Чтение 102–й страницы книги ~Избранные ходы~

-- Наши тексты никто не поймет, -- успокоил его Орехов. -- Разве что
инопланетяне.

-- Перво-наперво следует спросить у Платьева, где он был во время
путча, -- напомнил о повестке дня Артамонов. -- Почему оставил народ один на
один с безвестием?

-- Сообщу вам по секрету, не для печати, что подчиненные зовут Платьева
"куль с говном", -- сообщил Мошнак. -- За то, что не вышиб из центра ни
одного трансферта.

-- Если при разговоре с электоратом мы будем употреблять словечки типа
"трансферт", то прочмокаем все выборы, -- посоветовал Орехов. -- Население
вообще не явится к урнам. В такие сталийные дни следует быть несколько
приземленнее.

-- Надо запустить "утку" про куль малым тиражом, чтобы номер было не
достать, -- на ходу придумал Макарон. -- Эффект будет мощнее. Все бросятся
ждать следующего -- тут мы их и приловим.

-- Надо выплеснуть в массы вместе с ребенком, как Платьев "возрождает"
земство, -- продолжил наезд Артамонов. -- Додекаэдр по его указке такие
фуршеты закатывает, что любой земец из прошлого, попади он туда, принял бы
схиму. В преддверии выборов сборища становятся масштабнее и пышнее.
Интересно, на какие деньги? Вот о чем надо писать.

-- И не забыть, как на миграционные средства Платьев купил виллу в
Испании для поселения беженцев, -- добавил Мошнак.

-- Все это жмурки, -- сказал Макарон. -- Здесь требуется серьезный
подход.

-- Какой? -- выпрямился во весь рост Орехов и едва не поднял матицу.

-- Я считаю, к выборам надо привлечь артистов, -- дописал аксакал еще
один пункт в программу. -- Устроить голографическое шоу: поет Лариса Долина,
мужая от куплета к куплету и оборачивается Кобзоном. Тот на одной ноте
свертывается в Алену Апину, дает петуха и, минуя стадию капиталистического
развития, превращается в Хампердинка. На этом можно сыграть...

-- Хорошая мысль. Но это лобовой прием. Надо зайти к вопросу со
стороны, ненавязчиво, -- сказал Орехов.

-- Ведай.

-- Нам не мешало бы выбрать кандидата поприличнее и поставить на него.
Выступать против всех бессмысленно.

-- Ты видел список потенциальных участников забега? Такой колхоз, хоть
вешайся, -- сказал Артамонов.

-- Тогда поискать на стороне.

-- На стороне опасно. Ты в него вложишься, в этого кандидата, а он
придет к власти и кинет.

-- Тогда выбрать кого-то из близкого нам окружения, чтоб понимать, о
чем речь. Вот вы, Капитон Иванович, не согласились бы пойти от нашего имени?

Мошнака передернуло. Не вслушиваясь в пивной треп, он думал о своем:
как ему не повезло с находкой Орехова и как завтра он поглубже перепашет
дно.

-- С моей фамилией у населения связаны устойчивые ассоциации, -- легко
отмазался Мошнак. -- Коммерция, кредиты, проценты, ценные бумаги, валютные
счета за рубежом -- этот набор так тянет вниз, что никакое политическое
течение не вынесет.

-- А что, вы много воровали в перестройку? -- cпросил Макарон.

-- Да нет. Как все.

-- Как раз такого и выберут. Пообещаете электорату денег -- и выберут.
Вы нам были бы очень удобны.

-- Спасибо за предложение, но думаю, что меня не поймут. Вы, я вижу, не
ощущаете обстановки.

-- Вам видней, -- сказал Артамонов. -- А то на ваши выборы можно было
бы кредит списать.

-- Это понятно.

-- Тогда надо протаскивать кандидата из своей среды. Я не понимаю, чем
не губернатор Макарон, -- предложил Орехов. -- Просто вылитый. Комплекция у
него самая что ни на есть сенаторская! А мозги -- перекомпостируем.

-- Хорошая идея. Хотя задатки крупного политического деятеля в нем
скрыты на редкость глубоко, -- сказал Мошнак.

-- Но обстановку интуичит, согласитесь. Плюс -- живой вес.

-- Не спорю, в нем есть здоровое начало. Но медвежьего покроя мужик в
плащ-палатке, не застегивающейся на животе... Визуально это очень трудно
обыграть перед населением, -- высказал сомнение Мошнак.

-- Зато -- военный врач в прошлом, -- вступился за Макарона Орехов. --
Может заколоть и тут же откачать. Исповедует системный подход.

-- Свободный журналист, -- затоковал Артамонов. -- Обличитель. А прессе
пока еще верят. Когда она совсем пожелтеет, выдвигаться будет поздно.

-- Редактор самой тиражной газеты, -- перехватил инициативу Орехов. --
Любой избиратель, даже если и захочет пройти мимо, все равно воткнется в
Макарона. Тут деваться некуда. Все обложено личностью.

