Джен!" - и ничего больше.
же спросить: "Где это?", потому что голос раздавался не в доме и не в саду,
он звучал не в воздухе, и не из-под земли, и не над головой. Я слышала его,
но откуда он исходил - определить было невозможно. И это был человеческий
голос, знакомый, памятный, любимый голос Эдварда Фэйрфакса Рочестера; он
звучал скорбно, страстно, взволнованно и настойчиво.
заглянула в коридор - там было пусто и темно. Я побежала в сад - там не было
ни души.
прислушалась. Ветер тихо вздыхал в елях; кругом простирались пустынные
болота, и стояла полночная тишина.
выступивший передо мной возле черного тиса у калитки. - Нет, это не
самообман, не колдовство, это дело самой природы: веление свыше заставило ее
совершить не чудо, но то, что было ей доступно!
удержать меня. Пришла моя очередь взять верх над ним. Теперь мои силы
пробудились. Я потребовала, чтобы он воздержался от вопросов и замечаний; я
просила его удалиться: я хочу, я должна остаться одна. Он тотчас же
повиновался. Когда есть сила приказывать, повиновение последует. Я поднялась
к себе, заперлась, упала на колени и стала молиться - по-своему, иначе, чем
Сент-Джон, но с не меньшим пылом. Мне казалось, что я приблизилась к
всемогущему и моя душа, охваченная благодарностью, поверглась к его стопам.
Поднявшись после этой благодарственной молитвы, я приняла решение, затем
легла успокоенная, умудренная, с нетерпением ожидая рассвета.
Глава XXXVI
своей комнате, укладывала вещи в комод и гардероб на время своего недолгого
отсутствия. Вскоре я услышала, как Сент-Джон вышел из своей комнаты. Он
остановился у моей двери; я боялась, что он постучит, но он лишь подсунул
под дверь листок бумаги. Я подняла его. Вот что было на нем написано:
окончательного решения ровно через две недели, когда вернусь. А пока будьте
на страже и молитесь, дабы не впасть в искушение; я верю, что дух ваш бодр,
но плоть, как я вижу, немощна. Буду молиться о вас ежечасно. Ваш Сент-Джон".
а моя плоть, надеюсь, достаточно сильна, чтобы исполнить волю небес, как
только эта воля будет мне совершенно ясна. Во всяком случае, у меня хватит
сил искать и спрашивать, чтобы найти выход из тьмы сомнений к ясному дню
уверенности".
хлестал в окно. Я услышала, как отворилась наружная дверь и Сент-Джон вышел
из дому. В окно мне было видно, как он прошел через сад. Он направился по
дороге, которая вела по торфяному болоту в сторону Уиткросса, где он должен
был сесть в почтовую карету.
думала я. - Мне также надо перехватить карету у Уиткросса. Мне также надо
кое-кого повидать и кое о ком разузнать в Англии, прежде чем я навсегда ее
покину".
расхаживала по комнате и размышляла о чудесном явлении, перевернувшем все
мои планы. Я вновь переживала испытанные накануне ощущения, - мне удалось
воскресить их в памяти во всей их необычайности. Я вспомнила голос, который
мне послышался; снова и снова задавала я себе вопрос, откуда он, - но так же
тщетно, как и раньше. Казалось, он звучал во мне, а не во внешнем мире. Я
спрашивала себя, не было ли это игрой нервов, обманом слуха. Нет, я не могла
этого допустить, скорее это походило на какое-то наитие свыше. Удивительное
смятение чувств во мне было подобно землетрясению, поколебавшему основание
тюрьмы, где был заключен Павел; оно распахнуло перед душой двери ее темницы,
разорвало ее оковы, пробудило от сна, и она воспрянула и трепетно
прислушалась, охваченная страхом; а затем трижды прозвучал этот вопль,
поразив мой слух и остановив сердце, и мой дух не испугался и не отступил,
но как бы возликовал, радуясь, что ему дано совершить нечто не зависящее от
неповоротливой плоти.
том, чей голос вчера вечером призывал меня. Письма не привели ни к чему,
придется заменить их личными расспросами".
менее четырех дней.
беспокоюсь, или хотя бы узнать о нем что-нибудь.
до сих пор не знали о существовании у меня друзей, кроме них; я сама часто
им это говорила, но по своей врожденной деликатности они воздержались от
каких-либо замечаний вслух; только Диана спросила, вполне ли я здорова для
путешествия. "Ты так бледна", - заметила моя кузина. Я ответила, что меня
мучит одна лишь душевная тревога, но я надеюсь скоро успокоиться.
