Чтение 101–й страницы книги ~Счастливая звезда (Альтаир)~

и профессор Набатников. Придут те из участников экспедиции, которым была
поручена телевизионная передача с места атомного взрыва, а также и те, кто
помогал этому, оставаясь в Москве.

И ничего тут нет удивительного: люди вместе работали, подружились.

Почему бы им не вспомнить прошедшее лето, путешествие на "Горьковском
комсомольце", погоню за блуждающим ящиком, злоключения Багрецова со своими
"керосинками", не вспомнить необыкновенные картины на экране телевизора,
по предположению Левы Усикова, принятые с далекой планеты?

Почему бы не подвести итоги, как, в конце концов, принималась
телепередача с места взрыва? Далеко ли ее было видно? А разве история с
Медоваровым и мужество Зины уже забыты?

Есть о чем вспомнить друзьям за чашкой чая или чего-нибудь покрепче.
Все гости, которых сейчас ожидал Пичуев, достигли совершеннолетия, а
потому без всякого смущения он расставлял на столе бутылки с вином.

Не только для беседы за дружеским столом Пичуев собирал гостей. Не
забывайте, что все они, кроме Набатникова, радисты и телевизионщики, им
обязательно нужно посмотреть сегодняшнюю пробную передачу. Все они имели
самое близкое касательство к ее организации, а главным виновником такого
дела был профессор Набатников, совсем недавно прилетевший с Севера.

Но об этом позже, подождем начала телевизионной программы. За нее
отвечает Борис Захарович Дерябин. Вот почему сегодня его не будет у
Пичуева.

Если бы вы знали, каких трудов стоила Вячеславу Акимовичу организация
самого простого ужина! Можно посочувствовать. Цветную телепередачу с
далекого Севера организовать легче, он за нее спокоен. До того спокоен,
что остался дома, поручив всю технику своим помощникам, среди которых не
было даже Бабкина и Нади.

А дома у него помощников нет, только "Книга о вкусной и здоровой пище".

Инженер умел обращаться с любыми техническими справочниками, потому
решил, что и в этой книге стоит лишь найти подходящие рецепты - и тогда, в
зависимости от доставленного из стола заказов "сырья", строго
придерживаясь технологии, нетрудно изготовить ужин.

Однако через некоторое время инженер убедился в своей грубейшей ошибке.

Такого с ним не бывало за лабораторным столом. Подвела терминология:

"дуршлаг", "шумовка". Что это такое? Инструмент? Но как он выглядит? И
потом - как понимать "довести мясо до полуготовности", когда инженеру не
ясно, на какой минуте наступает полная готовность? Ничего не поделаешь,
придется обойтись холодными закусками. Он хорошо освоил технологию "салата
из огурцов", а об остальном позаботились в столе заказов: сыр, колбаса,
рыба уже были нарезаны тонкими ломтиками, оставалось лишь разложить их по
тарелкам.

Не пришлось Вячеславу Акимовичу похвастаться кулинарным искусством.

Впрочем, можно обойтись и без этого, главным блюдом сегодняшнего ужина
он считал раков, столь любимых Набатниковым, который вызвался приготовить
их сам. Ясно, что знаменитый ракоед не мог доверить такого дела неопытному
кулинару. И вот две сотни отборнейших раков ждали Афанасия Гавриловича в
ванной. Несколько раз Пичуев заходил туда, и ему казалось, что раки
недовольно шипели на хозяина.

Зазвонил телефон. Придерживая очки, Пичуев опрометью побежал в кабинет.

- Вячеслав Акимович, - услышал он, - это я, Багрецов. - В трубке
тяжелый вздох. - Нас не ждите.

- Кого это вас?

- Меня и Бабкина. К нему жена приехала.

- Новое дело! - рассердился Пичуев. - Какая жена? У него не было.

Кстати, а вы тут при чем? Приезжайте один, если он не хочет.

- Очень хочет. - Вадим замялся. - Но как-то неловко...

- Что за щепетильность? Приезжайте втроем. А кто она? Вот неожиданность!

Вадим опять вздохнул.

- Нет, Вячеслав Акимович, никакой неожиданности. Четыре года я дрожал
за Тимку, думал, - вдруг уедет? Так и случилось. Недоглядел. Стеша
категорически заявила, что останется в Девичьей Поляне. Теперь Тимка ждет,
когда там откроют филиал Института погоды. На днях приехала Стеша и тут же
вышла замуж за Тимку. Он получил отпуск и вместе с ней едет к старикам.
Вот что делается на свете, Вячеслав Акимович... Прямо грабеж средь белого
дня! Я думал - они еще года три переписываться будут.

Даже не видя собеседника, Пичуев почувствовал, как тот расстроен. В
трубке что-то потрескивало, шумело, слышалось жалобное гудение, словно
вторило печальному голосу ограбленного друга. Вячеславу Акимовичу была
известна последняя ссора Бабкина и Багрецова, наконец, их трогательное
примирение. И вдруг - разлука, пока на месяц, а через годик, когда в
Девичьей Поляне будет открыт филиал института, Бабкин переселится туда
навсегда. Вот что значит женское упрямство. Видно, уже не удастся друзьям
работать вместе!

Инженер спросил Вадима - а как же Бабкин откажется от телевидения? Ведь
он сейчас прикомандирован к его лаборатории? Пичуев даже писал в институт
метеорологии, не смогут ли они отпустить Бабкина совсем.

