизарушку, когда жил в соседней деревеньке, -
обросший, седеющий, в рванье - кто бы в нем тогда признал блистательного
петербургского литератора! Он сам видел, как Елизарушка рвал на тощей
своей, с выпирающими, угластыми ключицами груди рубаху и кричал: "Попили
нашу кровушку, паразиты! Хватит!"
- Может быть, ты прав, - ответил Никандров, не желая делать больно
товарищу, и впервые за все время внимательно осмотрел комнату Воронцова.
Он увидел большие, расплывшиеся пятна на потолке, отошедшие, несвежие
обои, плохо покрашенный пол; под ножку стола была подоткнута сложенная в
несколько раз газета.
- Ну, за встречу, Леня.
Они молча выпили, подышали хлебом.
- Господи, как я завидую, что ты еще сегодня в России был...
- Не завидуй, Виктор. Ты здесь, у себя в ко... - Никандров осекся
было, но Воронцов помог ему:
- В конуре, в конуре, ты не щади, Леня. В конуре. Как пес. Хотя мои
псы в доме жили, под библиотекой, помнишь, там еще ты раз уснул на святки
вместе с борзой... Как ее? Лизавета, кажется. Верно, мы ее из Джерри
перекрестили... В конуре, Леня... Ну, еще? В угон хорошо ляжет стакашка.
- Погоди, продам роман, и махнем в Париж, там наших полно.
- В Берлине больше.
Они выпили еще по стакану. Воронцов длинноного, складно поднялся и,
как все кавалеристы, легко ступая, пошел к двери.
- Я сейчас. Предупрежу хозяина, что вернемся под утро. У меня теперь
хозяин. Я у хозяев живу, Леня.
Никандров почувствовал громадную жалость к этому лысеющему
сероглазому человеку, владевшему в России поместьями, которые славились
хлебосольством, широким - на английский манер - демократизмом,
великолепным собранием живописи, библиотеками, а главное, тем редкостным
духом доброжелательства и заинтересованной уважительности, который был
чужд как нуворишам, появившимся во времена Столыпина, так и бедневшим
дворянам, которые всячески подчеркивали свое именно дворянское, но никак
не аристократическое происхождение.
"А ведь великолепно держится, - думал Никандров, - потеряв все, что
можно было потерять, он сохранил самого себя, достоинство. Поэтому
победит. Мы гибнем, когда вступаем в сделку с собою. За этим зорко смотрит
царь-случай, выстраивающий свои загадочные комбинации из взаимосвязанности
добра и зла, безволия и напора, верности и предательства. Оступись - в
себе самом, наедине со своим истинным "я", уступи злу хоть в толике - и ты
погиб. И пусть после сделки с самим собой тебя ждет на какое-то время
слава, признание и богатство, все равно ты обречен неумолимой логикой его
величества случая, которому все мы подвластны, но понять который нам не
дано. Он как бог. Его надо свято, духовно бояться; только такой страх
может обуздать дьявола в человеке".
Спустившись к хозяину, Воронцов спросил:
- Ганс Густавович, позвольте воспользоваться телефонным аппаратом?
- Та, пожалуйста, только не очень толго...
Воронцов позвонил в редакцию газеты "Ваба сына" и попросил к аппарату
господина Юрла.
- Добрый вечер, Карл Эннович, это Воронцов.
- Добрый вечер, граф.
- Сегодня из Москвы к вам прибыл писатель Никандров.
- Ко мне? - удивился ведущий репортер отдела искусства и хроники. - Я
его не приглашал. Видимо, он прибыл к вам, а не к нам...



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [ 11 ] 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.