Чтение 102–й страницы книги ~Шерли~

Феб был так испуган, что не узнал меня; когда я хотела его погладить, он
увернулся и укусил меня за руку. Укусил глубоко, до крови, и тут же убежал,
тяжело дыша. Сразу вслед на этим я увидела управляющего мистера Уинна с
ружьем в руках. Он спросил, не видала ли я собаку. Я сказала, что видела
Феба. Тогда он сказал: "Советую вам посадить Варвара на цепь и предупредить
своих, - пусть никто не выходит из дома. Я ищу Феба, чтобы его пристрелить,
а конюх ищет его на другой дороге. Феб взбесился".

Луи Мур откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Мисс Килдар
развернула свою шелковую канву и принялась вышивать недоконченный букетик
пармских фиалок.

- И вы никому не сказали, не позвали на помощь, ничего не сделали? Вы
не пришли даже ко мне?

- Я уже добежала до дверей классной комнаты, но тут мужество меня
оставило, и я решила, что лучше молчать.

- Но почему? Я только и мечтаю о том, чтобы быть вам хоть чем-нибудь
полезным.

- Я не вправе что-либо от вас требовать.

- Чудовищно! Неужели вы так ничего и не предприняли?

- Отчего же! Я сразу пошла в прачечную: теперь, когда в доме столько
гостей, там почти каждый день стирают и гладят. Служанка зачем-то
отлучилась, - то ли загофрировать что-то, то ли подкрахмалить, - а я тем
временем взяла с огня утюг и прижала раскаленный докрасна угол к руке,
прижала крепко и как следует выжгла рану. Потом я ушла к себе наверх.

- Неужели вы даже не застонали?

- Просто не знаю. Мне было очень страшно, - куда девались уверенность и
твердость! Я была в смятении...

- А казались такой спокойной! За завтраком я сидел и прислушивался, но
у вас наверху все было тихо.

- Я сидела одна на кровати и думала, как все было бы хорошо, если бы
Феб не укусил меня!

- Одна? Неужели вам так нравится одиночество?

- Увы, одна.

- Вы не терпите соболезнований!

- Вы так думаете, мистер Мур?

- С вашим сильным характером вы, очевидно, считаете, что можете
обойтись без чужих советов, помощи или чьего-либо общества.

- Пусть будет так, если вам так нравится.

Она улыбнулась, не отрываясь от вышивания; пальцы ее работали быстро и
точно, но вот ресницы ее затрепетали, глаза увлажнились и по щеке скатилась
слезинка.

Луи Мур склонился над своим столом, двинул стулом и переменил
положение.

- Если я не прав, - сказал он странным, вдруг смягчившимся голосом, -
то в чем же тогда дело?

- Не знаю.

- Знаете, только не хотите сказать, все держите в себе.

- Потому что об этом не стоит говорить.

- Нет, не поэтому, а потому, что вы требуете за свою откровенность
слишком высокой платы! Вам кажется, что никто не в состоянии заплатить эту
цену, никто не обладает достаточным разумом, силой и благородством, чтобы
стать вашим советчиком. По-вашему, во всей Англии нет человека, на которого
вы могли бы опереться, и, уж конечно, нет никого, кому вы могли бы
приклонить голову на грудь. Естественно, что вам приходится быть одной.

- Если понадобится, я смогу прожить и одна. Но сейчас я думаю не о том,
как прожить, а о том, что придется умереть одной, и это вызывает во мне
страх.

- Вы боитесь, что заразились бешенством, боитесь мучительной, ужасной
агонии?

Мисс Килдар кивнула.

- Вы просто мнительны, как все женщины.

- Две минуты назад вы восхваляли мой сильный характер.

- Вы - истинная женщина. Если разобрать и обсудить этот случай
спокойно, наверняка окажется, что вам нечего опасаться, - я в этом уверен.

- Вашими бы устами да мед пить! Я очень хочу жить, если Бог дозволит.
Жизнь так прекрасна!

- При вашем характере, с вашим положением она не может быть иной.
Неужели вы действительно думаете, что заразились водобоязнью и умрете от
бешенства?

- Я ожидаю этого и прежде страшилась, но теперь я не боюсь.

- Я тоже за вас не боюсь. Вряд ли в вашу кровь проник хоть один микроб,
но если это даже и так, уверяю вас, при вашей молодости и безупречном
здоровье он все равно не причинит вам ни малейшего вреда. Кроме того, я
постараюсь узнать, действительно ли собака взбесилась.

- Не говорите никому, что она меня укусила!

- Зачем говорить, если я уверен, что ее укус не опаснее пореза
перочинным ножом? Успокойтесь! Видите, я спокоен, а для меня ваша жизнь
дороже вечного блаженства. Посмотрите на меня!