расспросами, ни подозрительными взглядами, поскольку я дала понять, что
сейчас не могу сообщить своих планов; они приняли это как должное и спокойно
и мудро предоставили мне ту свободу действий, какую в подобных же
обстоятельствах, без сомнения, предоставила бы им и я.
придорожного столба в Уиткроссе, ожидая дилижанса, который должен был
отвезти меня в далекий Торнфильд. Среди тишины, царившей на этих безлюдных
дорогах и пустынных холмах, я еще издалека услышала его приближение. Это был
тот же экипаж, из которого я год назад вышла летним вечером на этом самом
месте, в полном отчаянии, без надежды, без цели. Я махнула рукой, карета
остановилась. Я села в нее; теперь за проезд мне уже не пришлось отдавать
все, что я имела. По пути в Торнфильд я чувствовала себя почтовым голубем,
летящим домой.
вторник днем, а рано утром в четверг мы остановились, чтобы напоить лошадей,
в придорожной гостинице, стоявшей среди зеленых изгородей, широких полей и
отлогих, спокойных холмов. Как плавны были их очертания и как ласкова их
зелень в сравнении с мрачными болотами Мортона! Да, я узнала этот пейзаж,
словно черты давно знакомого лица, и была уверена, что приближаюсь к цели.
свой саквояж в контору, заплатила за проезд, дала на чай кучеру и двинулась
в путь; лучи восходящего солнца играли на золотых буквах вывески над дверью
гостиницы, и я прочла: "Герб Рочестеров". Сердце мое забилось, я уже была на
земле моего хозяина; но внезапно оно сжалось, - меня поразила мысль: "А
может быть, твой хозяин уехал из Англии? И если даже он в Торнфильдхолле,
куда ты так спешишь, - кто еще находится там, кроме него? Его сумасшедшая
жена. Следовательно, тебе там нечего делать: тебе нельзя ни говорить с ним,
ни искать его общества. Напрасно ты приехала, лучше тебе вернуться назад, -
настаивал предостерегающий голос. - Расспроси о нем в гостинице; там ты
узнаешь все, что тебе нужно, и твои тревоги рассеются. Пойди и спроси, у
себя ли в усадьбе мистер Рочестер".
себя ему последовать. Я так боялась ответа, который повергнет меня в
отчаяние! Продлить неведение - значило продлить надежду, еще хоть раз
увидеть этот дом, озаренный ее лучами! Передо мной была изгородь, а впереди
простирались поля, по которым в утро моего бегства из Торнфильда я спешила,
не видя ничего и не слыша, гонимая мстительными фуриями, преследовавшими и
терзавшими меня; не успела я сообразить, куда мне идти, как очутилась среди
этих полей. Как быстро я шла! Как часто принималась бежать! Как напряженно
всматривалась в даль, ожидая увидеть хорошо знакомый мне парк. С каким
радостным чувством узнавала отдельные деревья и привычные очертания лугов и
холмов!
нарушало утреннюю тишину. Странный восторг овладел мною; я спешила все
дальше. Еще одно поле, еще тропинка, и вот передо мной стены двора и службы;
но самого дома и рощи с гнездами грачей все еще не было видно. "Я хочу
посмотреть на него с фасада, - решила я, - чтобы его гордые зубчатые башни
поразили мой взор своим благородным величием и я могла сразу же найти окно
моего хозяина: может быть, он стоит у окна, - он встает рано; а может быть,
гуляет по фруктовому саду или по террасе. Если бы только мне его увидеть на
мгновение! Ведь не такая же я сумасшедшая, чтобы броситься к нему? Не знаю,
не уверена! А если я это сделаю, что тогда? Ничего ужасного! Разве это
преступление, если его взор еще раз оживит мое сердце? Я начинаю бредить.
Может быть, в эту минуту он смотрит на восход солнца где-то среди Пиренеев
или с берега тихого южного моря?"
были ворота, выходившие на лужайку; их каменные столбы увенчаны каменными
шарами. Заглянув за столб, я могла свободно окинуть взглядом весь фасад
дома. Я осторожно вытянула шею, желая проверить, не подняты ли шторы в
какой-нибудь спальне; отсюда все было видно как на ладони - башни, окна,
весь фасад.