Чтение 101–й страницы книги ~Принц Галлии~

Она напряглась и побледнела.

- Нет-нет! Я... хочу, но... Только не надо спешить. У нас еще полтора
часа...

даже больше... Прошу тебя, не спеши. Пожалуйста...

Филипп нежно прикоснулся ладонями к ее бледным щекам.

- Тебе страшно?

- Д-да...

- Ты так боишься прелюбодеяния?

- Нет... нет... Я... Я боюсь...

- Ты боишься вообще заниматься любовью?

Изабелла всхлипнула - раз, второй, третий...

- Да разве я когда-нибудь занималась любовью?! - истерически выкрикнула
она и разразилась громкими рыданиями.

Филипп не пытался утешить ее. Он понял, в чем дело, и решил, что сейчас
самое лучшее - дать ей выплакаться вволю.

Наконец Изабелла успокоилась и, то и дело шмыгая носом, заговорила:

- Мой муж - грязное, отвратительное, похотливое животное. Меня тошнит
от одного его вида. Он... он... Каждый раз он попросту насилует меня. Он
настоящий изувер!

Он делает мне больно... - Она прижала голову Филиппа к своей груди. -
Боже, как мне больно! В первую ночь, когда я увидела его... это... его
раздетого - я упала в обморок... а он... он пьяный набросился на меня и...
- Ее затрясло от нового приступа рыданий.

Из глаз Филиппа тоже потекли слезы.

- Потерпи, милая, - захлебываясь, говорил он. - Потерпи немного. В
следующем году я стану соправителем Галлии, и тогда объявлю Франции войну.
Пора уже кончать с существованием нескольких государств на исконно
галльских землях - я соберу их воедино и возрожу Великую Галлию, какой она
была при Хлодвиге. Я освобожу тебя от этого чудовища, любимая, а его
самого упеку в монастырь.

Изабелла мигом утихла.

- Это правда?

- Клянусь, я так и сделаю.

- Нет, нет, я не о том спрашиваю. Ты назвал меня любимой - это правда?

- Истинная правда.

- А как же тогда Бланка? А твоя кузина Амелия? А Диана Орсини?

Филипп вздохнул:

- Вы мне все дороги, Изабелла. Я всех вас люблю, даже не знаю, кого
больше. - Он положил голову ей на колени. - Я закоренелый грешник и ничего
не могу поделать с собой. Надеюсь, Господь простит меня. Ведь Он все видит
и все понимает. Он знает, что мною движет не похоть, но любовь; что я всей
душой люблю каждую женщину, которой обладаю. Жаль, что сами женщины не
хотят этого понять и не могут простить меня.

- Я понимаю тебя, милый, - ласково сказала Изабелла. - У тебя так много
любви, что ее хватает на многих, и ни одна женщина недостойна того, чтобы
ты излил на нее всю свою любовь. Ты еще не встретил такую... и, может
быть, не встретишь никогда... Но мне все равно, я на тебя не в обиде. Не
пристало мне, замужней женщине, пусть и ненавидящей своего мужа,
требовать, чтобы ты любил только меня.

Я вполне удовольствуюсь той частичкой твоей любви, которая приходится
на мою долю.

- О, как я тебя обожаю! - восхищенно произнес Филипп, поднимая голову.

Они долго и страстно целовались, а потом он подарил ей ту частицу своей
любви и нежности, которая приходилась на ее долю...

По истечении второго часа пополуночи Филипп вышел из покоев Изабеллы и
с удивлением увидел перед собой сопровождавшего их пажа, который сидел на
полу напротив двери, прислонившись спиной к стене. Уронив голову на грудь,
он тихо посапывал. Справа от него стоял потухший фонарь.

Закрывая дверь, Филипп намеренно громко хлопнул ею, едва не задув пламя
своей свечи. Паренек вздрогнул, поднял голову и недоуменно уставился на
него.

Сообразив, наконец, что к чему, он быстро вскочил на ноги и виновато
заморгал.

- Прошу прощения, монсеньор. Я малость вздремнул.

- Какого дьявола ты здесь забыл?

- Но монсеньор! Вы же не велели мне уходить. А я человек исполнительный.

- М-да, - вынужден был согласиться Филипп. - Тут ты прав.

- К тому же, - поспешил добавить паж, - я стоял на стреме.

- Ясненько, - ухмыльнулся Филипп и протянул ему свечу. - Ладно, пошли.

Возле своей двери Филипп остановился и сунул пажу в руку два двойных
дублона[49]. Парень взглянул на монеты, и тут же челюсть его отвалилась, а
глаза чуть не вылезли из орбит. Он, конечно, рассчитывал на солидное
вознаграждение за свое молчание - но такой щедрости никак не ожидал.

