Чтение 102–й страницы книги ~Сорок пять~

подлинного горя и отчаяния, что Эрнотон был глубоко растроган ими.

- О боже! Я понимаю, - сказал он, - вы боитесь, как бы мы не оказались
соперниками.

- Да, я боюсь этого.

- Ну, что ж, - продолжал Эрнотон. - Ну, что ж, сударь, я буду с вами
откровенен.

Жуаез побледнел и провел рукой по лбу.

- Мне, - продолжал Эрнотон, - назначено свидание.

- Вам назначено свидание?

- Да, самым надлежащим образом.

- На этой улице?

- На этой улице.

- Письменно?

- Да - и очень красивым почерком.

- Женским?

- Нет - мужским.

- Мужским! Что вы хотите этим сказать?

- То, что я сказал, - ничего другого. Свидание мне назначила женщина, но
записку писал мужчина; это не столь таинственно, но более изысканно; по всей
вероятности, у дамы есть секретарь.

- А! - воскликнул Анри, - доскажите, сударь, ради бога, доскажите.

- Вы так просите меня, сударь, что я не могу вам отказать. Итак, я сообщу
вам содержание записки.

- Я слушаю.

- Вы увидите, совпадет ли оно с текстом вашей.

- Довольно, сударь, умоляю вас! Мне не назначали свидания, не присылали
записки.

Эрнотон вынул из своего кошелька листочек бумаги.

- Вот эта записка, сударь, - сказал он, - мне трудно было бы прочесть вам
ее в такую темную ночь, но она коротка, и я помню ее наизусть; вы верите,
что я вас не обману?

- Вполне верю!

- Итак, вот что в ней сказано:

"Мосье Эрнотон, мой секретарь уполномочен мною передать вам, что мне
очень хочется побеседовать с вами часок; ваши заслуги тронули меня".

- Так здесь сказано?

- Честное слово, да, сударь, эта фраза даже подчеркнута. Я пропускаю
следующую, чересчур уж лестную.

- И вас ждут?

- Вернее сказать - я жду, - как видите.

- Стало быть, вам должны открыть дверь?

- Нет, должны три раза свистнуть из окна.

Весь дрожа, Анри положил свою руку на руку Эрнотона и, другой рукой
указывая на таинственный дом, спросил:

- Отсюда?

- Вовсе нет, - ответил Эрнотон, указывая на башенки "Гордого рыцаря", -
оттуда!

Анри издал радостное восклицание.

- Значит, вы не сюда идете? - спросил он.

- Нет, нет; в записке ясно сказано: гостиница "Гордый рыцарь".

- О, да благословит вас господь! - воскликнул молодой человек, пожимая
Эрнотону руку. - О! Простите мою неучтивость, мою глупость. Увы! Вы ведь
знаете, для человека, который любит истинной любовью, существует только одна
женщина, и вот, видя, что вы постоянно возвращаетесь к этому дому, я
подумал, что вас ждет именно она.

- Мне нечего вам прощать... - с улыбкой ответил Эрнотон, - ведь, правду
сказать, и у меня промелькнула мысль, что вы прогуливаетесь по этой улице из
тех же побуждений, что и я.

- И у вас хватило выдержки ничего мне не сказать! Это просто невероятно!
О! Вы не любите, не любите!

- Да помилуйте же! Мои права еще совсем невелики. Я дожидаюсь
какого-нибудь разъяснения, прежде чем начать сердиться. У этих знатных дам
такие странные капризы, а мистифицировать - так забавно!

- Полноте, полноте, господин де Карменж, - вы любите не так, как я, а
между тем...

- А между тем? - повторил Эрнотон.

- А между тем - вы счастливее меня.

- - Вот как! Стало быть, в этом доме жестокие сердца?

- Господин де Карменж, - сказал Жуаез, - вот уж три месяца я безумно
влюблен в ту, которая здесь обитает, и я еще не имел счастья услышать звук
ее голоса!

- Вот дьявольщина! Немного же вы успели! Но - погодите-ка!

- Что случилось?

- Как будто свистят?

- Да, мне тоже показалось.

Молодые люди прислушались, вскоре со стороны "Гордого рыцаря" снова
донесся свист.

