Чтение 102–й страницы книги ~Пятая профессия~

Но перед этим он услышал выстрелы.

ЭПИЛОГ

КЛЮЧ К ЛАБИРИНТУ

ЗАЛОЖНИКИ СУДЬБЫ

Казалось, целую вечность назад Сэвэдж встретился с сестрой Рэйчел - Джойс
Стоун - в Афинах и гулял с ней по Парфенону, цитируя строки Шелли из
"Озимандиаца", дабы описать впечатление, которое произвели на него эти
руины.
"Воззри, о Всемогущий, на мои труды - и ужаснись
... Повсюду смерть
И разложение... Сей колоссальный остов обнажен
Лишь одинокие пустынные пески Тянутся в бесконечность..."
Тогда Джойс поняла его настроение: "Ничто - богатство, слава, сила - не
является вечным. Все тленно." Верно. Ничто не дается просто так, ничто не
принимается как само собой разумеющееся. Будущее конфликтует,
интерпретирует и частенько посмеивается над прошлым. История. Ложная
память. Дезинформация. Эти проблемы, так же, как и его собственный кошмар,
преследовали Сэвэджа. Парадокс, неумолимость, предательство и обман
времени.
Правда, заключенная в поэме Шелли, вскоре стала очевидной. Вскоре после
бойни в Горном Приюте Кунио Шираи японские средства массовой информации
завалили читателей, зрителей и слушателей репортажами и домыслами на,
казавшиеся бесконечными, недели. Заинтригованная, сбитая с толку, публика
требовала все больших и больших подробностей.
Одной из наиболее заинтересовавших японцев темой стал дневник Шираи,
обнаруженный в его доме. Как он и говорил Сэвэджу и Акире, собирался
создать легенду, убежденный в том, что и через тысячу лет о ней станут
вспоминать. Разумеется, в дневнике он не стал описывать ложь, которую
заложил в сердцевину. Вместо этого Шираи стал подпирать легенду тем, что
принялся сравнивать себя с великими историческими личностями, японскими
героями, не страшившимися отважно изменять ход истории, и достигавшими,
таким образом, мифических высот. Было ясным намерение Шираи опубликовать
дневник либо перед, либо сразу после своей смерти, чтобы его сторонники
могли почитать литературное наследие своего наставника, как и боготворить
его коми.
Героем, с которым Шираи идентифицировал себя более всего, был Ошио
Хейрохиро - политический активист девятнадцатого столетия. Взбешенный
ужасающей нищетой низших слоев населения, Ошио организовал восстание и был
настолько предан своей идее, что продал все свои вещи для того, чтобы
закупить мечи и ружья для голодающих крестьян. В 1837-м его товарищи
разоряли и сжигали богатые поместья. Вскоре Осака был охвачен пламенем.
Как только властям удалось подавить восстание, сторонники Ошио были
казнены, но перед этим жестоко замучены. Сам Ошио был схвачен и, дабы
избежать бесчестия, совершил сеппуку.
Поначалу стремление Шираи сравнить себя именно с этим героем японской
истории озадачивало, но политик все объяснил в своем дневнике. Восстание
Ошио - хотя и очень смелое - закончилось разгромом. Но Шираи писал, что
дело, за которое Ошио отдал свою жизнь, имело серьезнейшие последствия в
будущем, которые он лишь приветствовал. После того, как "черные корабли"
коммодора Перри бросили якоря в бухте Иокогамы, появилось новое поколение
протестующих против стремления Америки заставить Японию открыть свои порты
для торговых судов и сделать таким образом страну сателлитом Запада.
Вдохновленные примером Ошио, эти мятежники подтверждали культурную чистоту
Токугавского Сегуната. Они превозносили мистическую уникальность их нации,
богом посвященный нихондзинрон, божественную японскость, завещанную
богиней солнца - Аматерасу. Воины, бесхозные самураи, называвшие себя
шиши, клялись изгнать из страны всех иностранцев и иногда убивали западных
поселенцев. Шираи подло подчеркивал в своем дневнике, что не защищает
кровопролитие, хотя и хочет создать мощное политическое движение, в
котором Силы Аматерасу претворят мечту последователей Ошио - "изгнать
варваров" - в жизнь, и возвратят Японию японцам.
В подобном контексте Ошио действительно оказался тем самым героем, к
которому отсылал себя Шираи. Но в дневнике проскальзывали забавные и
назойливые вкрапления, совершенно изменявшие облик писавшего, ибо после
героических сравнений шли восхваления самого автора как человека,
положившего живот на алтарь Сил Аматерасу - уж так он страдал, мучился и
старался поставить организацию на ноги - в подготовке восстания, которое в
дневнике уже описывалось как успешное. Но вот что было вылущено из
