человеческой, отдельно взятой, - требуется, чтобы процесс был богочелов
еческим, а не человекобожеским. В этом значение таинств как собственного
основания новой жизни. Нравственный смысл (со стороны религиозной
нравственности, или благочестия), принадлежащий таинствам вообще, состоит
именно в том, что здесь человек принимает свое должное положение безусловной
зависимости от совершенно действительного, но вместе с тем совершенно
таинственного, чувственно не познаваемого добра, которое ему дается, а не
создается им. Перед таинством человеческая воля вполне отказывается от все
го своего, остается в совершенной потенциальности, или чистоте, и через то
становится способною, как чистая форма, к принятию сверхчеловеческого
содержания. Чрез таинства та единая и святая сущность, которая есть Церковь
сама в себе (Ding an sich, или ну менон церкви, по философской
терминологии), реально соединяет с собою или вбирает в себя внутреннее
существо человека и делает его жизнь богочеловеческою.
рационально-человеческим), но совершенно естественная для царства Божия
жизнь имеет свой правильный круг развития, главные моменты коего
обозначаются церковью в семи по преимуществу так называемых
организации, роста и укрепления (в миропомазании), излечивается от
привходящих повреждений (в покаянии), питается для вечности (в евхаристии),
восполняет или интегрирует единичное
истинного порядка общественного (в священстве, или рукоположении) и,
наконец, освящает болеющую и умирающую телесность для полной целости
будущего воскресения (в соборовании, или елеосвяще нии)177.
таинствах церкви, не зависят в начале и существе своем от воли человека. Тем
не менее эта высшая жизнь, как богочеловеческая, не может довольствоваться
одним страдательным нашим уч астием, ее процесс требует сознательного и
вольного содействия души человеческой высшему Духу. Хотя положительные силы
для этого содействия идут с самого первого начала от благодати Божией
(невнимание к этой истине порождает пагубные ошибки полупелагианс тва), но
они усвояются волею человеческою, формально различающеюся от воли Божией, и
проявляются в образе ее собственного действия (забвение этой второй истины,
столь же важной, как и первая, выразилось в христологии ересью
монофелитскою, а в нравоучении - квиэтизмом).
Божией (и ее предваряющим действием вызванные), очевидно, должны выражать
нормальное отношение лица к Богу, к людям и к своей материальной природе,
соответствуя трем общим основам нравст венности: благочестию, жалости и
стыду. Первое сосредоточенное деятельное выражение религиозного чувства, или
благочестия, его дело по преимуществу, есть молитва; такое же дело жалости
есть милостыня, а дело стыда - воздержание, или пост178. Этими тремя
благодатной жизни, как это с удивительною ясностью и простотою изображено в
священном повествовании о благочестивом центурионе Корнелии, который был
"творяй милостыни многи людям и
часа дня даже до сего часа бех постяся, и в девятый час моляся в дому моем,
и се муж ста предо мною во одежде светле и рече: Корнилие, услышана бысть
молитва твоя и милостыня твоя помя нушася пред Богом" (следует повеление
пригласить Симона, называемого Петром, обладающего словами спасения) (Деян.
ап. Х). Если скрытое, предваряющее действие благодати Божией, не отвергнутое
Корнелием, побуждало его к делам человеческого добра и поддержи вало его в
этих делах - в молитве, милостыне и посте, то сами эти дела, как здесь прямо
указывается, вызвали новые явные действия благодати Божией, причем
замечательно, что как явление небесного ангела было лишь чрезвычайным
средством для соблюдения уста новленного пути благочестия - для приглашения
земного посланника Божия, земного посредника высшей истины и жизни, так
точно последовавшее за проповедью Петра в доме Корнелия необычное и обильное
излияние даров св. Духа на новооглашенных не сделало излишн им для них
обычный, так сказать, органический способ реально-таинственного начинания
благодатной жизни - чрез крещение (там же, конец главы).
