обзавестись новым платьем. Одним словом, зажить не хуже Возвышенной.
комната, и посетителей совсем немного. Как правило, за ночь человека
три-четыре. Люди воспитанные, не грубияны и не проходимцы, это я вам
обещаю. Жизнь легкая, беззаботная. И все ваши трудности разом кончатся.
раскинувшийся по ту сторону Крысиного квартала. Удача, как всегда, и на
этот раз обошла ее стороной. Все усилия пропадали втуне, на душе было хуже
некуда. Глубоко запрятанное отчаяние окрашивало своею тенью неутомимую
улыбку. Возможные работодатели чуяли это, что вызывало у них презрение,
которое, в свою очередь, подтачивало ее отвагу. А быть может, не отчаяние,
а голод, ведь она целый день крошки во рту не держала. Голодной ей и
ходить, если не найдет работы, ибо на еду не осталось и бикена. Еда! Лучше
о ней не думать. Лучше наполнить желудок водой и не думать про еду.
тупого недомогания в острые колики. Так вот на что постоянно жалуются
крестьяне, вот как оно выглядит на самом деле... Но как им удается такое
сносить? Можно, конечно, предположить, что она, будучи Возвышенной,
испытывает от голода куда большие муки, чем простолюдины с их
притупленными ощущениями. Рожденных для подобного существования природа,
очевидно, наградила способностью выживать. А не то все бы они давно
погибли.
Элистэ стала замечать, что еды повсюду полно; как это она раньше не
обращала внимания? Харчевни, таверны, кофейни, кондитерские на каждой
улице; на каждом углу с тележек торгуют пончиками с ганцелем, жаренными на
вертеле колбасками, печеными каштанами; в каждом дуновении ветра - ароматы
печеного хлеба, жареной рыбы, тушеного мяса; и повсеместно люди только тем
и заняты, что едят: жуют бутерброды, грызут сладости и соленые орешки,
отвратительно громко хрустят яблоками. При виде всего этого ее желудок
судорожно сжимался и начинал ныть. И откуда все это берется, когда в
стране, как известно, катастрофически не хватает продуктов?
выкарабкается из этих трущоб. Она еще и поест, и согреется.
Столица ей решительно противопоказана. Здесь ей никогда не найти работу,
здесь она погибнет от голода, уже погибает. Для нее путь к спасению лежит
за городскими стенами. Необходимо так или иначе добраться до Дерриваля, до
скрытого от мира домика дядюшки Кинца, где она обретет любовь и
безопасность. Давно бы следовало это понять, но ее ослеплял страх,
бессмысленный ужас, внушенный слухами, которые, ясное дело, раздуты и
преувеличенны. Чтобы прозреть, ей понадобилось изведать голод и глубины
отчаяния, но теперь она наконец прозрела и знает, что нужно делать.
часов пополудни. Сейчас фермерам и деревенским торговцам самое время
возвращаться домой. Десятки, а то и сотни их выйдут из города через эти
ворота, и вместе с ними - Элистэ во Дерриваль, затерявшаяся в толпе
простолюдинов. А вдруг ее обнаружат? Едва ли, риск наверняка не так уж
велик, как расписывает молва Никому и в голову не придет подозревать
Возвышенную в грязной, неопрятной, измученной от голода молодой женщине.
путь. Через сорок минут ее взору открылись Северные ворота - в первый раз
с тех пор, как она въехала через них в Шеррин. Еще тогда Элистэ обратила
внимание на тяжелые деревянные створы со стародавними железными
креплениями, однако сбитые на скорую руку барьеры, сужающиеся к выходу
наподобие воронки, - это было что-то новое. Как и патруль
народогвардейцев, человек десять-двенадцать, несущих караул у самых ворот.
А уж оседлавшую ворота звероподобную Оцепенелость - такую Элистэ не могла
и представить. Огромная сторожевая псина из стали - она веками спала над
воротами, обратив вовне слепой взор укрытых под выпуклыми стальными
шторками глаз, - но теперь, пробужденная от долгого сна, повернулась к
Шеррину, и хрустальные ее окуляры, раскрывшись во всю свою мощь, стали
недреманным оком властей. Такова была внушающая ужас Чувствительница
Буметта.
