Чтение 11–й страницы книги ~Глубокий сон~

Он посмотрел на меня блеклыми глазами с кругами вокруг них.

- Книги, - заворчал он. - Пятьдесят кило каждый ящик, а моя спина
выдерживает сорок.

- Ну что ж, постарайтесь не превышать вес, - сказал я.

Он внес в лифт шесть ящиков и захлопнул дверь. Я поднялся по
ступенькам в холл и вышел на улицу, откуда таксист отвез меня в мою
контору. Я дал своему румяному шоферу слишком много денег, так что он
тотчас вручил мне свою визитку с загнутым уголком. И, о диво! Я не
выбросил ее сразу же в майоликовую вазу, стоявшую возле лифта.

Я занимал полторы канцелярских комнаты на шестом этаже. Потому что
одну из них я разделил пополам, чтобы получить кабинет и приемную. На
двери висела табличка с моим именем. Дверь приемной я всегда оставлял
открытой, на случай, если придет какой-нибудь клиент и захочет подождать
меня.

На этот раз у меня был клиент.

Она была в коричневом твидовом костюме в мелкую клетку, блузке
свободного покроя с узким галстуком и в сшитых на заказ спортивных туфлях.
Чулки на ней были такие же тонкие, как и вчера, но на этот раз ее ноги уже
не были так обстоятельно открыты. Черные блестящие волосы прикрывала
шляпа, стоившая не менее пятидесяти долларов и выглядевшая так просто, как
будто ее можно было сделать одной левой из кусочка папиросной бумаги.

- Ну, наконец-то вы встали, - произнесла она. Покрутила носом,
критически глядя на поблекший красный диван, два старомодных стула,
требующие стирки тюлевые занавески и небольшой столик, на котором я
оставил несколько уже устаревших журналов, чтобы придать помещению
профессиональный вид. - Я уже начала подозревать, что вы работаете в
кровати, как Марсель Пруст.

- А кто он такой? - спросил я. Сунул сигарету в рот и внимательно
взглянул на нее. Она была бледная и усталая, но производила впечатление
девушки, умеющей справиться даже с усталостью.

- Французский писатель, знаток дегенератов. Не может быть, чтобы вы
его не знали.

- Ну-ну, - ответил я. - Пройдемте-ка в мой будуар.

Она встала.

- Вчера мы пришлись друг другу не по вкусу. Возможно, я была
невежлива.

- Мы оба были невежливы.

Я подошел к двери, ведущей в мой личный кабинет, и отворил ее перед
ней. Мы прошли на вторую половину моей конторы, обстановка которой
состояла из ржаво-красного ковра не первой молодости, пяти стоявших в ряд
стеклянных стеллажей, три из которых были наполнены отличнейшим
калифорнийским воздухом, и рекламного календаря, на котором несколько
изящных девушек в розовых платьях, с блестящими каштановыми волосами и
огромными черными глазами наслаждались ездой на роликовых коньках. Кроме
этого, в кабинете находились три стула из древесины грецкого ореха,
простой стол с письменным прибором, пресс-папье, пепельницей и телефоном
на нем. За столом стояло столь же невзрачное скрипучее вращающееся кресло.

- Не очень-то у вас здесь роскошно, - заметила она, занимая место по
ту сторону стола, которая предназначалась для клиентов.

Я подошел к двери и вынул из почтового ящика шесть конвертов - два
письма и четыре рекламных объявления. Потом положил шляпу на телефон и сел
в кресло.

- У Пинкертона тоже не наблюдалось излишней роскоши, - сказал я в
ответ. - Кроме того, в нашей профессии много не заработаешь, если ты
порядочен. Если у вас роскошная контора, значит вы делаете деньги, или же
намереваетесь делать их.

- Ах, так, значит, вы порядочны? - иронически спросила она, открыла
сумочку и достала из лакированного французского портсигара сигарету,
прикурила ее от карманной зажигалки, потом кинула все это назад в сумочку,
оставив ее открытой.

- До невозможности, - ответил я.

- В таком случае, зачем же вы занялись такой нечистой профессией?

- А вы? Каким образом вы вышли замуж за контрабандиста спиртным?

- О, боже мой, только давайте не будем начинать препираться снова!
Ведь я все утро пыталась дозвониться до вас. Звонила и сюда, и по
домашнему телефону.

- Из-за Оуэна?

Лицо ее вдруг стало серьезным. Она сказала мягко:

- Бедный Оуэн. Значит, вы уже все знаете.