Ни ангел Божий, ни апостол Петр, вестник мира Христова, ни голос самого Духа
Святого, внезапно открывшегося в новообращенных, не сказали центуриону
италийской когорты того, что по
необходимым для этого римского воина, - они не сказали ему, что он,
становясь христианином, должен прежде всего отбросить оружие, непременно
отказаться от военной службы: об этом, бу дто бы непременном, условии
христианства - ни слова, ни намека во всем рассказе, хотя дело идет именно о
представителе войска. Отречение от военной службы совсем не входит в
новозаветное понятие о том, что требуется от мирского воина, чтобы стать ему
пол ноправным гражданином Царства Божия. Кроме тех условий, которые уже
исполнялись центурионом Корнелием, - именно кроме молитвы, милостыни, поста
- ему нужно еще "призвать Симона, нарицаемого Петром... он речет тебе
глаголы, в них же спасешься ты и весь до м твой". И пришедшему Петру
Корнелий говорит: "Ныне все мы пред Богом предстоим слышать все, повеленное
тебе от Бога"210. Но в этом всем, что Бог велит апостолу сообщить римскому
воину для его спасения, нет ничего о военной службе: "Отверз же Петр уста и
сказал: поистине разумею, что не на лица зрит Бог, но во всяком языке
боящийся его и делающий правду приятен Ему. Он послал слово сынам
Израилевым, благовествуя мир чрез Иисуса Христа, сей есть всем Господь. Вы
знаете происшедшее по всей Иудее, начиная
святым и силою Иисуса из Назарета, и Он прошел, благовествуя и исцеляя всех
насилованных от диавола, ибо Бог был с Ним. И мы свидетели всего, что
сотворил Он в стране Иудейской и в Иерусалиме, - Его же и убили, повесив на
древе. Сего Бог воскресил в третий день и дал Ему явлену быть - не всем
людям, но нам, свидетелям преднареченным от Бога, которые с Ним ели и пили
по воскресении Его от мертвых. И повелел нам проповедывать людям
мертвым. О Нем все пророки свидетельствуют, что оставление грехов примет
именем Его всякий верующий в Него. - И когда еще говорил Петр глаголы сии,
напал Дух святый на всех, слышащих сло во"211.
чтобы возвращаться к особому вопросу о военной службе179, а потому, что
находим здесь яркое указание для решения общего вопроса об отношении церкви
к государству, Христианства к Импе рии, Царства Божия к царству мирскому,
или, что то же, вопроса о христианском государстве. Если центурион Корнелий,
ставши вполне христианином, остался воином и, однако, не мог разделиться на
два чуждых друг другу и не связанных между собою лица, то ясно , что он
сделался христианским воином. Собрание таких воинов образует христианское
войско. Но войско есть и крайнее выражение, и первая реальная основа
государственности, следовательно, если может быть христианское войско, то
тем самым и тем более может
именно в этом смысле есть факт несомненный. Рассуждению подлежит только
вопрос о внутренних основаниях этого факта.
заставляло его "раздавать многие милостыни"212, оно же, конечно, побуждало
его защищать слабых от всяких обид и принуждать буйных насильников к
повиновению законам. Хотя он знал, что зак он, как и всякая человеческая
полезность, есть добро лишь относительное и подлежащее злоупотреблениям;
хотя он слышал, макет быть, о возмутительном злоупотреблении законной
власти, которое допустил прокуратор Понций, под влиянием завистливого и
злобного
Назарета, но, как человек справедливый, Корнелий знал, что abusus non tollit
usum213, и от исключительных случаев не делал вывода к общему правилу.
Настоящий римлянин (судя по имени), он с благородною гордостью сознавал и
свою долю в общем призвании мировладычного города:
его когорта, только римское оружие приостановило, хотя на время,
ожесточенные междоусобия, династические и партийные, сопровождавшиеся дикими
избиениями, а кругом по соседству идумейс кие и арабские кланы только под
покровом той же римской власти стали понемногу выходить из состояния
непрерывных войн и грубого варварства.
государство и его главный орган - войско силою, необходимою для общего
блага. Должен ли он был изменить это свое суждение, ставши христианином? В
нем открылась новая, высшая, чисто духовная жизнь, но разве этим
упразднилось зло вне его? Ведь та жалость, которою оправдывалось его
воинское служение, - ведь она относилась именно к страдающим от внешнего
зла, которое осталось как было. Или, может быть, открывшаяся в нем высшая
жизнь,
- ту самую жалость, или милосердие, которое "помянулось перед Богом"215 (см.
выше), и заменить его равнодушием к чужим страданиям? Но такое равнодушие,
или бездушие, есть отличитель ное свойство камня - низшей, а не высшей
степени бытия. Или, не отказываясь от сострадания, христианин вместе с новою
жизнью получает и особую силу побеждать всякое внешнее зло, не противясь ему
принуждением, - побеждать его одним непосредственным нравст венным
действием, или чудом благодати? Предположение замечательно неосновательное,
Конюшевский Владислав
Пехов Алексей
Быков Василий
Круз Андрей
Фазиль Искандер
Вронский Константин