- Я говорил с ним, - признался Вадим. - Не хочет. Теперь и в Девичьей
Поляне можно заниматься телевидением.

Вячеслав Акимович взял с него слово, что приедет обязательно, и не
один, а с Тимофеем и Стешей. Этого только и надо было Димке. Последние дни
ему хотелось провести вместе с другом, пусть на людях, в компании веселее,
а то уж больно тоскливо на душе.

До прихода гостей времени оставалось порядочно. Хозяин не знал, куда
себя девать. Звонок Багрецова напомнил ему, что в мире существует личное
счастье, причем полное, без всяких стыдливых "но" и оговорок. Взять бы
того же техника Бабкина. Двадцать три года, изобретатель, вс" впереди.

Но не этому завидовал Пичуев, а тому, что есть на свете любящие и
решительные девушки, вроде Стеши. Потребовала - и Бабкин уедет с ней в
Девичью Поляну. Правда, это требование разумное, Бабкин и там найдет себе
дело по душе. Но все же он уступает желанию Стеши. Возможно, в этом и есть
счастье. Хотелось, чтобы и ему, Пичуеву, поверяли желания, он с радостью
выполнял бы любые, пусть даже капризы. Впрочем, какие там капризы. У
Зин-Зин (понравилось ласковое имя, придуманное Левкой) особый характер,
абсолютно идеальный, чудесный, ни с каким другим не сравнимый.

И казалось ему, как всем настоящим влюбленным, что такого совершенства
мир еще не видывал.

За три недели Пичуев мог ее узнать хорошо. Во всяком случае, так он
думал. И не нужно его разубеждать, хотя народная мудрость говорит
обратное: пуд соли надо съесть. За три недели это невозможно. Но какие
недели!

Что же случилось после первого опыта Набатникова?

Афанасий Гаврилович вместе с комиссией вылетел в Москву, откуда привез
решение - опыт повторить, но уже в другом месте. Пичуева попросили
установить несколько телевизионных передатчиков, крайне необходимых для
новых испытаний. Он с радостью остался в экспедиции, тем более что это
входило в планы его исследований.

Зная характер Зины, можно было не удивляться, что сразу же после
болезни она села за штурвал самолета. Один из телепередатчиков был
предназначен для наблюдения с воздуха. Студенты уже уехали - первого
сентября начало занятий, - Багрецов отправился в Москву еще раньше, а
Пичуев вместе с другими специалистами продолжал пробные телепередачи.

Но вот и для него настала печальная пора расставания. Простился с
Зиной, думал, что не увидит ее до весны, но, к счастью, вышло иначе. Опыты
Набатникова перенесли на Север. Зина Аверина хорошо освоила полеты с
контрольными аппаратами (для измерения радиации), знала и условия работы
телевизионных камер, с которыми летала не раз, а потому по просьбе
Набатникова ее перевели из лесной авиации в специальный институт, где Зина
должна была заниматься теми же делами, что и в экспедиции.

Месяц назад Зина приехала в Москву. Пичуев устанавливал в самолете
новые аппараты для передачи цветного изображения, Зина полетит с ними на
Север, туда, где методом Набатникова будут вскрываться рудные пласты.

Виделись ежедневно, бродили по тропинкам желтеющих подмосковных рощ,
бывали в театрах. И каждый раз, как только Пичуев затрагивал единственно
интересующую его тему: о линиях жизни - они просто уже не имеют права быть
параллельными, - Зина обрывала его: "Придет время - сама скажу".

Инженер, к стыду своему, начал уже сравнивать ее поведение с Надиным
кокетством, считая, что девушки, мол, все одинаковы, но потом долго злился
на себя и мысленно просил у Зины прощения.

И вот она улетела. "Крылышко мое!" - растроганно, с несвойственной ему
нежностью, думал Пичуев, с тех пор в молчаливом разговоре с самим собой
так и называя Зин-Зин: "Крылышко". Писем от нее не было, но инженер,
принимая очередную телепередачу с самолета, знал, что ведет его Зина, -
картинка на экране не шелохнется, а при вираже лишь слегка поплывет вверх.

Пичуева словно подменили. На столе появились томики стихов Тютчева,
Фета. Никогда в жизни он их не читал, а сейчас понравились. Потом
неожиданно для себя открыл, что настоящая, глубокая музыка может вызывать
волнение и слезы. Это было совершенно непонятно. Конечно, он человек
культурный, "Крейцерову сонату" читал, но ведь разные бывают натуры:
чувствительные и вполне обыкновенные, которых значительно больше, к ним
Пичуев причислял и себя.

Все изменилось, все стало иначе. Раньше никогда бы в голову не пришло,
что "Альтаир" можно назвать счастливой звездой, - наивная символика,
придуманная Левой Усиковым, - но разве не "Альтаир" привел его к Зине?

Конечно, это самая простая случайность, а все же нет-нет да и подумаешь:

какие, однако, бывают, счастливые случаи!

Перед самым отлетом из Москвы Зина обмолвилась, что по утрам кормит
каких-то пичуг, прилетают к ней на балкон гостиницы. И Вячеслав Акимович
стал кормить воробьев. Они привыкли, ждали на балконе, а инженер регулярно
и педантично, перед тем как ехать на работу, крошил им булку, думая, что