у него в бумажнике лежало восемь тысяч долларов, а в портфеле, который он
передаст сейчас этому холодноглазому бандиту, было почти два миллиона?!
воронцовской тетке в рост под изумруды давать?! Близкую выгоду всегда
горазды видеть, а вот вперед заглянуть, там, где черненько все и костисто,
- о том тщимся не думать - как кроты".
одинаковых не бывает.
чемоданчиком исчезнуть. С первой же эстонской станции.
глаза на посла. Тот не мигая смотрел на него, и лицо его, казалось,
говорило: "Ну, выкладывай все, облегчайся, говори..."
держал такого в мыслях...
бы делать, высыпал на стол замшевые мешочки, в которых лежали камни и
ожерелья. Он придерживал их жестом, свойственным всем ювелирам. Движение
это было вкрадчивым и робким, но одновременно сильным, словно движение
отца, который укачивает дитя.
рахитичными ножками, и - странно, отметил для себя Литвинов, - стол сразу
же стал иным, тяжелым, и не светлым вовсе, а темным, вбирающим в себя
загадочные высверки камней. Камни, казалось, только изредка вбирали в себя
жухлые лучи солнца, и тогда холодно выстреливали граненым, переливным,
звездным светом, и длилось это всего мгновение, а после солнце
растворялось в молчании камня, и он, продолжая быть прежним, тем не менее
становился иным - в таинственном, сокрытом от человеческого понимания
качестве: он вбирал в себя свет навсегда - прочно и жадно.
глуховатый голос откуда-то издалека, и было противно ему слышать этот
голос, потому что он был сух и обычен, а Пожамчи, разглядывая камни,
всегда говорил шепотом - как в храме божьем.
история.
большому серо-голубому жемчугу. - Он же бесцветный и неинтересный...
таким жухлым оттого, что пролежал пять лет в хранилище. Жемчуг относится к
тому редкостному типу драгоценных камней, которые знают влюбленность. Вот
смотрите. - Пожамчи положил камень под язык и замер. Он просидел так с
минуту, потом достал жемчуг из-за щеки. - Видите? Камень начал розоветь.
Его можно спасти. Он умрет лет через десять, если его не носить на руке, а
держать в душном подвале. Вот эти бриллианты - из филаретовского
хранилища. Бриллиант врачует сердце. Если, например, носить бриллиантовую
заколку в галстуке, у вас никогда не будет сердечных болей... Эти изумруды
из Саксонии, их в руках своих держал Фридрих Великий, шведский Карл, Петр
Первый... А после они были в руках людей моей профессии - поэтому, верно,
и сохранились; мы ведь молчуны - как все влюбленные...
деревянный; пахло в нем морем и шахтой одновременно. Хозяин, Ганс Саакс,
плавал в Америку на "торговцах" и с тех далеких пор "заболел" морем: дома
у него лежали просмоленные канаты, манильские тросы, вобравшие в себя
таинственные, далекие запахи парусников прошлого века; топили дом, как и
повсюду в Эстонии, сланцем, поэтому Воронцов, помогая Никандрову
раздеться, сказал:
пальтецо, - я тебе уступлю свое лежбище, а сам устроюсь на полу,
по-фронтовому.
будет пресс-конференцию собрать, с издателями встретиться.
усмешки изменило его лицо, и стало оно грустным и пронзительно-красивым.
рукопись нового романа.
ноздрястого, ярко-желтого сыра.
как-то сейчас старик? Любил он меня и верен был исступленной верностью -
такая есть только у русских егерей. - Он отрезал два толстых ломтя сыра и
добавил: - И жен.
одури и безжалостно.
глаза выкалывал... штопором...
просто так, скуки ради...
обросший, седеющий, в рванье - кто бы в нем тогда признал блистательного
петербургского литератора! Он сам видел, как Елизарушка рвал на тощей
своей, с выпирающими, угластыми ключицами груди рубаху и кричал: "Попили
нашу кровушку, паразиты! Хватит!"
товарищу, и впервые за все время внимательно осмотрел комнату Воронцова.
Он увидел большие, расплывшиеся пятна на потолке, отошедшие, несвежие
обои, плохо покрашенный пол; под ножку стола была подоткнута сложенная в
несколько раз газета.
было, но Воронцов помог ему:
псы в доме жили, под библиотекой, помнишь, там еще ты раз уснул на святки
вместе с борзой... Как ее? Лизавета, кажется. Верно, мы ее из Джерри
перекрестили... В конуре, Леня... Ну, еще? В угон хорошо ляжет стакашка.
как все кавалеристы, легко ступая, пошел к двери.
хозяин. Я у хозяев живу, Леня.
сероглазому человеку, владевшему в России поместьями, которые славились
хлебосольством, широким - на английский манер - демократизмом,
великолепным собранием живописи, библиотеками, а главное, тем редкостным
духом доброжелательства и заинтересованной уважительности, который был
чужд как нуворишам, появившимся во времена Столыпина, так и бедневшим
дворянам, которые всячески подчеркивали свое именно дворянское, но никак
не аристократическое происхождение.
можно было потерять, он сохранил самого себя, достоинство. Поэтому
победит. Мы гибнем, когда вступаем в сделку с собою. За этим зорко смотрит
царь-случай, выстраивающий свои загадочные комбинации из взаимосвязанности
добра и зла, безволия и напора, верности и предательства. Оступись - в
себе самом, наедине со своим истинным "я", уступи злу хоть в толике - и ты
погиб. И пусть после сделки с самим собой тебя ждет на какое-то время
слава, признание и богатство, все равно ты обречен неумолимой логикой его
величества случая, которому все мы подвластны, но понять который нам не
дано. Он как бог. Его надо свято, духовно бояться; только такой страх
может обуздать дьявола в человеке".
господина Юрла.
его не приглашал. Видимо, он прибыл к вам, а не к нам...