желтые, перезревшие огурцы, тыква, репа. Рамы, составленные из обломков
стекол, грубо скрепленных замазкой. Низкое, ободранное сиденье из
автомобиля, на которое я не решаюсь сесть и на которое, вынимая из кармана
кисет, садится хозяин.
бормотанье - словно за него договаривает кто-то другой.
Лопахине. Тогда я еще училась в школе, жила с отцом. Но вы приходили не к
отцу, а ко мне. С одной просьбой... Вы вспоминаете?
город - и вы, разумеется, тоже.
Дмитрием Дмитриевичем Львовым. Он требовал тогда, чтобы вы вернули ему
записки покойного Павла Петровича, которые, по его сведениям - и по моим, -
должны были храниться у вас.
Вам отдал их мой отец. Но, кроме этих писем, среди бумаг Павла Петровича
были его записки. Дмитрий Дмитрич требовал их у вас. Вы отказались. Потом,
когда вы уехали из Ленинграда, я пыталась узнать, где находятся эти записки.
Была у прокурора, писала в угрозыск.
кто-то другой.
принадлежит человеку, который был мне близок и дорог.
интереса пробегает по тяжелому лицу с темными, длинными мешочками под
глазами.
остается полуоткрытой: деревянный лежак, подушка без наволочки, сенник,
прикрытый изорванным одеялом. Овощи на окне, на полу - огородник? Пустое,
пропахшее табаком жилье одинокого, одичавшего человека. Возвращается. Снова
садится.
только специалист может оценить эти записки. Так?
вещь, обещает заплатить, а потом и вещь не отдает и денег не платит?
научный труд принадлежит государству. Этот человек либо утаил его, либо
использовал - в обоих случаях будет отвечать по закону.
кровью.
Крамов.
может быть, именно поэтому не приходила мне в голову прежде. Вместе с
письмами Кречетовой отец отдал Раевскому все бумаги из чемодана Павла
Петровича и в том числе рукопись, находившуюся в отдельной папке, на которой
было написано - это помнил Раевский: "Защитные силы. Том первый. Микробы и
ткани".
свое будущее, и в тот день, когда мы с Митей явились к нему, был занят
разбором издательских документов. Рукопись Павла Петровича лежала у него на
столе и, если бы мы пришли двумя часами позже, вместе с другими ненужными
рукописями была бы брошена в мусорный ящик. Мысль о том, что она
представляет собой научную ценность, была подсказана Раевскому Митей, а
может быть, до некоторой степени и Митиной палкой.
Раевскому, когда мы ушли. Но издавать было уже поздно - частные издательства
закрывались одно за другим. Стало быть - продать! Найти почтенного
покупателя, который не особенно заинтересовался бы, так сказать, юридической
стороной дела, и продать! Такой покупатель нашелся, и привела его Глафира
Сергеевна.
тогда между Раевским и Глафирой Сергеевной - очевидно, дружеские, иначе она
не приняла бы такого близкого участия в деле. Отношения были прочные,
продолжавшиеся годами...
казалось, заинтересовался ею. "Об авторе я слышал, - сказал он, - и даже
читал одну его работу". И он увез рукопись в Москву, пообещав сообщить свое
мнение.
мне нехотя, сквозь зубы. За "комбинации" с предметами искусства его выслали
из Ленинграда, и где-то на севере он провел несколько лет. Глафира Сергеевна
время от времени помогала ему.
деньги бедному родственнику, которому трудно живется".
знакомый директор продовольственного магазина обещал устроить его агентом по
снабжению. Не удалось - и вот тут-то, в трудных обстоятельствах, намереваясь
заняться скромной деятельностью огородника, он вспомнил о Глафире Сергеевне.
На что же он мог рассчитывать теперь, когда она стала женой известного
ученого? Я подумала, что именно это могло вдохновить Раевского - и ошиблась.
Он надеялся на старую дружбу.
удалось пополнить свой капитал. Но потом Глафира Сергеевна, по-видимому,
стала бояться, что подобное знакомство может подорвать ее доброе имя. И
Крамов погрозил вызвать милицию, если Раевский посмеет явиться снова. Я была
случайной свидетельницей этой сцены...
не сомневалась в том, что услышала правду. Невероятно было только одно: все
эти годы Валентин Сергеевич держал рукопись у себя и никогда не упомянул о
ней ни единым словом! Утаил и воспользовался? Непохоже! Да и трудно в наше
время, когда каждая мысль опирается на десятки опытов, связанных с
техническим уровнем науки, воспользоваться старой работой - разве только ее
теоретической стороной. Незаметно и это. Но тогда зачем же Крамов хранит ее
у себя?
СТАРАЯ РУКОПИСЬ
последний раз я видела ее на новогоднем вечере в Доме ученых и удивилась
тому, как она постарела за полгода.
спит, сейчас я его разбужу.
горке холодно сверкала посуда, свет хрустальной люстры отражался в паркете.
и вправду рада.
Мити не любили. Но ведь это давно прошло! Как он? Что с ним? - спросила она