двери, ворочать и дергать рулоны тканей. Хозяйка выбежала шугнуть их и опять
кинулась внутрь присмотреть за посетителями.
заметил Дэвид.
стены: закусывая обильными порциями вкуснейшего испанского перца и
колбасками, они перепробовали малагу, мускатель, мальвазию, местный коньяк
под названием "Tres Copas" {Три кубка (исп.).}, а потом, с кофе, -
апельсиновый ликер, который немножко напоминал кюрасо. Вошел Дэнни, чуть ли
не с нежностью их приветствовал и уселся к ним за столик, будто его
приглашали.
галопом. Видали вы этих девчонок с бидонами на голове? Ну вот, одна мне
подмигнула, даже не сказать, чтобы мне как мне - знаю я эту породу, хоть бы
она ходила в упряжи, как мул... ну, я и двинул за ней, думал, это она дает
мне знать, что скоро кончит работу и не прочь... не прочь... э-э... - он
сглотнул, покосился на Дженни, - немножко пообщаться, - и вот провалиться
мне, как пошла она скакать вверх и вниз по этим камням да по тропинкам, ну
сущая коза. Иногда подойдет к дому и даже толком не остановится, только
согнет коленки, поднос на голове и не покачнется, тут выходит из дому
хозяйка, посудину с водой снимет, пустую поставит - и та скачет дальше,
прыг-скок, а я плетусь за ней высунув язык. А иногда она повернет обратно,
идет мне навстречу и каждый раз эдак глянет - не улыбнется, только глазами
сверкнет... Вы что пьете? - перебив себя, обратился он к Дэвиду. - Спросите
и для меня, ладно? Не умею я трещать по-ихнему, не знаю названий... ну и
вот, потом прикинул, наверняка вода у нее вся вышла, одни пустые жестянки
остались, и пошел за ней вниз, шли-шли, наконец пришли - длиннейший навес,
под ним полно бочонков, большущие бочки с водой, и куча девчонок - одни
сидят, отдыхают, другие заново нагружают свои подносы. А моя отдыхать не
стала. Набрала полный поднос и шмыг мимо меня, как дикая кошка, на этот раз
прямо в глаза глянула и говорит: "Vaya, vaya!.." {Иди, иди!.. (исп.)} Ну,
это я понял. Опять гонять по всему острову. Поглядел, что в этом водяном
сарае творится, и решил - с меня хватит...
больше повезет.
налили еще малаги. - Слишком сладкое пойло, у них что, не найдется
чего-нибудь покрепче?
вправду на нее смотреть. Хоть бы и совсем больше не видать, ни к чему она
мне сейчас. Похоже, все эти испанки слишком норовистые кобылки, ни минуты
спокойно не постоят, никакого толку от них не добьешься...
пойдем любоваться здешними чудесами.
испанской мелочи.
хозяину бокалом, чтобы налил в третий раз, спросил жалобно: - Как по-ихнему
коньяк? Вот уходите вы, бросаете меня одного. А я тут влипну в какую-нибудь
историю. Мне чего-то не по себе. Пожалуй, выпью лишнего и уж тогда наверняка
пойду задам взбучку этой Пасторе...
покрепче, чем кажется с виду, и с нею там вся шайка.
предложила Дженни (она еще раньше приметила на пристани парочку внушительных
национальных гвардейцев в глянцевитых треуголках с загнутыми полями, в тугих
мундирах; рослые, дородные, крепкие, как дерево, - не сдвинешь, не
пошатнешь). - Почему вам непременно надо колотить женщину?
отдаленное подобие таящегося глубоко в душе чувства справедливости, и
какие-то нравственные понятия, и даже, можно сказать с некоторой натяжкой,
своя этика. Или по крайней мере здравый смысл.
они ж мне ничего худого не сделали.
серьезное лицо: еще вообразит, будто она его завлекает! И все же сказала:
важнейшее правило кодекса чести.
ком попало... и ничего не делать не подумавши.
недопитый бокал. Уж не насмехалась ли над ним эта нахалка? Вот на кого он
вовек не польстится... дождется она, как же - когда рак свистнет!
который стоит прямо под деревом, очень странное место; хотя угрюмый старик
разостлал перед нею потрепанную хлопчатобумажную скатерку и поставил чашку
кофе, а из дома за его спиной, больше похожего на сарай, тянуло запахом
жареного сала, всему этому плохо подходило название кафе... Она пониже
надвинула на лоб свой розовый шарф, положила возле чашки раскрытый блокнот и
начала писать:
элементов, и это, естественно, повлекло ряд неприятнейших происшествий,
таково логическое следствие недостатка дисциплины, дерзость низших классов,
когда им предоставляют хотя бы малую толику свободы..."
