и они понимали это. Мне казалось, что они связывают мою смелость с тем,
что я якобы знаю что-то такое о них, что могло бы поколебать их положение.
Они всегда боялись революции.
всем людям, как к братьям. Но я и здесь не стал потакать им. Я сказал, что
не назову братом никого, если только он не брат мне на самом деле.
разбирательства. Правда, для обвиняемого, как правило, они кончались
плохо. В суде Калькаров не было ни порядка, ни системы.
Калькаров, и я появился уже часа через три после ужина. У нас в доме были
Джим, Молли и Хуана. У матери было заплаканное лицо. А при виде меня она
снова зарыдала. Бедная мать! Это так страшно быть матерью. Нет, если бы
дело было только в страхе, человеческая раса уже давно перестала бы
существовать.
стычках с Вонбуленом и Суром. Впервые в своей жизни я услышал смех отца.
Хуана также смеялась, но даже в этом смехе чувствовался ужас, который и
подтвердила Молли, сказав:
гордости.
улыбкой на губах. Он сделал то, что всегда хотел сделать я, да не
осмеливался. Если я не трус, то по крайней мере могу благодарить господа,
что от моего семени произошел такой мужественный бесстрашный человек.
заметил, что меня буквально притягивает к ней. Я натыкался и сталкивался с
ней на каждом шагу. Однако Хуана вовсе не сердилась на мою неуклюжесть,
она не старалась уклониться от столкновений. И все же я боялся ее, боялся,
что она заметит, как меня притягивает к ней.
ничего не получалось.
мне, так что когда мы прощались и я спросил ее, пойдет ли она со мной
завтра, первое воскресенье месяца, она поняла, что я имею в виду, и
сказала что пойдет. После этого я пошел домой в самом радостном
настроении, я знал, что приобрел верного друга, который будет стоять рядом
с мной в борьбе с врагами.
дому. Я видел, что он вовсе не рад нашей встрече и тут же стал объяснять,
почему он в такой поздний час не дома.
даже в темноте.
после захода солнца. - И тут я не выдержал, ярость загорелась во мне и я
крикнул.
меня, стараясь ударить ножом. Сначала он чуть не поразил меня, так
неожиданна и яростна была его атака, но хотя он легко поранил меня в руку,
которой я прикрыл жизненно важные органы, я успел перехватить его руку с
ножом. И на этом все кончилось. Я легонько повернул кисть - я не хотел
ломать ему руку, - но в кисти что-то хрустнуло и Пит испустил ужасный
крик.
зад. Я думаю, что он долго будет помнить этот пинок. Затем я подобрал нож
и кинул его далеко в реку. После этого, я посвистывая направился домой.
прижала к груди.
потому что счастлив ты. Она очень хорошая девушка и я люблю ее, как тебя.
правдой. Я надеюсь, что когда-нибудь это сбудется.
дал ему хорошенько под зад.
сказать тебе. Теперь он будет действовать открыто и значит я погибла.
шпионит за твоим отцом. Если ему удастся что-либо выведать, твоего отца
или убьют, или сошлют на шахты. Тогда Пит возьмет меня.
когда я отказалась, он стал угрожать мне. Он сказал мне, что он в милости
у Калькаров и сумеет расправиться с твоим отцом. Он хотел купить мою честь
ценой жизни твоего отца. Поэтому я так всего боюсь, так несчастлива. Я
знаю, что вы с отцом лучше погибнете, чем отдадите меня ему.
случая, когда он сам будет виноват в этом, чтобы власти не имели повода
обвинить и осудить меня.
направлениях. Я пошел к дому Джима, чтобы встретить Хуану. Она ведь не
знала дороги. Хуана уже была готова и ждала меня. Джим и Молли уже ушли из
дома, так что девушка была одна. Она была очень рада видеть меня.
неприятностях, которые не касаются его лично.
никто не видел и не следил за нами. Затем я вытащил из кустов лодку и мы
переплыли на другой берег. Спрятав лодку мы пошли по еле заметной тропинке
еще с полмили. Здесь я снова вытащил из кустов лодку и мы снова
переправились на другой берег. Теперь мы были уверены, что избавились от
слежки, если она была.
мной не следил, однако я не терял бдительности. Никто не мог бы
предположить, куда я направляюсь, никто не смог бы выследить меня - так
сложен и запутан был мой путь.
На опушке леса мы присели отдохнуть. Но на самом деле я хотел убедиться,
что никто за нами не идет. Но никого не было видно, и мы с легким сердцем
поднялись и углубились в лес.
свой путь по ней. У толстого дерева я вдруг повернул направо и углубился в
густые заросли, где не было никакой тропинки. Мы всегда проходили
последнюю милю по разному, чтобы не протоптать тропинку, которую можно
было бы заметить.
Через него, согнувшись можно было пролезть. Этот лаз был тщательно
замаскирован ветками и сучьями. Даже зимой и ранней весной этот лаз
невозможно было заметить. Только человек, который знал о существовании
лаза, мог найти его. Летом же все настолько зарастало зеленью виноградной
лозы, что вероятность обнаружения лаза вообще становилась ничтожно малой.
Даже я с трудом отыскивал его.
было не так уж темно и она могла сама бы смотреть себе под ноги. Однако я
держал ее за руку под предлогом того, что путь ей незнаком и она может
споткнуться. Предлог надуманный, но лучше, чем никакого. Туннель, по
которому мы шли, тянулся ярдов на сотню - мне бы хотелось, чтобы это была
сотня миль, - и заканчивался перед каменной стеной, в которой была
вырублена тяжелая дверь. Дубовые доски уже почернели и растрескались от
времени, медные полосы, на которых держались петли позеленели. В трещинах
досок рос мох. На всем здесь лежала печать древности. Даже самые старшие
среди нас не могли предположить, когда же сделаны эти двери, эта стена.
Над дверью, прямо в камне были вырублены слова: Право мое и господа.
отсчитал до пяти и стукнул еще раз, затем досчитал до трех и в том же
ритме стукнул еще три раза. Это был пароль на этот день. Он никогда не
повторялся дважды. Если бы кто-нибудь подал неверный сигнал, а затем, не
получив ответа, постарался взломать двери, он нашел бы только пустую
комнату.
скрипом открылась и мы оказались в длинной, освещенной лампадами комнате.
В комнате стояли грубые деревянные скамьи, а в дальнем конце комнаты -
возвышение с алтарем. На возвышении стоял Орбин Кольи, кузнец. За алтарем
был виден громадный пень дерева, вокруг которого, как гласила легенда,
была построена в незапамятные времена наша церковь.