принципов, проигнорированных Шираи, так это - "накормим бедных". Зато
такие крайности, как "изгоним варваров" и "очистим Японию" стали
синонимами "вернем императора". С 1600 года с установлением сегуната
Токугавы императора держали в тени, на заднем плане, в Киото, тогда как
главные силы сегуна находились в городе, называемом теперь Токио. Но
мятежники, которые исказили первоначальные намерения Ошио, так связывали
их японскость с бывшей святостью императорского института, что стали
настаивать на его воскрешении, на том, чтобы вернуть императора из Киото в
столицу сегуна и подтвердить его символичность как величайшего
национального знамени.
Поэтому в 1867-м последовала Реставрация Мэйдзи. После более чем двухсот
пятидесяти лет правления Токугавский Сегунат пал, и многочисленные
бюрократы решили погреть руки на столь удачно упавшей им прямо в руки
власти. Полностью окружив, отгородив императора от реальной жизни, они
завладели прибыльными делами, появившимися вместе с "черными кораблями"
коммодора Перри. Словами Масайоши Хотта, увидевшего будущее через четыре
года после прибытия "черных кораблей", это выглядело так:
"Я все-таки уверен в том, что нашей политикой должно стать упрочение
теперешнего положения, установление дружественных контактов с другими
странами, торговля и устранение наших собственных недостатков, укрепление
национальной мощи и постепенное приучение иностранцев к нашему влиянию.
Все это необходимо для того, чтобы в конце концов все страны мира узнали
благость идеальной уравновешенности и чтобы наше влияние распространилось
на земле."
Шираи в своем стремлении переделать историю был слеп. А вот Акира узрел
истину. И сказал Сэвэджу, когда они направлялись к Горному Приюту Шираи:
"Мы стараемся учиться у истории, но повернуть ее вспять - невозможно."
Другими словами, думал Сэвэдж - мы движемся вперед. Непрерывно. Стараемся
строить на основе прошедшего дня, но день сегодняшний - клин между "тогда"
и "скоро" - создает ту самую необходимую разницу и новые факторы,
гарантирующие, что "тогда" будет сильно отличаться от "скоро".
Нам не дано вернуться в прошлое, осознал он с печалью, вспоминая невинную
радость детства и ту ночь, в которую застрелился отец. Но что можно
сказать о честолюбии, надеждах и в особенности о любви? Неужели они
никчемны и обречены на провал? Лишь потому, что настоящее
запрограммировано ив одной из своих точек расходится с прошлым... а
будущее, по определению - изменение, сдерживаемое непредвиденными
обстоятельствами?
Жамэ вю. Де жа вю.
Ложная память. Дезинформация. Месяцами я жил в прошлом, которого не было,
- думал он.
Я противостоял настоящему, которое лишь повторяло прошлое. Но с разницей.
Да... Сэвэдж сглотнул... Акира мертв. (Боже правый, как же мне его
недостает!) Но смерть не была точным повторением моего кошмара. Он был...
Обезглавлен. Да.
И голова его упала на пол и покатилась ко мне и моргнула.
(Как мне его недостает!)
Но прежде чем его тело рухнуло на пол, безжизненные руки вручили мне меч.
Это было не так, как в прошлом! Тогда, быть может, мы все-таки можем
повернуть все вспять, изменить, откорректировать то, что находится за
нашими спинами.
Но в этом, данном случае прошлое было ложью. Его не существовало. Все
оказалось поганой шуточкой, сыгранной с нашей памятью.
Неужели все? Помнишь, что ты читал в той книге, которую тебе дал доктор
Сантицо? Память - это не то, что произошло год, месяц или день назад. Это
- одна секунда, это то, что бывает, когда прошлое становится настоящим и
собирается стать будущим. Я закован, пойман в разуме, в мгновенных
ощущениях. Прошлое невозможно доказать. Будущее - загадка. Сейчас я
существую вечно. До самой своей смерти.
Так что насчет надежды и любви? Что насчет Рэйчел? Что насчет...
Завтра? Неужели мои мечты рассыпятся в прах, надежды умрут, а любовь
испортится?
Не думаю.
Потому что Рэйчел знает правду. И о ней она мне довольно часто твердила.
Авраам верил.
По причине абсурдности самой веры.
Альтернатива неприемлема. Пока я действую по доброй воле...
- ... и знаю, что будут боль и страдания...
... и пока я стремлюсь вперед...
... по доброй воле...
... несмотря на страдания...
... несмотря на боль...
... с божьей помощью...
... по причине абсурдности веры...
... я не стану заложником судьбы...

ЗАПУТАННАЯ ЛОЖЬ