- Объяснять нет никакой необходимости? - спросил Филипп.

- Разумеется, нет, монсеньор, - с трудом выдавил из себя обалделый паж.
- Вы только проводили ее высочество и сразу же ушли.

- Ты видел это собственными глазами?

- Ясное дело! Я же сопровождал вас - сначала до покоев госпожи, а потом
- до ваших.

- Вот и хорошо. А то, что могло тебе почудиться или присниться, когда
ты малость вздремнул, - об этом ты никому, даже лучшим друзьям и подругам,
надеюсь, не расскажешь?

- Конечно, монсеньор. Свои сны я никому не рассказываю. Только...

- Что "только"?! - грозно осведомился Филипп.

- Монсеньор, - заговорил паж, сам изумляясь своей наглости. - Вы дали
мне две монеты с отчеканенным на них вашим профилем...

- Ну, и что?

- Одну из них я хотел бы сохранить на память, но...

- Ага, понятно! - Филипп выудил из кошелька простой одинарный дублон и
отдал ее бессовестному шантажисту. - Здесь тоже отчеканен мой профиль.
Теперь ты доволен?

- Да, монсеньор! - радостно улыбнулся парень, который за два часа
заработал целых пять скудо.

- И учти, сорванец: если ты вздумаешь вести двойную игру и соблазнишься
на монеты с профилем Филиппа-Августа Третьего...

- Монсеньор! - с притворным негодованием воскликнул паж. - За кого вы
меня принимаете?

- За того, кто ты есть, - невозмутимо ответил Филипп. - Ты знаешь
Эрнана де Шатофьера?

- Да, монсеньор. Ваш паж д'Обиак рассказывал, как господин граф, в
качестве разминки, вырывает с корнями молодые дубки и...

- Так вот, приятель, - перебил его Филипп. - Я не люблю лупить детей,
так что, если ты дашь волю своему длинному языку, я попрошу Шатофьера
ухватить тебя за ноги и перебросить через крепостную стену Кастель-Бланко.
Он не откажет мне в этой маленькой услуге.

- Монсеньор! Зачем эти угрозы? Ведь я дворянин и даю вам слово чести.

- Так тому и быть, - кивнул Филипп. - Положусь на твое слово чести, а
также на твой страх быть переброшенным через стену - это ты тоже учти. А
теперь ступай и будь паинькой.

Паж молча поклонился и уже отошел на несколько шагов, как вдруг
ухмыльнулся и сказал:

- Однако и женщина мне приснилась, монсеньор! Губки оближешь.

- Пошел вон, сопляк! - раздраженно гаркнул Филипп. - Оближи сначала
молоко со своих губ, а потом уже на женщин облизывайся.

Глава XLVIII

НОЧНОЕ СОВЕЩАНИЕ

В прихожей его покоев было темно и пусто. Филипп прошел в соседнюю
комнату, откуда слышалась унылая болтовня. Там его ожидали д'Альбре и
Бигор. Симон выглядел сонным, а Гастон злым.

- Почти все наши в сборе, - констатировал Филипп. - Но где же Эрнан?

- В мыльне. Гоше обливает его холодной водой, - проворчал в ответ
Гастон.

Филипп прислушался - из мыльни доносился плеск воды и довольное рычание
баритоном.

- У него отходняк, - хмуро добавил Симон.

Филипп снял с себя камзол, сел в кресло напротив друзей и спросил:

- Это по его милости вы здесь?

- А по чьей же еще? - лениво проронил Гастон. - Чертов монах!

- Ты был у Елены Иверо? - сочувственно осведомился Филипп.

- У нее самой.

- Ага! Теперь ясно, почему у тебя такой кислый вид. Стало быть, Эрнан
чувствительно помешал твоим забавам?

- Ну да. Этот евнух с гениталиями, считай, вытащил меня из постели.

(С присущим ему грубоватым изяществом Гастон назвал постелью кресло,
стоявшее в двух шагах от дивана, где располагалась Елена. Ему стыдно было
признаться друзьям, что за три недели, проведенных в Памплоне, он ни разу
не переспал с ней - как, впрочем, и ни с какой другой женщиной.)

- А ты, Симон? Где ты был?

- Я?.. Я ничего... - Глаза его забегали. - Я просто...

- Он просто беседовал с графиней де Монтальбан, - прокомментировал
Гастон. - Граф, ее муж и двоюродный дядя, оказался слишком стар, чтобы
быть приглашенным в Кастель-Бланко, и графиня скучала без него. Вот Симон
и решил чуток поразвлечь ее. Ты же знаешь, какой он интересный и
остроумный собеседник.

Филипп с серьезной миной кивнул, еле сдерживаясь, чтобы не