проплакал в подушку, а Ялька меня успокаивала. А наутро встал любою ценой, -
потому что знал, что нервные окончания там - общие, коль "верный друг" ожил,
- ноги точно уж - оживут.
выезжать на лошади. Однажды, когда я с помощью Петера с Андрисом сел на
коня, прибыл гонец из Риги. Шла уже "прусская" и, вообразите себе - кто-то
из офицеров снял с убитого якобинца планшет. На планшете был фамильный герб
фон Шеллингов, пруссаки мигом признали вензеля их собственной королевы и -
переслали его в Берлин.
бросил его в казармах князя Толстого, а потом страшно мучился без привычных
мне гашиша и опия.
последний из тех восьми кисетов с "травой", кои я набил, выезжая с Корфу (на
острове у меня была крохотная деляночка конопли). Остальные семь сгинули то
ли в австрийском плену, то ли - разошлись по пруссакам, а восьмой вот -
остался. Пустой - разумеется.
сладковатый запах этой отравы и... что-то заставило меня обернуться и
посмотреть на моих верных друзей. Не то, чтобы они смотрели осуждающе -
просто взгляд у них был нехорошим. И тут я подумал: "Господи, что я делаю?!
Сие моя жизнь и я вправе пустить ее - хоть коту под хвост, но как быть с
ними? Это -- Братья мои, они прошли со мной через весь этот ад и во всем
доверились мне. Их будущность целиком зависит лишь от меня. От того, что я -
добьюсь в моей жизни!"
лошадей.
удовольствием втянул в себя следы запаха этой нечисти, а потом без всякой
жалости - бросил пустой кисет в быстрые воды моей родимой реки. А затем,
давая поводья коню, приказал:
не удержусь я. Так увидите - что со мной плохо, - влепите пощечину, или
дайте хорошего пинка, чтоб я опамятовался... Заранее благодарен", - и мои
друзья мрачно, по-латышски кивнули в ответ. Так и не притронулся я к отраве
с той поры и по сей день.
признала меня годным к строевой службе - 16 октября 1806 года. Это при том,
что 5 декабря 1805 года списан был я - вчистую. С присвоением звания
подполковника и вручением памятного подарка. Никто не верил, что я смогу
снова встать на ноги...
Да и я ведь тоже вернулся в строй - этаким недоделком. С тех пор меня порой
не слишком хорошо слушаются ступни ног, впрочем, - танцевать я никогда не
умел.
горами нам пришлось попрощаться. А хороший был у нас - альпенкорпус, -
ей-Богу - хороший!
x x x
единственная дочь - красоты необычайной. Отец любил ее и берег, как зеницу
ока, мечтая в один прекрасный день выдать ее замуж за Императора Священной
Римской Империи. Принцесса была столь хороша собой, что иная судьба стала бы
для нее истинным проклятием.
соседями, девица жила за городом и предавалась летним удовольствиям в кругу
своих фрейлин. Среди же ее охранников был юноша самого благородного рода,
высокого ума и красоты необычайной.
стыд и честь, приличествующие столь высокородным детям. Принцесса оказалась
лучшей женщиной, нежели будущей Императрицей и... дозволила в своем
отношении все, что ее сердцу было угодно.
наступила сырая холодная осень и не пришла пора возвращаться в мрачный,
холодный каменный замок курфюрста. Комната принцессы была расположена на
башне этого замка и единственное окно ее кельи выходило на ров с грязной,
зловонной водой и падать до этой воды предстояло сорок бесконечно долгих
метров.
узкую винтовую лестницу - внутрь этой страшной, темной башни. Таковы уж
нравы германских курфюрстов и свои замки они строят по своему образу и
подобию.
каждую ночь к его любимой и оставался у нее до рассвета, а перед самым
восходом солнца - выскальзывал из башни в свою казарму.
доложили курфюрсту о сем преступлении и он, потеряв голову от горя и ярости,
бросил свою войну и во главе отряда своей лейб-гвардии понесся в свой замок,
дабы покарать преступников.
во двор своего родового замка, громкий шум прервал неверный сон несчастных
любовников, они выглянули в окно и чудовищная правда открылась им. Сам
курфюрст с его самыми доверенными людьми уж поднимался по винтовой лестнице
к спальне его преступной дочери и этот путь к спасению был отрезан
совершенно. Путь же из окна вел в никуда - за окном был только узкий карниз
шириной не более ступни, покрытый мхом и плесенью, который продолжался не
долее сажени в обе стороны от окна и обрывался с обеих сторон бездонной
пропастью. Удержаться на этом осклизлом камне под ударами свирепого
ноябрьского ветра и косого дождя не было никакой возможности...
разгневанный отец не покинет комнату дочери. Но принцесса, понимая все
безумие этого дела, воскликнула:
бросимся к ногам его с мольбами о прощении, он сохранит нам жизнь! И в
монастыре люди живут... А когда-нибудь тебя выпустят из темницы и ты найдешь
меня и вызволишь из моего узилища".
нежели милым любовником, отвечал:
известный и меня не посмеют убить сразу.
Но я легче брошусь в сей ров, нежели стану причиной твоего бесчестья",- с
этими словами он распахнул окно и вышел на ужасный карниз.
почуял в воздухе осеннюю сырость и приказал своему адьютанту:
Больше здесь негде спрятаться".
когда в преступнике он узнал своего лучшего друга и однополчанина, с которым
они вместе подыхали под пулями и хлебали из одного котелка!
собой окно, он с самым спокойным и невозмутимым видом отрапортовал своему
повелителю:
потеряла сознание.
отцом, нежели мудрым правителем".
* ЧАСТЬ IIIb. Дорожные сапоги *
до матушки дошли сведения о состоянии нефтепромыслов и она простила России
ее трехмиллионный долг в обмен на бессрочное право "первоочередной скупки
нефти".
детали "Рижского конкордата", - коалиции, к коей потом прибавились Англия и
Саксония. Речь шла о "проблеме Ганновера", - тамошние герцоги подарили
Англии ее королей, а сами - вымерли за ненадобностью.
терпелось "слиться в экстазе" с прочей Германией. Бритты ссылались на дела
династические. Так бы они препирались до морковкина заговенья, но тут до
Ганновера добрались якобинцы и босяки позвали друзей не по национальному с
династическим, но - социальному признаку.
"поучить голодранцев". Англия "болела американской болезнью", опасаясь
Лукьяненко Сергей
Мацумото Сэйте
Андреев Николай
Мацумото Сэйте
Круз Андрей
Конан-Дойль Артур