маком, а перед прибором стоят три бокала, тогда как до сих пор он всегда
пил из золотого бокальчика, подаренного ему крестным - дядей Крегером. Но
когда дядя Юстус начал разливать по самым маленьким из бокалов греческое
маслянистое желтое вино, а горничная внесла мороженое с вафлями - красное,
белое и коричневое, у него опять разыгрался аппетит. Он съел сначала
красное, затем немножко белого, и, хотя от мороженого у него почти
нестерпимо болели зубы, не удержался и попробовал еще шоколадного, заедая
его хрустящими вафлями, пригубил сладкого вина и стал прислушиваться к
тому, что говорит заметно оживившийся дядя Христиан.
веселом.
рассказ о Джонни Тендерстроме. - Они дули шведский пунш, как воду!
это внимания. Взгляд его сделался блуждающим, мысли и воспоминания с такой
живостью проносились у него в голове, что казалось, их тени мелькают на
его изможденном лице.
хвативший шведского пунша? Я имею в виду не опьянение, а то, что
начинается на следующий день, - очень странные и препротивные последствия
- да, препротивные!
рассказать о них, - вставил сенатор.
его характера - в минуты возбуждения никаких резонов не слушать. Он
помолчал, и вдруг то, что его волновало, неудержимо прорвалось наружу.
повернувшись к брату. - Головная боль, в желудке непорядок... Ну, это,
конечно, случается и по другим причинам. Но тут все время чувствуешь себя
грязным, - и Христиан брезгливо потер руку об руку, - чувствуешь, что все
тело у тебя неумытое. Начинаешь мыть руки - ничего не помогает: они все
равно влажные, нечистые, даже ногти какие-то жирные... Садишься, наконец,
в ванну, и опять без толку - тело липкое, ничем его не отмоешь, оно тебя
злит, раздражает, ты сам себе противен... Знакомо тебе, Томас, это
ощущение? Ну скажи, знакомо?
него с годами и не позволяла ему сообразить, что эти подробности крайне
неприятны всем сидящим за столом и более чем неуместны в этот вечер и в
этой обстановке, продолжал красноречиво описывать состояние после
неумеренного потребления шведского пунша, покуда не решил, что все уже
сказано, и тогда мало-помалу смолк.
маленькую речь.
так, как того, по неразумию и слепоте своей, желали отдельные члены нашей
семьи, то все же явного благословения божьего над семьей Будденброков было
более чем достаточно, чтобы сердца всех здесь присутствующих исполнились
благодарности. Ведь такая смена счастья и суровых испытаний как раз и
указует на то, что господь не отвратил от нас своей десницы, но мудро
правил и правит нашими судьбами; неисповедимые же пути его никому не дано
познать. А теперь всем следует единодушно поднять бокалы и выпить за благо
семьи, за ее будущее - будущее, которое наступит, когда старики и
следующее за ними поколение давно уже будут лежать в сырой могиле, - за
детей, для которых, собственно, и устраивается этот праздник!
Иоганну пришлось одному обойти весь стол, начиная с бабушки и кончая
мамзель Зеверин на нижнем его конце, чокаясь со взрослыми, которые в свою
очередь чокались друг с другом. Когда он подошел к отцу, сенатор,
коснувшись своим бокалом бокала мальчика, ласково взял его за подбородок,
чтобы посмотреть ему в глаза, но не встретил ответного взгляда:
темно-золотистые ресницы опустились низко-низко, прикрывая легкие
голубоватые тени под глазами.
чмокнула его в щеку и сказала с такой сердечностью, что господь не мог не
внять ей:
комнате, соседней с гардеробной сенатора. Мальчик лежал на спине, так как
его желудок еще отнюдь не усвоил того изобилия пищи, которое ему пришлось
принять в себя сегодняшним вечером, и следил взволнованным взглядом за
преданной своей Идой. Она вышла из соседней комнаты, уже в ночной кофте,
и, держа в руке стакан, кругообразными движениями вращала его в воздухе.
Ганно быстро выпил воды с содой, состроил гримасу и снова опустился на
подушки.
