окантовала пестик из коричневой пластмассы лепестками малиновых ногтей;
приемщица осматривала свое лицо с тем тщанием, с каким сотни лет назад
землепроходцы изучали карту гиблых и вовсе неизвестных мест, куда им
предстояло отправиться за славой ли, за смертью или за тем и другим. До
открытия магазина оставались минуты, за дверью под уныло струящимся дождем
мокли сдатчики, пыль на окнах снаружи свалялась в толстых, мохнатых
червяков, вяло сползающих к низу растрескавшейся неопределившегося цвета
рамы. Две минуты миновали, Настурция подняла глаза и свозь стекло
встретилась взглядом с Тузом треф. Неужто День возвращения? Настурция
щелкнула пудреницей. Время летит, ужас. Только вчера вроде ссужал Колодец
свои железные рубли, а вот уж пора рассчитаться, к кредитору тянутся
люди... или бывшие люди... или как их назвать... так жизнь и прошмыгнет.
стекло, мол, открывай, царица. Настурция остервенела, отшвырнула
пудреницу, вскочила, покрутила пальцем у виска; очередь понуро глазела
сквозь вертикальные столбики сбегающей по стеклу дождевой жижи. Настроение
хуже не придумаешь. Настурция искрами негодования расстреливала очередь и
ненавидела ее, всю, целиком, как единое существо; ноздри уже привычно
вздрагивали от тошнотворной смеси запахов, которые ворвутся с улицы с
приходом безмолвных. Настурция тяжело вздохнула и еще раз гневно вперились
в Туза треф, алкаш смешался, упер глаза в объедки собачьей трапезы у
порога.
возжелал. Настурция - женщина серьезная и злопамятная, как начнет цены
сбивать да тыкать в никому не понятные прейскуранты, только держись.
семь минут, Настурция двумя пальцами скинула крючок с петли. Очередь
благодарно потянулась внутрь. Настурция из-под насупленных бровей
сверкнула недовольством. Встали не так! К прилавку не пройти! Очередь
покорно перестроилась. Настурция не подобрела, только шумно, драматически,
как актриса на сцене перед принятием кинжала в свои груди, вздохнула, мол,
олухи, боже мой, неужто не понятно?.. Очередь стоически перестроилась еще
раз и, как видно, не угадала намерения приемщицы. Настурция не выдержала:
колченогое тряпично-деревянное безобразие, призванное воплощать
многовековую идею внимания к ближнему оторванными подлокотниками и
сальными потертостями.
книжки квитанций под терпеливым и понимающим - не простое это дело, а как
же? - взглядом подмокшей на дожде шушеры. Колодец грохнул дверцей машины и
все подтянулись от грозного звука. Туз треф даже спину прогнул и победно
глянул на сотоварищей по отдаче долгов: не тужи братва, выше голову, отец
родной пожаловал самолично.
предусмотрительно освобожденной Настурцией комнатенки - все жались к стене
и, если до того, кто и подозревал Настурцию в издевке, сейчас сразу
убедился: Настурция права, все знала наперед, иначе как выкроить место,
чтоб Колодец вот так победно застыл посреди своих владений. Послушались
сдавленные - здрастьица, чуть более вольные - приветики и даже храпануло
единственное - мое почтение.
удалилась, очередь ждала, от момента официального открытия отщелкало
полчаса.
столбики, время зря терять не любил: график имел скользящий, кому День
возвращения, а кому День воздаяния, можно и возвращенные деньги пустить в
оборот, если кредитование сегодня пойдет шустро, а так тому и быть. День
возвращения совпал с пятницей и каждому ясно, что это удача.
положил на табурет.
становилась вроде очереди, а Колодец вроде самой Настурции; и теперь
Настурции положено было больше молчать, стараясь угадать тайные намерения
Мордасова.
футляр. - От кого?
бумажнике, из шелкового зева торчали боковушки тощих пачек. - Видать
свербит в одном месте.
хмарь дурного настроения с красивого лица и окунулась в сладостные мечты.