понаблюдать. Поток повозок, экипажей и пешеходов двигался вперед под
дулами народогвардейских мушкетов и под самым носом Чувствительницы. Время
от времени хрустальные мигалки Буметты загорались красным светом, а
решетчатые уши-улавливатели поворачивались то в одну, то в другую сторону.
Фантастическая эта картина, вероятно, и породила слухи о
сверхъестественном могуществе Чувствительницы. Элистэ, однако, не заметила
в ней ничего такого уж особенно страшного. Люди шли, повозки катились. Ей
показалось, что, вопреки слухам, выбраться из Шеррина довольно просто.
Молва все переиначивает. На то она и молва, чтобы сеять страхи среди
несведущих.
стояла, а время шло, и толпа шла себе сквозь узкую воронку через ворота и
выходила за город. Народогвардейцы досматривали, расспрашивали, чесали в
затылках, а Буметта поводила по сторонам своим стальным рылом, словно
чудовищная собака, вынюхивающая дичь.
башмаков. Ждать не имело смысла. Если идти - так сейчас, вместе со всеми:
в одиночку ей не пройти. Она незаметно смешалась с толпой.
пронзительный вопль - не то сирена, не то визг. Буметта навострила уши,
щелкнула челюстями и замигала своими красными глазищами. У Элистэ все
оборвалось внутри: эта тварь ее обнаружила! Значит, молва не лжет, так оно
и есть - Чувствительница все ведает и распознала в ней Возвышенную,
прочитав ее мысли. Обману конец, а, впрочем она этого и ждала, недаром ей
что-то подсказывало... Элистэ застыла на месте.
перед которыми опустился шлагбаум. Последовал по-профессиональному быстрый
досмотр, Буметта утвердительно рявкнула, и из толпы крестьян выволокли
человека - пожилого, сгорбленного, в мешковатом сером балахоне. Он был как
все, даже ступал тяжело и разлаписто. Одним словом, фермер как фермер -
пока с него не сорвали шапку, грязноватый парик, накладную бороду и под
всем этим не обнаружилось моложавое, гладко выбритое лицо.
во Треста, троюродного брата покойного короля. Она видела его при дворе,
даже танцевала с ним раз или два. Привратники-стражи, конечно, не могли
знать, кто он таков, но на Возвышенных глаз у них был наметанный, и они
радостно заорали, причем их ликование мигом передалось зевакам,
сшивавшимся у ворот в расчете именно на такое событие.
успокоилась, и движение возобновилось. Элистэ стояла как вкопанная, пока
до нее не дошло, что она привлекает внимание. Она встряхнулась и пошла в
обратную сторону, прочь от Северных ворот, прочь от Буметты.
умирающая с голоду, она никогда еще не чувствовала такой смертельной
усталости. Элистэ часто останавливалась передохнуть - прислонялась к стене
или присаживалась на ступеньки парадных, как обычная нищенка. До "Приюта"
она добралась уже в темноте, постаралась проскользнуть незамеченной,
однако Прильк был туг как тут и приветствовал ее поклоном и радушной
улыбкой, от которой так и несло гнусным притворством.
тушеную баранину.
остановившись только раз перевести дыхание. В ночлежке воняло хуже, чем
всегда, - курильщица трубки решила скоротать тут еще одну ночь. Но Элистэ
было уже все равно. Забравшись под парусину, она провалилась в забытье и
проспала до рассвета.
которого до тех пор не ведала. Тело ломило, а внутренности снедала
какая-то непонятная боль. Она не сразу сообразила, что это от голода.
Огромным усилием воли Элистэ заставила себя подняться с мерзкого ложа и
побрела вниз по лестнице так же безучастно, как и ее соседки по ночлежке.
Редкие хлопья мокрого снега лениво опускались на землю с низкого серого
неба. Элистэ знобило, она поплотнее укуталась в плащ и потащилась по улице
Винкулийского моста.
Восьмого округа. Она бродила в районе Райской площади, обращалась в убогие
таверны и жилые дома, где, понятно, в ее услугах никто не нуждался.
Правда, Элистэ, возможно, отчасти и сама была виновата, потому что все
время останавливалась, чтобы прийти в себя. Сколько времени отняли эти
передышки, Элистэ сказать не могла. Как-то раз она даже заснула,
примостившись на уличной скамейке, а пробудившись минут через двадцать,
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Перумов Ник
Глуховский Дмитрий
Березин Федор
Орловский Гай Юлий