видишь, недаром я тебе делала знаки! А мой мальчик даже и смотреть не
хотел...
его, погасила свет и вышла.
действием соды, и перед его закрытыми глазами вновь зажглось праздничное
великолепие сияющего зала. Он видел свой театр, свою фисгармонию, книгу по
мифологии, слышал, как где-то вдали хор поет: "Ликуй, ликуй,
Иерусалиме!.." Потом все заслонилось каким-то мерцанием. От легкого жара у
него звенело в голове, а сердце, сдавленное и напуганное взбунтовавшимся
желудком, билось медленно, сильно и неравномерно. Такое состояние
нездоровья, возбуждения, стесненности сердца, усталости и счастья долго не
давало ему уснуть.
с радостью предвкушал его, словно какую-то забавную интермедию. В прошлом
году Тереза окончательно закрыла свой пансион, так что во втором этаже
маленького домика, Мюлленбринк, 7, обитала теперь одна мадам Кетельсен,
сама же Тереза поместилась в первом. Недуги, которым было подвержено ее
изуродованное, хрупкое тельце, с годами все возрастали, и она с истинно
христианским смирением и кротостью готовилась к скорому переходу в лучший
мир. Посему мадемуазель Вейхбродт уже в течение многих лет каждое
рождество считала своим последним и старалась, по мере своих слабых сил,
придать как можно больше блеска празднику, который она устраивала в своих
маленьких, нестерпимо жарко натопленных комнатках. Так как средств на
покупку множества подарков у нее не было, то ока ежегодно раздаривала
часть своего скромного имущества, устанавливая под елкой все, без чего
хоть как-то могла обойтись: безделушки, пресс-папье, подушечки для иголок,
стеклянные вазы и, наконец, отдельные книги из своей библиотеки -
старинные издания необычного формата и в необычных переплетах: "Тайный
дневник наблюдателя за самим собой", "Алеманские стихотворения" Гебеля,
притчи Круммахера (*69). Ганно уже был обладателем книжечки "Pensees de
Blaise Pascal" (*70) ["Мысли Блэза Паскаля" (фр.)] - такой малюсенькой,
что ее нельзя было читать без увеличительного стекла.
имели себе равных. Но никогда, может быть, из-за трепетного самозабвения,
с которым мадемуазель Вейхбродт всякий раз праздновала свое "последнее
рождество", никогда этот праздник не проходил без какого-либо
происшествия, несчастного случая, нелепой маленькой катастрофы,
заставлявшей гостей покатываться со смеху и еще увеличивавшей безмолвное
упоение хозяйки. Опрокидывался жбан с бишофом, и все вокруг оказывалось
затопленным красной сладкой и пряной жидкостью... Или украшенная елка
валилась с деревянной подставки в ту самую минуту, когда гости
торжественно входили в комнату... Засыпающему Ганно представилась картина
прошлогоднего "несчастья", которое случилось перед раздачей рождественских
даров.
воодушевлением, что все гласные в ней переменились местами, отошла к
двери, намереваясь с этого места произнести свое обращение к собравшимся.
Она стояла на пороге, горбатей, крохотная, прижав морщинистые ручки к
своей детской груди; зеленые шелковые ленты, которыми был подвязан чепец,
спадали на ее хрупкие плечи, а над дверью в транспаранте, обрамленном
елочными ветвями, светились слова: "Слава в вышних богу". Зеземи говорила
о благости господней, напомнила о том, что это ее "последнее рождество", в
заключение - словами апостола - призвала всех к радости и затрепетала с
головы до пят, ибо все ее маленькое тельце слилось с этим призывом.
набок головой. - Еще раз говорю вам, возрадуйтесь!..
транспарант мгновенно вспыхнул, а мадемуазель Вейхбродт, вскрикнув от
испуга, нежданно-негаданно совершила живописное сальто-мортале, спасаясь
от посыпавшегося на нее дождя искр...
картины, несколько минут смеялся в подушку.
9
Шломо Вульф
Перумов Ник
Каргалов Вадим
Корнев Павел
Посняков Андрей