театрально отбросил шторку и вышел к народу.
кулаками. Зрачки его перемещались с лица на лицо, как у въедливого нижнего
чина, замершего перед строем рядовых. Образовалась тишина. - Восстания
нынче не в моде. Усекли, граждане? - Колодец выхватил взглядом безгрудую,
высоченную женщину с птичьими плечиками и бесцветными глазами, волосами и
лицом. - Опять плисовый жакетик по пятому разу заносим, вдруг Мордасов
забудет? Прошу покинуть очередь.
провозгласил:
уважение согласно уровню предприятия отличного обслуживания. - Колодец
направился к шторке, бросив через плечо, - кто ко мне - обождите.
как в замедленной съемке, развалилась у всех на глазах. Туз смущенно
поднялся. На шум вышел Мордасов, увидел разломанное, чмокнул, поднял
палец.
Подкапываетесь под любимые бережливость и учет. Так мы далеко не уедем.
Между прочим кресло, Туз, актировано, интеварная реальность, вон у него
бирка на заду. Что будем делать?
не предвиделось.
свидетелях. Народное добро похерили, наплевали на достояние республики.
Может прикажете мне из своего кармана возмещать?
половина принимала все всерьез, причем представления молчавших людей о
сцене, разыгрывающейся у них на глазах менялось каждую секунду. Колодец
умел поддержать напряжение.
Тут клиент угробил кресло. Хорошо, если за этим никто не стоит, в смысле
происков и подкопов. Гражданину Тузу что, а вон старушки приходят, пожилые
можно сказать женщины, наши матери и отцов наших подруги с ногами,
отутюженными починами и энтузиазмом. Им как? Стоять вдоль стен прикажете?
догадывался, какова его участь и никто этого не знал; из вспомогательных
пространств вплыла Настурция, шторка облепила ее бедра и все увидели - у
приемщицы отменная фигура. Притыка притянула две кофты, обнаружила дырочку
под мышкой у одной и без слов отшвырнула шалой от смущения сдатчице,
вторую кофту поновей сгребла под прилавок, оформила бумажки и поглаживая
футляр паркера, торчавшего из кармана, мечтательно прошелестела:
у его ног горбился купец из Литвы на машину Шпындро. После визита Натальи
Крупняков развил бурную деятельность, убедив себя, что Шпындро вскоре
двинут в зону загнивания, а раз так, рвать с четой глупость несусветная.
Крупняков уже выложил все резоны: машина отличная, ни разу не битая,
шестерка с родным движком, хозяин попался нежнейший, как и подобает
человеку, выезжающему за границу - ах не говорил? - так у него в машине,
знаете там всякие штуки-дрюки, елочки для запаха, будто вы в сандаловой
роще прохлаждаетесь, и спираль, чтоб заднее стекло не запотевало и прочие
наклейки и вроде бы мелочи, расцвечивающие скудость жизни и, конечно, вся
эта дребедень перейдет по наследству счастливчику, купившему машину;
посему Крупняков даже не может уяснить себе, отчего вместо решительного -
да! да! - наталкивается на размышления, прикидки и даже опаску; и уж
совсем последнее дело считать, что Крупняков выкраивает свой интерес, он
живет другим - большим искусством можно сказать, а помогает в
купле-продаже по-дружески, давно усвоив, что творить ближнему добро -
наисладчайшая обязанность человека.
времени упоминал всуе величественные, отдающие тайным могуществом фамилии,
такие и камень безгласый, безокий и тот заставят краснеть и смущенно
бормотать. Купец вымаливал номер телефона Натальи. Крупняков отказывал.
Люди - выездные, им надо с осторожностью жить, репутация - весь их товар,
уверял он, понимая, что допусти он прямой контакт продавца и покупателя, и
его навар рассосется, как вот этот трубочный дым под дуновением из
распахнутого окна.
на ножках. Крупняков поднял трубку - звонили из прачечной - отцедил пару
слов, тускнея глазом. Купцу повинился, что доложилась хозяйка машины,