изготовившаяся к наступлению дивизия генерала Лахонина, был когда-то лес, но
его срубили селяне на разные надобности. Насадили новый лес, оставив -- для
красоты или осеменения -- старые раскидистые сосны. Одна зеленая матушка,
обхвата в три величиной, распустив ветви шатром почти до земли, стояла в
расположении роты Щуся. Здесь, под этой уютной сосной, немцы и взяли уже два
русских языка. К чему им понадобился третий -- поди, узнай!
спиной к теплой жесткой коре, присесть в заветрии ствола, в молодости
поврежденного топором. Стес-то как бы специально сделан для спины -- выемкой
этакой уютной, белой, с липучей серой, по краям оплывшей. Коля Рындин и
прислонился спиной к желобку, сполз вниз, присел, меж коленок поставленную
на предохранитель винтовку держит, слушает. Не шумит дерево буйной
головушкой, не шевелит даже единой веточкой, только шепчется хвоею, только
пошуршивает отставшей от ствола золотистой пленочкой- коринкой, изредка
покатится сверху шишка бурундуком или белкой, может, и птахой, в вершине
заночевавшей, тронутая, пересчитает по пути шишка все ветки, шлепнется в
притоптанный снег -- и снова Божье время -- тихая ночь. Часовые тут возле
этой сосны, зачарованные тишиной ночи, дремали. Двое и додремались. "Где вот
оне теперь? Че делают? Пытал их, небось, враг при допросе, иголками тыкал. А
не дремли, не волынь, раз приставлен к ответственному делу. Ну, наши
разведчики -- разговор особый -- молодцы из школьных следопытов, из
деревенского сословия, аль из конокрадов, аль из охотников, хоть волка
выследит, хоть медведя, ту же чуткую козу -- и сучка не сломит. Но чтоб
немца, в его обутках, с его-то чужой поступью, городской сноровкой, -- не
услыхать -- это как же спать надо?.."
навалились на него грузные, белые тени, вырвали винтовку, по кумполу
прикладом оглушили, но со скользом попали -- темновато все же. Постовой
дернулся, хотел заорать, да только рот открыл, тут же его чем-то нешибко
мягким и вкусным заткнули. С испугу он двинул в кого-то кулаком и по боли в
козонках понял, что попал в зубы. Тот, в кого он попал, хлопнув ртом и
подавившись зубами, укатился в темь. Постовой, наконец, догадался, кто на
него навалился, -- немцы это, немцы! Он их поднял и понес на себе, что
медведь на горбу, не понимая, куда и зачем тащит врагов, ноги сами правились
к ближней обороне, к ячейке сержанта Финифатьева, к ровику боевого
охранения.
наши вояки с передрягу не метнули гранату, -- она по обмерзло
накатанному-то, наклонному ходу сообщения непременно в уютную щель упрыгает,
и конец тогда всякой жизни...
свалился в яму. От удара оземь изо рта его вывалился кляп.
почувствовал, как ожгло тело под одеждой, -- вдарили ножом, понял Коля
Рындин и принялся крушить кулаками направо и налево, все продолжая звать
Леху Булдакова.
посудины, чтоб показать Коле, -- полны каши котелки-то, но тут же кинул в
сторону звякнувшую посуду и бросился на помощь товарищу, выхватывая из
кармана "лимонку", чтобы использовать ее вместо камня, и первым же ударом
достал кого-то. Немцы не стали дожидаться, когда их самих возьмут в плен,
давай деру от русских позиций. Разъяренный до последнего градуса, Булдаков
подскочил к своему ровику, вырвал у Финифатьева автомат и полоснул длинной
очередью вослед вражьим лазутчикам. Тут же вся боевая отечественность
застреляла со всех сторон и во все стороны. Леха задернул Колю Рындина в
ячейку, прижавшись друг к дружке и к земле, они все трое лежали и не дышали,
пока не унялась пальба. Один станковый пулемет на фланге роты, в самом
исходе траншеи, никак не унимался, строчил и строчил по врагу, ждали, чтоб
заело, -- патроны нового образца, с медной наваркой, у них часто отлетают
жопки, трубочка остается в стволе -- выковыривай ее пальцем оттудова. Но вот
когда надо -- не заедает, а когда не надо -- заедает.
