вниз... Он не объяснял ничего вслух, но было ясно и так: делается это на
случай его смерти. За перевалом, расставаясь, он обнял полковника, пожал
руку Дэнни, погладил по щеке Олив. Светлана не слышала, что он им говорил,
из-за внезапного звона вокруг. Потом он подошел к ней. Подошел, но не
приблизился. Между ними всегда были тысячи миль, и сказанным словам
требовались долгие часы, чтобы долететь и быть услышанными.
надежда...
буквально в самом центре военного лагеря. Слышалась английская речь,
солдаты в зеленой форме месили грязь, а полковник Вильямс допытывался у
замершего перед ним офицера: почему это он, полковник, должен чего-то еще
ждать? Тем более, что две совершенно штатские леди, одна из них с
ребенком, невыносимо устали и замерзли во время этого чудовищного
перехода... Но генерал Торренс... - пытался оправдаться офицер. И кроме
того - ни одного дома, где могли бы...
говно?
друг другу в глотки.
оглянуться... - Полковник Вильямс? Боже мой, какими судь...
здесь, в армии. Неразбериха, какую невозможно вообразить... Ты хоть
немного согрелась?
складной походной кровати, где она лежала под тремя одеялами и еще с
горячей бутылкой в ногах. Хозяйка дома дала ей длинный вязаный свитер,
колючий, но очень теплый. Билли залез Сайрусу на плечо и теперь сидел там,
гордый, как попугай. - Я совсем забыла, что бывает так тепло...
Только не думай, что я ничего не говорю потому, что мне есть что скрывать.
Мне нечего скрывать, а говорить я не должна потому, что... Эти слова не
должны звучать. Еще ничего не кончилось...
лучше знать... - горечь он подавить не сумел.
глазами...
кровать:
взглядом собравшихся. - Как и ожидалось, действия эти привели к реальным
результатам. Скажу сразу: мы получили гораздо больше, чем ожидали. На
выбор: нам могут предоставить место для жительства здесь: на острове, уже
обжитом, или на материке в заселяемых землях, - и нас могут вернуть назад.
Относительно возвращения скажу сразу: нас там не ждут. Подозреваю, что мы
даже станем объектами охоты...
кажется, танкист, Адлерберг забыл его фамилию.
потребует огромного труда и будет сопряжена с немалым риском - причем
возрастающим - для вас и для меня. Я уже молчу о времени... Короче говоря,
так: если не будет войны, если я буду жив и здоров - мы постепенно
перетащим сюда ваши семьи. Предупреждаю: давить на меня бесполезно...
чуть темнее волосом. Высоким воротничком гвардейского мундира ему
приподнимало подбородок, и потому выглядел он спесивым и снисходительным -
а был, как адмирал почувствовал, человеком интеллигентным и оттого
уязвимым, но вынужденным исполнять обязанности судьи и, может оказаться,
палача...
арестовать вас и спрятать. Слава Богу, господин Байбулатов сумел вразумить
меня...
- но убедительно прошу прислушаться к моему мнению. Вам категорически
нельзя отправляться в пасть к этим волкам. Хотя бы потому, что уничтожить
их - дело нашей чести. План таков: наши офицеры-добровольцы изобразят вашу
свиту, а Вильгельм сыграет роль вас, Ваше высочество. После того, как
население города будет выведено полностью, мы нанесем уничтожающий удар...
Извините...
оказались странными: дома, в которые он рискнул постучаться, стояли
пустыми, ему никто не отпер. В каком-то саду из поливочного шланга он
наполнил флягу. Вернуться на облюбованный чердачок он не смог: помешали
патрули. Однако новое его обиталище оказалось даже более удобным: из
слухового окошка открывался вид на центральную улицу...
освобожденного палладийского офицера, узнал бы его: четыре года назад
Величко специально для него делал исследование по структуре и
финансированию меррилендского ополчения, и они несколько раз встречались в
столице и в Эркейде. А может быть, и не узнал бы: на носилках лежал
невероятно истощенный, заросший седой щетиной человек с землистым лицом.
Веки и губы его были почти черными, грудь вздымалась судорожно, и даже с
нескольких шагов слышны были жуткие хрипы... Он мутным взглядом окинул
Парвиса, адмирала, кого-то еще на заднем плане. Адмирал отдал ему честь, и
рука лежащего медленно и бессильно поползла к виску...
разрядил почти тысячу мин. Причем на все особо сложные случаи звали именно
его. Он учил: мину надо полюбить. Лишь полюбив ее всей душой - сумеешь
понять. Сумеешь правильно дотронуться... И даже в самом худшем случае -
она может пожалеть тебя.
отчетливостью помнился второй. Он снился ему едва ли не каждую ночь. С год
он вскрикивал, потом - перестал...
перестал их бояться.
головокружение. Глядя на таз с водой, понимал, что может утонуть в нем.
Каждый встречный готов был унизить, избить, убить его. Именно поэтому он в
одиннадцать лет перебежал речку Смородину в ледоход, по плывущим льдинам.
Однажды, когда ему в спину крикнули: "Фашист!" - он пошел со складным
ножиком на толпу в пятнадцать человек, и те увяли. В школе он дважды
выбирался из класса через окно на крышу; это был четвертый этаж, и никто
не решался повторить его подвиг. Дрался он не так часто, как мог бы - но,
ввязавшись в драку, не отступал никогда, и несколько раз его с трудом
отдирали свои от потерявшего сознание противника. Он слыл бешеным и внешне
был им - создав специально эту оболочку для защиты глупого и несчастного
нутра...
после взрывов заторов пацаны нашли на берегу неразорвавшуюся мину: тяжелую
плоскую железную кастрюлю. Понятно, развели костер и положили ее туда...
Лежать, кричал он, лежать! - когда братья Губаревы встали и пошли -
поправить, уж больно долго не взрывалась. В руках Кольки Губарева была
оглобля - ею он и хотел поворошить в костре. Адлерберг повалил младшего,
Севку, затащил обратно в канаву, бросился было за Колькой... Он не смог
поднять себя с земли. Не смог. Он смотрел, как Колка опасливо идет,
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Березин Федор
Херберт Фрэнк
Каргалов Вадим