- Граф, - сказал Эрнотон, - простите, но я вас покину. Мне думается, что
это и есть сигнал, которого я жду.

Свист раздался в третий раз.

- Идите, мосье, идите, - воскликнул Анри, - желаю вам успеха!

Эрнотон быстро удалился; собеседник увидел, как он исчез во мраке улицы.
Затем его озарил свет, падавший из окон гостиницы "Гордый рыцарь", а через
минуту его снова поглотила тьма.

Сам же Анри, еще более хмурый, чем до своеобразной перепалки с Эрнотоном,
которая на короткое время вывела его из всегдашнего уныния, сказал себе:

- Ну что ж! Вернусь к обычному своему занятию - пойду, как всегда,
стучать в проклятую дверь, которая никогда не отворяется.

С этими словами он нетвердой поступью направился к таинственному дому.

Глава 26

ДВЕРЬ ОТВОРЯЕТСЯ

Подойдя к двери, несчастный Анри снова исполнился обычной своей
нерешительности.

- Смелее, - твердил он себе, - смелее! - и сделал еще один шаг.

Но прежде чем постучать, он в последний раз оглянулся и увидел на
мостовой отблески огней, горевших в окнах гостиницы.

"Туда, - подумал он, - входят, чтобы насладиться радостями любви, входят
те, кого призывают, кто даже не домогался этого: почему же спокойное сердце
и беспечная улыбка - не мой удел? Быть может, я бы тогда тоже бывал там,
вместо того чтобы тщетно пытаться войти сюда".

В эту минуту с колокольни церкви Сен-Жермен-де-Пре донесся печальный
звон.

- Вот уже десять часов пробило, - тихо сказал себе Анри.

Он встал на пороге и приподнял молоток.

- Ужасная жизнь! - прошептал он. - Жизнь дряхлого старца! О! Скоро ли
наконец настанет день, когда я смогу сказать: привет тебе, прекрасная,
радостная смерть, привет, желанная могила!

Он постучал во второй раз.

- Все то же, - продолжал он, прислушиваясь, - вот открылась внутренняя
дверь, под тяжестью шагов заскрипела лестница, шаги приближаются; и так
всегда, всегда одно и то же!

Он снова приподнял молоток.

- Постучу еще раз, - промолвил он. - Последний раз. Да, так я и знал:
поступь становится более осторожной, слуга смотрит сквозь чугунную решетку,
видит мое бледное, мрачное несносное лицо - и, как всегда, уходит, не открыв
мне!

Водворившаяся вокруг тишина, казалось, оправдывала предсказание,
произнесенное несчастным.

- Прощай, жестокий дом; прощай до завтра! - воскликнул он и, склонясь над
каменным порогом, запечатлел на нем поцелуй, в который вложил всю свою душу
и который, казалось, пронизал трепетом неимоверно твердый гранит - менее
твердый, однако, нежели сердца обитателей таинственного дома.

Затем он удалился, так же, как накануне, так же, как думал удалиться на
следующий день.

Но едва отошел он на несколько шагов, как, к величайшему его изумлению,
загремел засов; дверь отворилась, и стоявший на пороге слуга низко
поклонился.

Это был тот самый человек, наружность которого мы изобразили в момент его
свидания с Робером Брике.

- Добрый вечер, сударь, - сказал он резким голосом, который, однако,
показался дю Бушажу слаще тех ангельских голосов, что иной раз слышатся нам
в детстве, когда во сне перед нами отверзаются небеса.

Растерявшись, дрожа всем телом, молитвенно сложив руки, Анри поспешно
пошел назад; у самого дома он зашатался так сильно, что неминуемо упал бы на
пороге, если бы его не подхватил слуга, лицо которого при этом явно выражало
почтительное сочувствие.

- Ну вот, сударь, я здесь перед вами, - заявил он. - Скажите мне, прошу
вас, чего вы желаете!

- Я так страстно любил, - ответил молодой человек, - что уже не знаю,
люблю ли я еще. Мое сердце так сильно билось, что я не могу сказать, бьется
ли оно еще.

- Не соблаговолите ли вы, сударь, сесть вот сюда, рядом со мной, и
побеседовать?

- О да!

Слуга сделал ему знак рукой.