воздуху и добавил уже почти без плача, лишь всхлипывая:
лесозаготовках вербованные шибче режутся.
вами не соскучишься. Идти можешь?
перевязывая и ободряя раненого товарища, -- своего пакета не жалел.
сообщения немца, извалявшегося в песке и в снегу. Полную горсть красного
песку держал он у рта, но кровь текла между сжатыми пальцами за рукав. Немец
пытался чего-то выбубнить зажатым ртом. "Гитлер, капут!" -- разобрали
наконец русские.
комроты Барышников.
ввернул слово Булдаков.
Щусь, -- вы, засранцы, мою кровь скоро допьете! Всю! В Бердске не допили,
здесь уж вылакаете до капли.
помогавший Булдакову с перевязкой. Узнав о загубленных каше и чае, ротный
старшина Бикбулатов лично примчал героям на передовую полведра каши, куда по
своей собственной инициативе вывалил две банки тушонки и умял варево чистым
полешком. Водочки тоже прихватить догадался -- человек он был не только
находчивый, но и пьющий, понимал, что к чему.
впал во грех, перекрестясь, оскоромился и утих в углублении ровика. Его
прикинули снятыми с себя шинелями Булдаков и Финифатьев. Коля Рындин,
затяжно всхлипнув, осторожно захрапел. "Нарошно ведь, нарошно храпит,
уворотень, -- чтоб в санроту ночью не идти", -- ругался про себя Щусь.
сосну не укрываться. Как только шаги командиров утихли, Коля Рындин в самом
деле уснул, вжавшись в косо копанную стенку ровика, но всю ночь во сне
младенчески обиженно вхлипывал. Булдаков, крепко выпив, впал отчего-то в
мрачное настроение. "У бар бороды не бывает..." -- бубнил и по-нехорошему
прискребался к своему начальнику, отчего, мол, он, шкура, затаился? Почему
не стрелял?
ташшыт, ко мне ташшыт! В окопе клубком свилися -- пальни очередью -- свово
же и порешишь. Страсти-то скоко я натерпелся! -- Ответом ему отчужденное
молчание верного и бесстрашного товарища. -- В каку манду мне было
стрелять-то?! -- вдруг взвился до визгу Финифатьев. -- В каку? Объясни
народу, раз ты такой мудрой!..
Финифатьева, гвозданул напарнику по плечу:
уложил его из автомата Булдаков. Вечером из санроты возвратился Коля Рындин,
сказав, что ранение у него пустяшное и отставать ему от своих никакого
резона нет.
того, во всю грудь наискосок шла глубокая ножевая царапина, и шишка от
чужеземного приклада на башке с картошину назрела.
Зыкову командиру роты про серьезность ранения и про ушиб не говорить,
перевязывать его в роте. Ну, а если уж хужее сделается, тогда сам он
добровольно куда надо пойдет.
ломил, варил на кухне вместе с поваром, яму под кухню сам копал, рубил и
таскал дрова, пилил. Повар только и знал, что наливать в котелки -- дивизия
перешла в наступление, несла потери, каждый человек на переднем крае был
необходим.
первой степени командир полка Бескапустин. Наряженный в чистую гимнастерку с
подворотнич- ком, наученный товарищами и ротными командирами, как подобает
себя вести во время торжественного акта, как жать руку вручающему орден за
взятие языка и не шибко громко, но внятно сказать: "Служу Советскому Союзу!"
-- награждаемый все это проделал, как было велено, только вот руку так
жманул командиру полка, что тот присел. Коля Рындин намеревался сказать, что
не брал он никакого языка, на него напали, он отбивался и нечаянно одного
врага оглушил, но ротный, Алексей Донатович, незаметно показывал ему кулак у
самого изгиба форсистого галифе, и он ничего говорить не стал.
при этом сам упившись, Щусь братски обнимал своего любимого солдата и
твердил, что не ошибся он в нем, в Коле Рындине, и во всех ребятах-осиповцах
не ошибся, -- воюют что надо, а что подводят иногда своего командира и кровь
у него уж вся почернела -- "такая его планида...", как говорит сержант
Аникина Наталья
Посняков Андрей
Панов Вадим
Березин Федор
Трубников Александр
Орлов Алекс