- Зачем, мистер Мур?

- Я хочу взглянуть, утешились ли вы. Оставьте ваше вышивание, поднимите
голову.

- Извольте...

- Смотрите на меня. Благодарю вас! Ну как, туча рассеялась?

- Я больше не боюсь.

- Обрели вы свою прежнюю безмятежность?

- Мне хорошо. Но я хочу, чтобы вы мне обещали...

- Приказывайте.

- Если то, чего я ранее боялась, все-таки произойдет, они меня просто
уморят. Не улыбайтесь, - так оно и будет, - так всегда бывает. Дядюшка
перепугается, засуетится, замечется, и толку от него не будет никакого. Все
в доме потеряют голову, кроме вас, поэтому прошу, обещайте не оставлять
меня. Избавьте меня от мистера Симпсона, и Генри тоже не впускайте ко мне,
чтобы он не огорчался. И прошу вас, прошу беречься самому, хотя вам я ничего
плохого не сделаю, я уверена. Врачей не пускайте даже на порог, а если
явятся - гоните! Не позволяйте ни старому, ни молодому Мак-Терку касаться
меня даже пальцем и мистеру Грейвсу, их коллеге, тоже. И, наконец, если я
буду... беспокойной... дайте мне сами, своей рукой сильный наркотик, хорошую
дозу опиума, чтобы подействовал наверняка. Обещайте мне исполнить все это!

Мур встал из-за стола и несколько раз прошелся по комнате. Потом
остановился за креслом Шерли, склонился над ней и негромко, торжественно
проговорил:

- Обещаю сделать все, о чем вы просите, без всяких оговорок.

- Если понадобится женская помощь, позовите мою экономку миссис Джилл,
пусть оденет меня, когда я умру. Она ко мне привязана. Она мне делала много
зла, но я всякий раз ее прощала. Теперь она меня любит и не возьмет и
булавки: мое доверие сделало ее честной, снисходительность сделала ее
добросердечной. Теперь я уверена в ее преданности, мужестве и любви.
Призовите ее, если будет нужда, но, прошу вас, не допускайте ко мне мою
добрейшую тетушку и моих робких кузин. Обещайте!

- Обещаю.

- Вы так добры, - проговорила Шерли, с улыбкой поднимая глаза на
склонившегося над ней Луи Мура.

- Правда? Вы утешились?

- Вполне.

- Я буду с вами, - только я и миссис Джилл, - в любом, в самом крайнем
случае, если понадобится мое спокойствие и моя преданность. Я не позволю к
вам прикоснуться ничьим трусливым или грубым рукам.

- Вы все еще считаете меня ребенком?

- Да.

- Значит, вы меня презираете.

- Разве можно презирать детей?

- По правде говоря, мистер Мур, я совсем не так сильна и уверена в
себе, как думают люди, и мне совсем не безразлично участие других. Но когда
у меня горе, я боюсь поделиться им с теми, кого люблю, чтобы не причинить им
боль, и не могу признаться тем, к кому я равнодушна, потому что их
соболезнования мне безразличны. И все же вы не должны смеяться над моей
ребячливостью: если бы вы были так несчастны, как я все эти три недели, вам
тоже понадобилась бы помощь друга.

- По-моему, все люди нуждаются в друзьях.

- Все, в ком есть хоть крупица добра.

- Но ведь у вас есть Каролина Хелстоун!

- Да, а у вас - мистер Холл.

- Согласен. Есть еще миссис Прайор, женщина умная и добрая, в случае
нужды вы могли бы с ней посоветоваться.

- А вы со своим братом Робертом.

- Если вас подведет ваша правая рука, вам ее заменит преподобный
Мэттьюсон Хелстоун, на которого вы всегда можете опереться; откажет левая -
к вашим услугам Хайрам Йорк, эсквайр. Оба старика любят вас и уважают.

- Зато миссис Йорк ни к кому из молодых людей не проявляет такой
материнской заботы, как к вам. Не знаю, чем только вы покорили ее сердце, но
с вами она нежнее, чем со своими родными сыновьями. Наконец, у вас есть ваша
сестра Гортензия.

- Похоже, что нам обоим не на что жаловаться.

- Похоже.

- Мы должны быть благодарны судьбе.

- Разумеется.

- И вполне удовлетворены.

- Конечно.

- Я, со своей стороны, вполне доволен и могу лишь благодарить судьбу.
Благодарность - высокое чувство. Она наполняет сердце, но не разрывает его,
она греет душу, но не сжигает. Я люблю смаковать свое счастье. Когда