будто нарочно построен для бабушки: такой же маленький и сухонький, как
она, - она, прежде всего, проверила шпингалеты на окнах и запираются ли
двери на ключ.
закрою двери, никто не услышит. И чтобы сейчас же рассказать, в чем дело.
платье с буфами и в кремовых ботинках с длиннейшими носами.
экономка, а секретарь. Это будет мне помощь". А она мне на плиту грязные
туфли ставит. Вот тебе и помощь!
было очень интересно. Мы сидели в саду, бабушка гордо рассказывала, и пока
еще трудно было понять, в чем дело. Я видела, что Пете до смерти хочется
ее нарисовать, и погрозила ему, чтобы не смел. Сане я тоже погрозила - он
едва удерживался от смеха. Серьезно слушал только маленький Петя.
позволю никогда. А может быть, я сегодня плиту затоплю?
со смеху.
Антоныча пригласить к себе бабушку для серьезного разговора.
Антоныч говорит о себе. - А ты помолчи, если лучше всех. Пускай другие
скажут. Квартиру мне показал: "Нина Капитоновна, выбирайте!"
моей бедной бабке было предложено выбрать любую комнату в этой
великолепной квартире. Целый месяц он разъезжал по Москве - выбирал
мебель. Квартира на 2-й Тверской-Ямской должна была, по мысли Николая
Антоныча, превратиться в "Музей капитана Татаринова". Очевидно, его мало
смущало то обстоятельство, что капитан Татаринов никогда не переступал
порога этой квартиры.
домам не жила".
от Николая Антоныча и переехать к нам. Но как же она боялась его, если
вместо того, чтобы просто сложиться и уехать, она, прежде всего,
помирилась с ним и даже постаралась расположить к себе экономку. Она
разработала сложнейший психологический план, основанный на отъезде Николая
Антоныча в Болшево, в Дом отдыха ученых. Впервые за двадцать лет она
снялась с места и тайно исчезла из Москвы, с зонтиком в одной руке и
полотняным саквояжем - в другой...
купаться. Так было и этим утром, которое ничем, кажется, не отличалось от
любого воскресного утра.
это было вчера, как мы с Саней, взявшись за руки, бежим вниз по косогору и
он, балансируя, скользит по осине, переброшенной через ручей, а я снимаю
туфли, иду вброд, и нога чувствует плотные складки песчаного дна? Почему я
могу повторить каждое слово нашего разговора? Почему мне кажется, что я до
сих пор чувствую сонную, туманную прелесть озера, наискосок освещенного
солнцем? Почему с нежностью, от которой начинает щемить на душе, я
вспоминаю каждую незначительную подробность этого утра - капельки воды на
смугло-румяном Санином лице, на плечах, на груди и его мокрый хохолок на
затылке, когда он выходит из воды и садится рядом со мной, обняв руками
колени? Мальчика в засученных штанах, с самодельной сеткой, которому Саня
объяснял, как ловить раков - на костер и на гнилое мясо?
чудное купанье вдвоем, и сонное озеро с неподвижно отраженными берегами, и
мальчик с сеткой, и еще тысяча других мыслей, чувств, впечатлений, - все
это вдруг ушло куда-то за тридевять земель и, как в перевернутом бинокле,
представилось маленьким, незначительным и бесконечно далеким...
когда, бросившись в город и уже не найдя Саню, я зачем-то слезла с трамвая
на Невском и остановилась перед первой сводкой главного командования,
вывешенной в огромном окне "Гастронома". Стоя перед самым окном, я
прочитала сводку, потом обернулась, увидела серьезные, взволнованные лица,
и странное чувство вдруг охватило меня: это чтение происходило уже в
какой-то новой, неизвестной жизни. В неизвестной, загадочной жизни был
этот вечер, первый теплый вечер за лето, и эти бледные, шагающие по
тротуару тени, и то, что солнце еще не зашло, а над Адмиралтейством уже
стояла луна. Первые в этой жизни слова были написаны жирными буквами во
всю ширину окна, все новые и новые люди подходили и читали их, и ничего
нельзя было изменить, как бы страстно этого ни хотелось.
сумочки и читала.
из его блокнота, - обнимаю тебя. Помни, ты веришь".
мной, когда я поливала клумбы, и Саня смеялся и называл нас обоих сразу
"Пира-Полейкин"... "Помни, ты веришь" - это были его слова. Я как-то
сказала, что верю в его жизнь. У него было превосходное настроение, вот в
чем дело! Мы не простились, он уехал в одиннадцать, а в городе я его уже
не застала, но об этом он даже не упоминал в своей записке, это было
совершенно не важно.
одной минуты, и все-таки спала, потому что вдруг проснулась растерянная, с
бьющимся сердцем: "Война. Ничего нельзя изменить".
ходила из угла в угол и не слушала ее, а потом распахнула окно. И там, в
молодом, легком лесу, была такая тишина, такое счастье покоя!
что не простились, - примета хорошая: значит, скоро вернется", - говорила
она, а я чувствовала, что плачу и что я больше не могу, не могу, а что не
могу, и сама не знаю...
что было вовсе на него не похоже.
Ленинграда, и так дико показалось мне, что нужно уезжать с дачи, где было
так хорошо, где мы с няней посадили цветы - левкои и табак - и первые
нежные ростки уже показались на клумбах. Везти маленького Петю в
переполненном, грязном вагоне, в жару - весь июнь был холодный, а в эти
дни началась жара, духота, - и не только в Ленинград, а куда-то еще, в
другой, незнакомый город!
область. Петеньку и Нину Капитоновну он уже записал. Насчет няни сложнее -
придется хлопотать.
наверх, к бабушке, которая объявила, что в Ярославскую область она не
поедет. Не знаю, о чем они говорили и почему именно к Ярославской области
у бабушки было такое отвращение, но через полчаса они спустились вниз,
очень довольные друг другом, и бабушка сейчас же принялась пришивать к
мешкам лямки и язвительно критиковать научные действия няни.
укладывал в детский фанерный чемоданчик свои игрушки и старался открутить
у паяца голову, потому что она не влезала в чемоданчик.
отъезда и в конце концов, дождалась того, что Петя подошел ко мне и сказал
ласково:
Петя потащил меня в Союз художников и сказал кому-то, что я все могу, и
как меня сейчас же засадили за бесконечные списки.
вокруг этих мам и нянек, которых вычеркивали и потом они каким-то образом
снова оказывались в списках.
свирепая художница вдруг отобрала у меня эти списки, и уж у нее-то, надо
полагать, ни одна мама или няня не получила ни малейшего снисхождения.
Наша няня была вычеркнута одной из первых.
как классные, а не товарные вагоны, так же, как сотни других вещей,
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Контровский Владимир
Каргалов Вадим
Глуховский Дмитрий
Пехов Алексей