крохотная каморка с насестами для кур - все выходили в единственную комнату,
в которой ютилась вся семья; скучный, убогий деревенский домишко, где
поселились ее отец-сапожник и мать-швея, гордые тем, что достигли столь
высокого положения в своем мирке; их тщеславная мечта, чтобы она, их дочь,
выбилась в учительницы деревенской школы... О, как вопиют все эти страшные
воспоминания - не только голоса и лица давно умерших людей, тех, кого она
столько лет старалась забыть, от кого старалась отречься, но даже та
домашняя скотина, и душные стены, и глиняный пол, и вонючие кожи сапожника,
и вкус намазанного салом кислого хлеба, который она брала с собой в школу, и
самый этот ломоть хлеба - все вновь поднялось из глубокой ямы, где она
когда-то похоронила эти воспоминания, они ожили все до единого - и их немой
хор, леденящий кровь в жилах, взывал к ней, и жаловался, и обвинял,
беззвучный, точно вопль отчаяния в страшном сне. Пол той хижины, те свиньи,
и хлеб, и дед с бабкой, и мать с отцом - все кричали в один голос одни и те
же грозные слова, и хотя слов она не разбирала, но знала, что ей хотят
сказать.
грязном фартуке вежливо сказал ей что-то, протянул руку.
на которую обменяла немного денег у судового казначея, прибавила несколько
медяков и вложила в протянутую ладонь. У нее шумело в ушах, земля под ногами
качалась, словно палуба "Веры".
подумала она по-немецки.
(исп.).}.
с ней случилось? Она решила возвратиться на "Веру" и там пообедать.
Осторожно ступая по камням, она увидела сеньору Ортега с няней и младенцем
(никаких забот у женщины, едет в Париж, замужем за преуспевающим
дипломатом!) - они не спеша катили в нелепом с виду, но шикарном открытом
экипажике, так называемой коляске, вернее сказать, такая коляска была бы
шикарна, если бы к ней - да приличных лошадей и приличного кучера. Тут фрау
Риттерсдорф почувствовала, что очень устала, неплохо бы и ей нанять коляску.
Да, но ведь это расход. Если позволять себе столь легкомысленные траты, тебе
уготована одинокая старость и пойдешь в услуженье в какой-нибудь мещанский
дом, живущей гувернанткой, за стол и квартиру, да изредка в праздник
перепадут чаевые, и изволь подлаживаться к несносным сорванцам в заурядном
семействе, какое молодая, полная сил женщина не удостоила бы и взглядом...
Если б Отто мог предвидеть, что ее ждет подобная судьба, неужели он, не
подумав о ней, пошел бы навстречу своей геройской гибели? Что он ей оставил?
Железный крест, парадный мундир и саблю. И если бы его родители не передали
ей его скромное наследство, что было бы с нею сегодня? Ох, Отто, Отто, если
бы ты видел меня сейчас, если б тебе приснилось во сне, что со мной станет,
ты не расстался бы с жизнью понапрасну.
спускалась к себе в каюту, ей встретилась фрау Шмитт с вязаньем в руках.
Шмитт.
остановилась.
снисходительно.
ответить.
голова, - и, прежде чем фрау Риттерсдорф успела опомниться и отбрить ее,
пошла дальше, в обезлюдевшую гостиную, где ее ждали тишина и покой.