- Работник полиции взял меня с собой в Лидо. Он думал, что я знаю
что-нибудь об этом деле. Ему известно, что Оуэн хотел жениться на вашей
сестре... когда-то.

Она молча курила, глядя на меня полными покоя черными глазами.

- Это было бы не так уж глупо, - тихо сказала она наконец. - Он любил
ее. А это редко встречается в нашей среде.

- Он был судим.

- Попал в плохую компанию, - пожав плечами, пренебрежительно заметила
она. - Ведь это и значит в нашей деморализованной стране понятие "судим".

- Я бы этого не сказал.

Она сняла правую перчатку и прикусила указательный палец, глядя на
меня с полным самообладанием.

- Я пришла сюда не за тем, чтобы вести речь об Оуэне. Вы уже созрели
для того, чтобы сказать мне, чего, собственно, хотел от вас мой отец?

- Без его разрешения не могу.

- Речь шла о Кармен?

- Я не могу сказать даже это. - Я кончил набивать трубку и поднес к
ней спичку.

Некоторое время она смотрела, как я курю, потом вынула из открытой
сумочки толстый белый конверт и кинула его на стол.

- Может, на всякий случай, вы познакомитесь с его содержимым.

Я взял конверт. Адрес, - миссис Вивиан Риган, 3765 Альта Бри
Кресчент, Вест-Голливуд, - был напечатан на машинке. Письмо послано
пневматической почтой, а отправлено согласно проставленной на нем пометке
в восемь пятнадцать утра. Я открыл конверт и вынул из него блестящую
фотографию небольшого формата. На ней красовалась Кармен, сидящая в
костюме Евы с серьгами в ушах в кресле с подлокотниками, стоящем на
возвышении в комнате Гейгера. Глаза ее были еще более безумны, чем я их
запомнил. Обратная сторона снимка была чистой. Я вложил ее обратно в
конверт и спросил:

- Сколько они хотят?

- Пять тысяч. За негатив и остальные снимки. Дело должно быть улажено
сегодня вечером, в противном случае они грозятся передать фото газете,
специализирующейся на публиковании скандальных историй.

- Как они вам это сообщили?

- Какая-то женщина позвонила мне через полчаса после того, как пришло
письмо.

- Того бульварного листка вам нечего бояться. Любая информация
подобного рода сейчас предварительно рассматривается. Что еще она
говорила?

- А она должна была говорить еще что-то?

- Конечно, - ответил я.

Она посмотрела на меня слегка смешавшись.

- Да, вы правы. Та женщина добавила, что эта история связана с
отвратительным уголовным делом и мне лучше действовать побыстрее, иначе я
смогу поговорить со своей маленькой сестренкой только через железную
решетку.

- Прекрасно, - заметил я. - И что это за уголовное дело?

- Не знаю.

- Где сейчас Кармен?

- Дома. Ночью она заболела. Кажется, все еще лежит в кровати.

- Она выходила куда-нибудь ночью?

- Нет. Правда, меня не было дома, но слуги утверждают, что Кармен
провела ночь дома. Я была в Лас-Олиндес, играла в рулетку у Эдди Марза, в
клубе "Под кипарисами". Проигралась до нитки.

- Ага. Значит, вы любите рулетку. Этого следовало ожидать.

Она закинула ногу на ногу и прикурила новую сигарету.

- Да, я люблю рулетку. Все Стернвуды увлекаются азартными играми, в
которых можно проиграть, такими как рулетка или замужество с мужчинами,
которые удирают, или конные скачки с препятствиями в возрасте пятидесяти
восьми лет, когда можно вылететь из седла и остаться калекой на всю
оставшуюся жизнь. У Стернвудов есть деньги, но все, что они за них
приобрели - это куча несчастий.

- Что ездил Оуэн в эту ночь на вашей машине?

- Этого никто из нас не знает. Он взял ее без разрешения. Мы всегда
позволяли ему брать машину, когда у него был выходной, но в эту ночь у
него не было выходного. - Она скривила губы. - Вы думаете, что...

- Что он знал что-то об этом снимке? А как бы я об этом узнал? Во
всяком случае этого нельзя исключить. Вы можете получить эти пять тысяч
наличными?

- Если не поговорю с отцом, то исключено. Я могу их только занять.
Эдди Марз, вероятно, занял бы мне. У него есть все основания быть щедрым
со мной.

- Тогда попытайтесь. Возможно, вам придется действовать в спешке.

Она отклонилась на стуле и забросила руку за его спинку.

- А как вы относитесь к тому, чтобы сообщить в полицию?