-- Одна беда -- не прописан, -- вздохнул Макарон.

-- Цена вопроса -- ящик водки, -- успокоил его Артамонов.

-- Думаю, что "Самосад" и "Ойстрах" в финансах не откажут, -- уверил
собрание Орехов.

-- Им за вас такой абадон учинили! -- донес Мошнак. -- Платьев чуть не
разорвал их за "Лишенца".

-- Но из учредителей же они все равно не вышли! Значит, и в поддержке
не откажут, -- обнадежил Орехов.

-- Куда им деваться! -- сказал Макарон. -- С вами только свяжись.

-- К тому же, у Давликана с дивой начинается роман.

-- Не начинается, а заканчивается. Он ее рисовал, когда нас и в помине
не было.

-- И общество трезвенников присоединится, -- вспомнил Артамонов. -- Оно
давно по нам плачет. Вернемся, я позвоню Завязьеву.

-- Изнанкина с Флегмой подтянут многотиражки, -- не усомнился в
"сестрах" Орехов. -- А рабочих на этом градообразующем монстре -- тысяч
двадцать, не меньше.

Совершенно неожиданно по персоне Макарона выявился большой разброс
мнений. Особенно, когда после бани к беседе присоединились дамы.

-- Его неделю на воде с хлебом держать надо! -- сказала Дебора. -- А
ногти, посмотрите какие! По сантиметру толщиной.

-- Ну, отморозил человек, что поделаешь. Не ампутировать же, -- прикрыл
Макарона от гигиенических нападок Артамонов. -- Так он ближе к электорату.

-- А прическа! Здесь уже никакие имиджмейкеры не спасут. И эта
трехдневная щетина, -- вздохнула Улька. -- И семейное положение
сомнительное.

-- Верно. Холостого не изберут, -- сказала Дебора. -- Здесь попахивает
меньшевизмом.

-- Это нетрудно поправить, -- поклялся исполнить наказ Макарон. --
Теперь Лопате не открутиться. Спутница сенатора -- звучит солидно.

-- И, наконец, бутерброды с салом, -- дожала Дебора. -- С ними навсегда
придется завязать.

-- Почему навсегда?! -- возмутился Макарон. -- Достаточно до первого
тура!

-- А плащ-палатку куда? -- не унималась Улька. -- От нее необходимо
избавиться.

-- Наоборот, ее надо выпячивать, -- воспрепятствовал Орехов. -- Она
может стать символом жесткой руки.

-- Макарон и жесткость несовместимы, -- заявила Дебора.

-- Верно, -- примкнул к ней Артамонов. -- Он сдастся под напором первых
же просителей, подпишет все письма, и от бюджета не останется камня на
камне. И главное -- подпишет не нам, а каким-нибудь проходимцам.

-- Иметь нетрадиционное для политика такого ранга обаяние -- слишком
дорогая ноша, -- сказала Дебора.

-- Как ты считаешь, аксакал, -- окончательно насели на Макарона, --
сможешь ты навести в регионе порядок? В качестве стеба.

-- Если родина прикажет...

-- А знаешь ли ты, уважаемый кандидат, что, выдвинув свою кандидатуру,
ты теперь уже не тайно, а открыто выступишь против вооруженного силовыми
структурами и прикрытого идеологическим фронтом вросшего в кабинеты
аппарата? -- пытал Макарона Артамонов, как замполит. -- Мы еще только
размышляем о регистрации, а над твоим поражением уже трудятся целые цеха и
мастерские по защите формации. Правильно я говорю, Капитон Иванович? --
обратился он за поддержкой к Мошнаку.

Банкир сидел в гуще спорщиков, как на заседании КВН, и не знал, что
делать -- смеяться или запоминать.

-- До завершения регистрации -- месяц, -- сказал он что-нибудь на
всякий случай.

-- Наш кандидат имеет неоспоримое преимущество перед остальными -- он
играет в шахматы! -- превознес Макарона Артамонов до самых небес. -- К тому
же он единственный, кто способен различить инопланетян.

Откиснув и подзарядившись у пирамиды, магнаты уселись в "Chrysler" и
отбыли на родину. Компания была довольна машиной. Да и само это
корпоративное имущество мертвой хваткой притерлось к "лишенцам". Едва
заикнулись отдать его за долги, тут же отказали тормоза. Стоило вывесить
объявление о продаже, Макарон въехал в жатку и испортил товарный вид. Если
за руль садился кто-то не из команды, "Chrysler" глох, ел много бензина, у
него начинали стучать пальцы -- словом, он пытался всячески сжить со свету
непрошеного седока. А как только за руль восседали хозяева, вновь
преображался, как коза соседки Макарона -- тети Пани: животина, прознав, что
ее собираются забить, заплакала человеческими слезами. Тетя Паня тоже
заплакала и оставила козу. Теперь она дает столько молока, что не каждой
корове под силу.

Машина была семиместной. Наряду с Беком, для которого имелась
специальная банкетка между передними сиденьями, в салоне легко размещались