- Что, мамочка?
- Да нет, ничего...
Так ничего и не сказала.
Славе хотелось рассказать маме о поездке, в другой раз он не согласится
отправиться в такой поход, и только мама способна его понять, но о чем,
собственно, рассказывать? О том, как было холодно? Разве можно рассказать о
том, как тебя насквозь пронизывает стужа? Или о том, что не согласился
выменять полушубок на керосин? Мама сочтет это естественным поступком - ни
отец его, ни мать никогда не согласились бы на что-либо бесчестное...
- Нет, рассказывать не о чем.
Слава поглядел в окно. В небе сияло солнце, и похоже было, что и за
окном тепло.
- Надо идти в исполком, сказать о выполнении поручения.
В сенях его перехватил Павел Федорович, поманил к себе.
- Постой-ка...
Слава догадался, о чем пойдет разговор.
- Фунтиков пять не одолжишь в дом?
- Не могу.
- Хлеб в доме можешь есть, а дать в дом не можешь?
- Не мой это керосин, я человек подотчетный.
- Извините за беспокойство, Вячеслав Николаевич...
Слава вышел во двор. Как нарочно, сразу потеплело. Земля раскисла,
глубже вдавились колеи, деревья тянулись к солнцу, словно собирались
набирать почки, ветра не было, пахло прелой листвой.
У сарая Федосей подгребал граблями рассыпанное сено.
- Погода, Николаич?
Слава попросил Федосея запрячь лошадь, вдвоем отвезли бидоны к
волкомпарту, внесли с помощью Григория, и Слава заторопился похвастаться
своей удачей.
Посетителей в исполкоме нет, никто не едет по такой грязи, лишь сидит
за своим дамским столиком Дмитрий Фомич, да приковылял в канцелярию
Данилочкин, увидев в окно Славу.
Дмитрий Фомич отложил ручку.
- Как съездили, молодой человек?
- Привез? - спросил Данилочкин.
- Привез.
- Сколько?
- Два с половиной.
- Разбазарили чего-нибудь по дороге?
- Нет.
- Не поддался Чижову?
- Не поддался.
- А себе сколько отлил?
- Нисколько.
- Что ж так, себя забывать не следует...
Слава промолчал. Как может Василий Семенович так о нем думать?
- В таком случае садись, - сказал Данилочкин, - составляй разнарядку,
ты доставал, ты и распределяй.
И Слава сел за разнарядку и лишь когда принялся фунт за фунтом делить
керосин между школами, читальнями и народными домами, подумал, что надо было
бы хоть бутылку, хоть полбутылки оставить маме, чтобы она проверяла
ученические тетради не при тусклом мерцании конопляной коптилки, а при свете
керосиновой лампы.
7
- Слава, ты где встречаешь Новый год?
Вера Васильевна привыкла встречать Новый год своей семьей. Слава
помнил, как горько ей было, когда год назад он предпочел провести новогоднюю
ночь у Быстрова.
Он замялся.
- Придется устроить вечер для молодежи.
- А перенести этот вечер на следующий день нельзя?
- Тогда это будет не вечер, а следующий день...
О новогоднем вечере возникали разговоры и среди комсомольцев, однако
решающее слово оставалось за Быстровым.
Слава пошел в исполком. Степан Кузьмич изучал какие-то списки. Он
сильно изменился после убийства Александры Семеновны, помрачнел, его
отчаянность и горячность сменились придирчивостью и раздражительностью,
чем-то стал он походить на всех прочих людей, помирился с первой женой и
каждый вечер ездил ночевать в Рагозино, в старую свою избу, теперь с ним
можно было и поспорить, и не согласиться, махнет рукой и скажет: "Ну ладно,
делайте, как знаете" - и замолчит.
- Степан Кузьмич, хотим устроить встречу Нового года в Народном доме, -
сказал Слава. - Чтобы все не сами по себе, а вместе.
Быстров посмотрел куда-то поверх головы Ознобишина и безразлично
согласился:
- Валяйте.
- А кого звать? - спросил Слава. - Вы будете?
- Нет уж, уволь. Новый год я встречу с бутылкой самогона.
