вые чулки с ажурными стрелками, великолепный парик, присыпанный сереб-
ристой пудрой - в таком наряде Потемкин готовился предстать перед импе-
ратрицей. Но сначала он посетил ресторацию на углу Миллионной, в нижнем
этаже гостиницы "Вена", где обед с вином стоил не менее трех рублей.
Русских здесь было мало, зато посиживали богатые иностранцы. Потемкин
был мельком знаком с Чемберленом, владельцем полотняной фабрики нд Охте,
и слегка кивнул ему, приветливо раскланялся с французом Вомаль де Фажем,
по которому давно плакали стены Бастилии и тосковало весло на мальтийс-
ких галерах. Для начала Потемкин заказал для себя две тарелки морожено-
го, которое и поглотил с завидной алчностью. Затем попросил ветчины с
укропом, жирных угрей, баранину с хреном.
а уж потом сверху загружает его провизией.
даже не ведая, что масло изобретено скифами. Ни Геродот, ни Фукндид о
масле ничего не сообщают...
темкин занял место в мужском ряду, напротив блистала бриллиантами женс-
кая шеренга - дамы в нетерпении колыхали своими веерами. Наконец два па-
жа вышли из внутренних дверей, держа белые палочки, украшенные крыльями
Меркурия, - двери раскрылись сами по себе, и Екатерина с заранее подго-
товленной перед зеркалом улыбочкой величаво поплыла между рядов.
рины появилось то, что французы привыкли называть l'ambonpoint charmant
(очаровательной полнотой), но при складном торсе чересчур выпирал бюст.
Мелкие шаги ее были, как всегда, легки, она расточала вокруг себя любез-
ности, а голубые глаза при черных волосах казались искусственными. По-
темкин привык видеть императрицу в длинных белых одеждах, теперь она из-
менила прежней моде, одетая в костюм, схожий со старинным русским сара-
фаном.
строй, как офицер обходит свой полк, императрица неожиданно вернулась к
нему.
вигах помышлять, а вы без моего соизволения ко двору явились.
Прасковья Брюс и стала смеяться над ним:
все-таки не выдержал - со всей силой чувства сказал:
бедненького... Что ты сказала ему такого?
ней, давно подсказывало императрице, что Потемкин любит ее не как дру-
гие...
уезжает. Я напишу ему. С большой ласковостью...
рантины и "глаголи" виселиц устрашали легкомысленных, еще не осознавших
нависшей над родиной опасности.
ший атташе Рюльер, упиваясь нечаянной славой, читал вслух свои записки о
России; он отказался уничтожить свои мемуары, но Екатерина вырвала у не-
го честное слово, что, пока он жив, ни единой строчки не напечатает...
Сегодня автор уже отложил чтение, когда к нему подошла маленькая толстая
женщина с мужскими повадками, лицо ее было закрыто непроницаемой вуалью.
Низким голосом она спросила Рюльера:
цами, если раз в году не представят им в виде оброка бочку румян для ве-
черней косметики. Это неправда, уверяю вас.
вы живописуете, что княгиня Дашкова была любовницей графа Панина, от ко-
торого после "революции" и родила сына.
деть в своем салоне эту храбрую героиню России!
ковой нечего тут делать, ибо мадам Жоффрен никогда не поймет ее души,
разнося о княгине славу лишь дурную. С этими словами Екатерина Романовна
Дашкова покинула салон...
ро. - Все у вас угнетены, обобраны и разорены, а между тем вы, французы,
швыряете тридцать миллионов только на свадьбу дофина. Наконец, тысяча
парижан гибнет в ослеплении фейерверка, но... до этого ли вам? Лишь бы
фейерверк был красивым. А что в итоге? Банкротство, обнищание народа,
легкомыслие знати... Нет, - сказала Дашкова, усаживаясь плотнее, - у нас
в России иное: мы, слава Богу, обзавелись мудрейшей государыней.
очаровательная гостья...
кова дома. На родине она пребывала в глухой, замкнутой оппозиции ко дво-
ру, но, попав в Европу, с пеной у рта отстаивала мудрость Екатерины,
всюду доказывая подлинность ее неподдельного величия... Дашкова была еще
молода, хотя Дидро смело давал ей все сорок лет. Княгиня держала голову
очень высоко, обводя хозяина строгим, повелительным взором. Дидро решил
не касаться трагических бедствий Франции, он заговорил о России - стра-
не, нуждавшейся в свободе, чтобы народ ее обрел знания просвещенного ве-
ка.
ученому: "Вы знаете, что у меня не рабская душа, следовательно, я не мо-
гу быть и тираном... Богатство и счастье крепостных составляет
единственный источник нашего собственного (дворянского) благополучия и
материальной прибыли; при такой аксиоме надо быть круглым дураком, чтобы
истощать родник личного нашего интереса..."
что свобода людей необходима их образованию.
Пусть же лучше сидят на земле и пашут, счастливые сами по себе, как это
бывает со слепорожденными, не знающими прелести красок жизни. Но прозри
их господь на миг и отними снова зрение, разве не станут они после глу-
боко несчастными?
это первое движение души. Вторым движением она всех свободных людей об-
ратила бы в своих рабов". Дашкова посетила и Ферней, где немощный
Вольтер приветствовал ее похвалою:
спинку сиденья и в этом положении пробыл все время ужина. Княгиню коро-
било, что он посадил ее между двумя фермерамиземледельцами. Европа тогда
много толковала о творчестве Фальконе, и Вольтер не преминул заметить,
что памятник Петру I будет вполне достоин его величия. Он спросил, скоро
ли Дидро отправится в Петербург, чтобы прозябнуть от морозов заодно с
великою Семирамидой Севера:
Первый, образуя столицу на самом краю государства, поместил сердце стра-
ны под ноготь своего мизинца. Все пока хорошо! Но лишь до тех пор, пока
Швеция не распустила свои паруса...
тавы, и Петербург золотым дождем заливал в Стокгольме пламя реваншей.
Шведский король Адольф Фридрих, бывший епископ Любекский, приходился
Екатерине II родным дядей по матери, и даже интриги королевы Лови-
зы-Ульрики не могли склонить его к воинственной политике. Но что будет,
если Адольфа не станет?
вали "пиявкой". Наглое дитя панели, графиня Дюбарри заставила Шуазеля
покинуть его жердочку - портфель с иностранными делами получил герцог
Эгильон... Никто в Петербурге не полагал, что за сменою Шуазеля сразу же
изменится и политический курс Франции. "Выжидание - тоже политика", -
разумно доказывал императрице граф Панин...
Шилова Юлия
Акунин Борис
Гуль Роман Борисович
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Маккэфри Энн