Чтение 11–й страницы книги ~Отчаяние~

"гестаповцы"... Мне не к кому припасть здесь. И против меня работает
огромный аппарат для чего-то такого, о чем я не знаю и не смогу догадаться
до той поры, пока они не откроют карты, а откроют они свои карты только в
том случае, если заметят, что я хоть в малости дрогнул, потек, перестал быть
самим собою...

-- Ну, пошли, -- повторял Иванов.-- 'После обеда покатаемся по городу,
покажу новую Москву, небось интересно?

-- Еще бы... ,

Они двинулись вниз, к Охотному ряду, который перестал быть базарным
рядом, а сделался огромной площадью -- шумной, в перезвоне трамваев и гудках
автомобилей; как много трофейных "БМВ", "хорьхов" и "майба-хов", машинально
отметил Исаев; и еще очень много людей в царских вицмундирах, такие носили
финансисты; он помнил эти мундиры по декабрю семнадцатого, когда участвовал
в национализации банков.

-- Слушайте, Аркадий Аркадьевич, -- спросил Исаев, кивнув на спешивших
куда-то чиновников, -- а когда ввели эти вицмундиры?

-- Недавно, -- ответил тот. -- Одновременно с переименованием народных
комиссариатов в министерства.

-- Смысл? Зачем отказались от наркоматов? "Народный комиссариат" -- это
же символ Революции.

-- Не ясно? После победы произошел реальный прорыв России в мировое
сообщество. Надо убрать фразеологические барьеры, на Западе, представьте
себе, до сих пор плохо понимают, что такое "нарком"... В конечном итоге
какая разница? Что нарком руководит ведомством, что министр -- смысл
социализма от этого не меняется...

Если бы не менялся смысл, это наверняка предложил

87 -

бы Ленин, когда мы вырвались в европейское сообщество после договора в
Рапалло, сказал себе Исаев.

-- Не согласны? -- поинтересовался Иванов.

-- Вы преподали мне урок: над каждым словом надо думать, у вас умеют
каждое слово, словно лыко, ставить в строку...

-- Вы поразительно сохранили язык, -- задумчиво сказал Иванов. -- У вас
прекрасный русский, нашим бы нынешним чекистам так говорить, как старая
гвардия...

-- Вы записываете наш разговор? -- спросил Исаев.-- Или в этом нет нужды,
внесете мои ответы в протокол допроса по памяти?

-- Будет вам... Меня-то не считайте монстром, как не стыдно...

-- Стыдить меня не стоит, Аркадий Аркадьевич... В камере сижу я, а не
вы... Про запись я спросил вот почему: стоит ли реанимировать царские
вицмундиры? Ну ладно, отменили "командиров" и вернули "офицеров", лампасы,
золотые погоны... Допускаю: в сорок третьем надо было думать о той части
страны, которую предстояло освобождать... А там в каждом городе выходили
собственные нацистские газеты, которые редактировали наши люди, работала
русская полиция, агентура, свои палачи, лютовали свои подразделения СД; надо
было продемонстрировать тем, кто прожил в оккупации годы, что мы от
комиссаров отступили к прежней России; компромисс; отсюда, как я понимаю,
замена института комиссаров на "замполитов"... Но зачем сейчас гражданских
чиновников одевать во все царское? Вам сколько лет, Аркадий Аркадьевич?

-- Тридцать семь, -- ответил тот несколько рассеянно, стараясь, видимо,
скрыть раздражение.

-- Значит, помните форму царских жандармов? Милиционеры одеты именно в
жандармскую форму! Только что без аксельбантов... Вы, кстати, читали в
книгах по истории, что главным лозунгом солдатской массы в семнадцатом году
был "Бей золотопогонников!"?

-- Золотопогонниками были дворяне, -- возразил Иванов. -- Мой отец из
бедняков, Всеволод Владимирович. Так что речь надо вести не о форме, но о
содержании.

-- Генерал Шкуро из крестьян. Сотрудник Гиммлера генерал Краснов был
сыном сельского учителя, да и нацист Бискупский, генерал царя, тоже из
разночинной семьи.

-- Нет, -- вздохнул Иванов, -- ничем я вам не смогу помочь, ежели вы
такое несете, честное слово... Я вас слушаю с интересом, мотаю на
отсутствующий ус, но если мы остановим всю эту уличную толпу и я разрешу вам
высказать то, что вы только что говорили мне, вас втопчут в асфальт.

...В ресторане "Москва" они устроились возле окна; вид на Кремль был
ошеломляющим; Исаев нашел глазами те окна в "Национале", где жили Ильич и
Надежда Константиновна; Каменев жил этажом выше, рядом с ним был приготовлен
двухкомнатный номер для Троцкого, но нар-комвоенмор сразу же перебрался в
свой поезд, который сделался его штабом, -- вплоть до конца двадцатого
мотался по фронтам: в номере жили его жена Наталья Седова и сыновья Сережа и
Лев.

-- Я предлагаю меню, -- сказал Иванов, разглядывая наименования блюд,
написанные на шершавой серой бумаге от руки. -- Закуска: селедка с
картошкой, две порции икры и балык. Сборную солянку будете? Не забыли, что
это такое?

