Чтение 102–й страницы книги ~Бессмертная трилогия~

В театре, если смотреть сверху, предательски поблескивают из партера не
только сегодняшние лысины и плеши, но и будущие.

Пожалуй, и в литературе полезно смотреть на людей с галерки.

* * *

Париж. Небольшой отель на Рю Лористон. Мадам, что сидит за конторкой,
говорит мне со шпилечкой:

- Вы, русские, очень любите мыться!

- Да. Любим.

- Я заметила, месье, что вы каждый день принимаете ванну.

- А вы, мадам? Французы?

- О нет, месье! Для чего же нам часто мыться? Ведь мы чистые.

Поразительная нация.

* * *

Я минут пять рассказывал официанту, как мне приготовить "свиную
отбивную".

Он с внимательнейшей мордой, кивая, говорил мне:

- Слушаюсь!..

- Понятно-с!..

- Непременно-с!..

- Так-с!..

- Не извольте беспокоиться, все будет по вашему вкусу.

Потом подошел к окошечку и крикнул:

- Один раз свиная отбивная!

Этот урок, полученный в задрипанной столовке, мне в жизни пригодился.
Причем я вспоминал и вспоминаю его в самых разнообразных случаях.

* * *

Рабле - этот медик, юрист, филолог, археолог, натуралист, гуманист,
богослов - считался самым блестящим собеседником "на пиршестве человеческого
ума".

За несколько минут до смерти он сказал:

- Закройте занавес. Фарс сыгран.

Боже мой, он украл у меня предсмертную фразу!

* * *

Меня веселит известное мнение Толстого, кинутое им Чехову:

- Вы знаете, я терпеть не могу шекспировских пьес, но ваши еще хуже!

* * *

Умный Владимир Нарбут (был такой стоящий поэт, тоже поставленный к стенке
Сталиным) как-то сказал про меня: "Мне нравится Мариенгоф. В нем говна
много". А вот в Шаляпине этого самого достоинства куда было побольше! Да и
позловонней!

Фу!

ЕГО ВЫСОКОРОДИЮ ГОСПОДИНУ

(управляющему конторой императорских театров)

от солиста его величества

Федора Ивановича Шаляпина

12/25 ноября 1913

ЗАЯВЛЕНИЕ

Находясь на службе в императорских Московских и Петербургских театрах в
течение более чем пятнадцати лет, я с великим долготерпением следил за
наградами, коими пользуются даже капельдинеры вышеназванных театров, то есть
получают ежегодно медали, ордена и прочие регалии; получают эти знаки
отличия буквально все; я же благодаря каким-то темным интригам конторы и
других, заведующих этим делом, отличия знаков лишен.

Не понимая, за что именно я состою в игнорировании, покорно прошу Ваше
высокородие немедленно представить меня к наградам и выдать мне какой-нибудь
орденок за N конторы и приложением печати.

Солист его величества

Ф. Шаляпин

Вот! Только ему в жизни и не хватало, что паршивенького орденочка от
идиота-царя!

Говно!

* * *

Мы жалуемся, удивляемся, негодуем на плохих матерей. Природа! Проклятая
природа! Ведь и куры-наседки, куры-матери не одинаковые. Одна хорошо
ухаживает за выводком, а другая, как злая мачеха: топчет своих цыплят, плохо
укрывает их, поедает их корм, а иногда даже свирепо убивает. Словом, хорошо
выращивают потомство не более 50% кур. Среди женщин примерно тот же процент.

* * *

Петрарка, как известно, воспевал Лауру двадцать один год. А она все
рожала и рожала детей своему мужу, какому-то авиньонцу. Одиннадцать
нарожала. Дело для нас простое, понятное. Как-никак Петрарка свой брат из
пиитического цеха. Ему, разумеется, нужна была тема, а вовсе не женщина.
Женщины и без Лауры были и, как положено, от него брюхатели. Когда Лаура
умерла (от чумы), Петрарка продолжал посвящать ей сонеты.

Тема бессмертна!

* * *

Черт знает кого и черт знает за что хвалят журналы и газеты...

Впрочем, нам не привыкать! У нас ведь и в сказках дурак называет лягушку
- зеленой птичкой.

* * *

"Роман без вранья" я написал меньше чем в месяц. На даче, под Москвой, в
Пушкино. Трудился, почти как Флобер над "Саламбо", когда тот приказал своему
слуге разговаривать с ним только по воскресеньям, да и то, чтобы сказать ему
всего три слова: "Сударь, сегодня воскресенье".

* * *

Французы заметили, что у Мольера сорокалетний мужчина всегда - рогоносец,
старик.

До чего же приятно изменилось время! Теперь пятидесятилетние и
шестидесятилетние мужчины, седые и в лысинах, сами Дон-Жуаны, не без успеха
наставляющие рога молодым мужьям.

В старину бы сказали: духом к небу парят, а ножками в аду перебирают.

"Как хороши, как свежи были розы!"

Это первая строчка стихотворения Мятлева.

Многие ли теперь знают фамилию этого автора?

* * *

"... Лично для меня личные мои дела имеют более значения, нежели все
мировые вопросы - не от мировых вопросов люди топятся, стреляются, делаются
пьяницами, - я испытал это и знаю, что поэзия сердца имеет такие же права,
как и поэзия мысли, - лично для меня первая привлекательней последней, и
потому, например, лично на меня ваши пьесы (стихи) без тенденции производят
сильнейшее впечатление, нежели пьесы с тенденцией..."

Это же не Мариенгоф писал Есенину, а Чернышевский... и кому? Некрасову!

* * *

В двадцатых годах у нас в Москве спрашивали:

- Кому на Руси живется хорошо?

И отвечали:

- Максиму Горькому в Сорренто.

Он тогда был невозвращенцем. С Лениным не сговорился. А вот со Сталиным,
видите ли, и с его Ягодами нашел общий язык!

* * *

Чистейшего Чехова цензура запрещала "по цинизму и сальности".

Оыа всегда идиотка, эта цензура. Если она будет существовать и при
коммунизме (а это не исключено), так идиоткой и останется.

Умнеют-то машины, а не люди.

Вот три века тому назад, к примеру, Мильтон не только понимал, но и
требовал, чтобы книга рождалась так же свободно, как человек, чтобы на ней
стояло лишь имя автора и издателя и чтобы она, как человек, сама за себя
отвечала.

АН, нет! И через триста лет какому-нибудь невежде и подлецу у нас платят
деньги, чтобы он, шлепнув блямбу, изволил надписать "разрешено к печати".

* * *

Достоевский писал жене: "Роман Толстого (про Анну Каренину) довольно