- Так как же? Устраивать встречу?
Быстров пожал плечами...
Слава отправился в Народный дом - Андриевский торчал там с утра до
вечера, не так уж много у него дел, но оставаться на хуторе не хочет, шурья
обязательно заставят делать что-нибудь по хозяйству.
Слава застал Андриевского лежащим на диване. Лежит и улыбается, как кот
на солнышке.
- Я к вам...
- Вот лежу и раздумываю, как бы получше устроить встречу Нового года, -
предугадал Андриевский просьбу Ознобишина. - Нечего людям сидеть по своим
углам.
Они стали намечать программу вечера.
- Начнем с доклада.
- Какой еще доклад? Дайте людям просто повеселиться!
- Надо идейно их зарядить...
Но Андриевский теперь не так сговорчив, как год назад.
- Хватит с нас идеологии.
- Степан Кузьмич сказал...
- Если Степан Кузьмич хочет делать доклад, пусть делает, - отпарировал
Андриевский. - Но я и его постараюсь отговорить.
Он возражал против каких бы то ни было речей: спектакль и танцы...
А какой спектакль?
Виктор Владимирович предлагал поставить какой-то нелепый фарс, в
котором женщины переодевались мужчинами, а мужчины женщинами.
Слава готов был прийти в отчаяние.
Выход подсказал Иван Фомич, он заходил изредка в библиотеку и, застав
как-то Андриевского и Ознобишина в сильном возбуждении, вмешался в их спор.
- Бой идет, а мертвых нету?..
Сперва он поддержал Андриевского:
- Лекции и доклады в новогоднюю ночь, право, ни к чему.
Андриевский заулыбался.
Но и с Андриевским не согласился:
- Однако пошлостью тоже не стоит засорять мозги.
- Что же вы предлагаете?
- А почему бы вам не поставить настоящий спектакль?
- Что вы называете настоящим спектаклем?
- Ну, поставьте какую-либо хорошую пьесу... - И вдруг предложил: - А
почему бы вам не поставить, скажем, "Ревизора"?
- "Ревизора" нам не осилить, - сказал Андриевский.
А Слава подумал: "Революция. Советская власть, и - "Ревизор"?"
Никитин настаивал:
- Интересно и поучительно, вроде даже подарок для зрителей.
- А кто сыграет Хлестакова? - поинтересовался Андриевский.
- Вы, - сказал Иван Фомич. - Лучшего Хлестакова у нас не найти.
- А городничего?
- Я, - сказал Иван Фомич. - В таком деле и я соглашусь потрудиться.
В конце концов он убедил спорщиков. Славу подкупало уже одно то, что
Иван Фомич нашел подходящую роль для Андриевского!
Доморощенная труппа загорелась предстоящим спектаклем. Ниночка Тархова
играла Марью Андреевну, а Симочка Тархова - Марью Антоновну, братьям
Терешкиным достались Бобчинский и Добчинский, а Евгения Денисовича Зернова
уговорили сыграть почтмейстера, заведующий волнаробразом не мог отказаться
играть в постановке "Ревизора", к тому же он еще недавно вступил в партию, и
в случае чего Ознобишин мог при поддержке волкома принудить его к участию в
порядке партийной дисциплины.
Пьеса была разучена, и спектакль удался на славу. Народу пришло на
новогодний вечер порядочно, и "Ревизор" не заставил скучать публику.
Слава только не понимал, почему Хлестаков так ему неприятен, а грубый
Сквозник-Дмухановский вызывает в нем самую искреннюю симпатию...
Он с нетерпением ждал окончания спектакля, чтобы произнести праздничный
тост.
Но едва в последний раз задернули занавес, как Андриевский, не
разгримировавшись, не сняв костюма, в парике с завитым коком, выскочил на
сцену и громогласно объявил:
- Танцы!
За фисгармонией сидела Кира Филипповна, должно быть, давно ждала своей
очереди, сидела и раздувала мехи, не успел ее муж объявить танцы, как тут же
ударила по клавишам.
По традиции бал открывался вальсом. Из зала еще вытаскивали скамейки, а