чувством стиля, и абзац ей не удался. Она зачеркнула его весь, каждую
строчку, тонкой чертой: прочесть можно, однако это будет служить
напоминанием, что формулировка ею отвергнута и впредь подобной
несдержанности надлежит избегать. И принялась писать дальше:
наблюдала за ними и знаю - они воруют все, что попадется под руку. Не могу
разглядеть, какие именно вещи они крадут и какими способами, для этого надо
было бы подойти гораздо ближе. Я чувствую, они несут с собою некое поветрие,
поистине источают метафизические миазмы зла".
эту сентенцию. Откуда такие слова? Неужели ее собственные? А может быть, она
их где-то вычитала? Кажется, прежде ей никогда не приходила в голову
подобная мысль, но, безусловно, она и не слыхала ни от кого ничего
подобного. А существуют ли такие миазмы? Она всегда придерживалась мнения,
что любая вещь, попав не на свое место, загрязняет его. Неопровержимый
научный довод для поддержания порядка: низшие слои должны знать свое место.
Она не нашла ответа на свои вопросы, но вновь вернулась к предмету
размышлений. Бродячая труппа испанских танцоров, да и многие пассажиры
первого класса на этом корабле, вне всякого сомнения, оказались не на своем
месте - и вот уже последствия бросаются в глаза...
всеми покинутая узница на этом Острове Мертвых?"
суета, мужчины, женщины, дети всех возрастов, всякая домашняя живность, у
каждого явно свои заботы, каждый занят своими мыслями невесть о чем. Жалкие,
убого одетые, с такими усталыми лицами - ну для чего, спрашивается, они
живут? И главное (вопрос, который всегда ее волновал), можно ли вообще
считать, что они - живые люди?
корзин с принесенной на продажу привядшей зеленью, какая-то женщина; она
скрестила ноги, уложила меж колен, как в люльке, младенца и дала ему вздутую
обнаженную грудь с огромным, точно большой палец, коричневым соском, а сама
жадно ела лук, помидоры, колбасу, абрикосы, заворачивая все это в полусырые
жесткие лепешки. Младенец сосал, блаженно дрыгал ножками, а мать поминутно
отрывалась от еды: подходили покупатели, протягивали ей сумки, сплетенные из
пальмовых листьев, она клала в сумки овощи, из плоской корзиночки, стоящей
рядом на земле, отсчитывала сдачу. Зрелище это вызвало у фрау Риттерсдорф
такое отвращение, что она не в силах была опять взяться за перо. Младенец -
толстый, крупный, его давным-давно следовало отлучить от груди. Лицо, руки,
шея матери - темные, грубые, точно старая дубленая кожа, боковых зубов нет,
она раздирает еду передними, и однако ест с волчьим аппетитом. Ребенок сполз
с ее колен, выпрямился. На нем одна лишь грязная рубашонка, коротенькая,
едва до пупа. Он стал тверже, расставил ноги, младенческое украшение
будущего мужчины задралось к небесам и высоко пустило сильную струйку,
которая взвилась блестящей аркой и шлепнулась в пыль в двух шагах от
безупречных светлых туфель и паутинных чулок фрау Риттерсдорф. Пораженная
фрау Риттерсдорф чуть не вскрикнула, вскочила, попятилась, подобрав юбку.
Мать не поняла ни ее движения, ни возмущенного взгляда, только протянула
руку, ободряюще, любовно и ласково похлопала малыша по спине, а он
преспокойно докончил свое дело, захлебываясь нечленораздельным, но довольным
и радостным воркованием. Мать притянула его к себе, ладонью прикрыла срамное
местечко, весело улыбнулась фрау Риттерсдорф и крикнула ей с гордостью:
объяснено, словно это радостный секрет, который ведом всем женщинам.
будто костлявая рука дотянулась к ней из прошлого, стиснула ледяными
пальцами и вновь потащила в чудовищную трясину невежества, нищеты и
скотского существования, откуда она насилу вырвалась... с каким трудом!
Глинобитный пол хижины, где жили ее дед с бабкой, где свинарник, коровник,
Володихин Дмитрий
Шломо Вульф
Шилова Юлия
Круз Андрей
Панов Вадим
Херберт Фрэнк