но решила пока оставить его без внимания. В мыслях она переступила некую
границу, о существовании которой раньше и не подозревала, но граница уже
осталась позади - и фрау Риттерсдорф ощутила странное облегчение, словно
сбросила с души груз, который долгие годы тяготил ее и изматывал... Она
открыла сумочку, достала бумажник, где хранила паспорт, осторожно пошарила
двумя пальцами и извлекла из одного отделения маленькую фотографию мужа в
плоской серебряной рамке. О нет, он был совсем не такой... Блистательному
облику, что хранился в ее воображении, нанесен был тяжкий удар, как всегда,
когда она смотрела на эту безжизненную армейскую фотографию: ни света, ни
красок, прозрачные глаза как-то вытаращены, пустые и холодные, точно
камешки. Нет, нет... хватит, довольно. Она сунула фотографию обратно,
отложила сумочку. Отныне она забудет этого героя, ведь он-то ее забыл,
оставил на произвол судьбы... какой эгоизм, какая жестокость - так поступить
с женой, которая его обожала! Нет-нет. Она забудет, найдет себе другого
мужа, на сей раз настоящего. Когда это дурацкое плавание закончиться, она
останется на родине, вот где ее место, она будет жить среди людей, близких
ей по духу, там мужчины сумеют оценить ее достоинства... В мозгу стали
всплывать имена, лица. Она открыла блокнот и принялась записывать... "Начнем
с самого важного", - мягко предостерегла она себя. Воображение увлекло ее в
новые весенние края, где вполне возможны встречи с вполне подходящими
женихами, знакомыми и незнакомыми, - восхитительные встречи, которые столько
сулят. Перед глазами разыгрывалась одна сцена за другой. На минуту сюда же
затесался дон Педро, но тотчас был изгнан, и снова длилось восхитительное
шествие: она сама в сопровождении то и дело меняющихся спутников... и все
время она приглаживала щеткой волосы, опять и опять, сотни раз, не считая.
Она забыла про обед. Прежде она опасалась - как-то ее примут на родине
друзья и знакомые и мужнина родня, после того как она (конечно же, они так
полагают) потерпела в Мексике неудачу: ведь все, кто окружал ее в Мексике,
старательно шаг за шагом сообщали им о ходе ее романа с доном Педро... да, и
о развязке тоже... И еще, вечно над нею нависала грозная тень Немезиды; а
вдруг однажды тень эта обретет плоть и кровь и в дом заявится какой-нибудь
деревенский олух - родственничек, какой-нибудь племянник или троюродный
братец? Разыщет единственную из семейства, о которой сложены легенды, что,
мол, получила образование и вышла в люди и, уж конечно, разбогатела и рада
будет помочь им добиться того же. Время шло, никто не появлялся, и страх
понемногу притуплялся, а все же эта опасность существует. Фрау Риттерсдорф
сосредоточенно изучала адреса, записанные в красной с золотом книжечке,
медленно перелистывала страницы, то тут то там ставила против имени пометку;
меняются обстоятельства, меняются номера телефонов; люди переезжают в другие
дома, и сердца тоже находят для себя новые пристанища; не следует ждать
чудес, а все-таки она напишет с полдюжины скромных записочек давним,
испытанным вздыхателям, тем, кто, надо полагать, обрадуется весточке от нее;
и еще есть один в Бремене, этому она сообщит, куда и на каком корабле
прибывает, день и час прибытия - и, если женское чутье ей еще не вконец
изменило, он встретит ее на пристани, да-да, пожалуй, что и с цветами, как в
лучшие времена.
когда они наконец выбрались на улицу. - Да как же ты терпишь этого малого в
своей каюте?
Это же черт-те что!
он вел себя как нельзя лучше. Я только диву давался.
Давай посмотрим, что тут можно купить. На Кубе мы совсем ничего не купили.
Какие же мы после этого туристы?
овладела обоими в Гаване; на миг они взялись за руки, потом стали
заглядывать в двери лавок.
глиняной посуды и украшений, но все-таки пускай это будет что-нибудь местной
работы, образчик туземного искусства, правда, Дэвид?
надо ничего кожаного и деревянного.
будем ходить и смотреть, где что, увидим, что из этого получится.
какой-то лавки неподалеку вышли миссис Тредуэл с Вильгельмом Фрейтагом,
приветливо подняли руки на мексиканский манер, и Дэвид, к своему изумлению,
очень охотно поднял руку в ответ.
необычно оживленная.
были. А что?
вещевой лотереи? - сказал Фрейтаг Дэвиду. - Так вот, вся суть в ловкости
Лукьяненко Сергей
Буркатовский Сергей
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Каменистый Артем
Сапковский Анджей