-- Я просто не знаю, что это такое, -- ответил Исаев. -- В Москве и
Питере такого в мое время не было, во Владивостоке подавали все больше
рыбные блюда.

Иванов поднял глаза на Исаева, в них было сострадание:

-- Тогда обязательно угощу сборной солянкой... Это наше, типично
русское... Потом возьмем рыбу "по-монастырски", тоже из серии забытых блюд,
так сказать, золотопогонных... Традиционная еда, наша, не "деваляй" какой
или "шнитцель"... Русская кухня вполне может соревноваться с французской, и
не только соревноваться, но и победить... Это я вам -- за вицмундиры, --
рассмеялся Иванов, -- под ребро, чтоб знали, на что замахиваетесь... "Союз
нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь" -- формула
отлита в бронзу-Исаев хотел сказать, что помнит ярость Ильича, когда Сталин
предложил включить Украину, Закавказье, Белоруссию и Туркестан в состав
РСФСР, автоматически подчинив их Москве; Ленин ярился так, как умел яриться
только он -- открыто, с гневом: не включение в РСФСР, а добровольное
соединение, с правом выхода из Союза! Не имперское поглощение, а братское
соединение народов, освобожденных Революцией. Нет, этого ему говорить
нельзя, я и так сказал слишком много, подумал он, но я должен был сделать
нечто, чтобы -- в свою очередь -раскачать этого "Аркадия Аркадьевича";
разгневанный человек чаще открывается, а мне нужно хоть в малости понять
его, я хожу в потемках, они меня запутали, я ничего не понимаю, такого со
мною не было еще...

Однако Иванов открылся сам. После того как официантка убрала стол и
поинтересовалась, что "дорогие гости" возьмут на "третье" (единственное
слово, что осталось от моих времен, подумал Исаев; на Западе это называют
"десерт"; мы во время революции "третьим" называли компот), генерал заказал
мороженое с вареньем и кофе, дождался, пока официантка отошла, достал из
кармана фотографию и протянул ее Исаеву:

-- Знаете этих людей?

-- Одного знаю очень хорошо. Это Эйхман, в гестапо он занимался
уничтожением евреев... Я же писал о нем, когда работал на даче...

-- Читал... Очень интересный материал... Эйхман скрылся... Мы делаем все,
чтобы найти этого изувера... А тот, кто рядом с ним? В штатском?

-- Знакомое лицо... Очень знакомое... Я этого человека видел...

-- Не в гестапо?

-- Гестапо -- не моя епархия, -- усмехнулся Исаев. -- Я бы застрелился,
доведись мне там работать... Иванов искренне удивился:

-- Почему?! С точки зрения разведчика -- это поразительный объект для
оперативной информации.

-- Верно. Но мне пришлось бы, как и всем сотрудникам Мюллера, принимать
участие в допросах, которые чаще всего сопровождались пытками.... А пытали
там не своих, а наших... Вы бы смогли там работать?

-- Вопрос жесткий, -- Иванов ответил не сразу, лоб собрало морщинами,
лицо как-то постарело, выявилась тяжелая, многолетняя усталость. -- Я сразу
и не отвечу. Вы меня поставили в тупик, честно говоря... Ладно, а у вас, в
шестом управлении, в разведке, у Шелленберга, вы этого человека не
встречали?

-- Нет. Я его встречал где-то в посольствах... Или у Риббентропа, на
Вильгельмштрассе...

-- Когда? В какие годы?

-- Опять-таки боюсь быть неточным, но это были последние месяцы войны...

-- Сходится, -- сказал Иванов, и то напряжение, которое так изменило его
лицо, сменилось расслабленностью; даже на спинку стула отвалился. -- Фамилию
не помните?

-- Нет.

-- Кто он, судя по лицу, по национальности?

-- Я не умею определять национальность по лицу, ушам или черепу, --
ответил Исаев. -- Это в рейхе знали рейхсминистр Розенберг, псих Юлиус
Штрайхер и пропагандист-идеолог Геббельс... У них надо консультироваться...

-- Валленберг... Вам что-нибудь говорит это имя? Исаев снова посмотрел на
фотографию, кивнул:

-- Вы правы, это Валленберг, банкир из Швеции.

-- Вам не кажется странным, что еврейский банкир из Швеции дружески
беседует с палачом еврейского народа?

-- Шведский банкир, -- уточнил Исаев, -- в Швеции нет национальности, там
есть вероисповедание... Валленберг, мне кажется, был католиком... Он работал
в шведском посольстве в Будапеште, там Эйхман не только уничтожал евреев, но
старался часть несчастных обменять на машины и бензин для рейха... Видимо,
Валленберг, как и граф Бернадотт, родственник шведского короля, пытался
спасти как можно больше несчастных-Иванов спрятал фотографию в карман,
дождался, пока официантка расставила на столе мороженое и кофе, а потом
сказал:

-- Дело в том, что Валленберг у нас... И мы располагаем данными, что он
сотрудничал с Эйхманом... В общем-то, вы могли убедиться в этом, разглядывая