этой прочности. И тут у меня мелькнула безумная мысль проверить его
испанскую реакцию на Карменситу.
моем вопросе некоторую недобросовестность. -- Эту фулиганку, которую отец
убил?
понимая, какое к этому имеет отношение прочность его достижений, -- я бы ее
там, под землей, палкой забил, как змею. Слыхано ли, чтобы абхазка так
позорила своего отца! А чего ты ее вспомнил?
Рыжий бык вполне подходил для такой роли, и Бардушу явно можно было подучить
кое-каким приемам матадора, ноя, думаю, это зрелище навряд ли всколыхнуло бы
генетическую память Хасана-Хозе, даже если бы удалось доказать старшему
пастуху научную плодотворность такого опыта.
с быком, как раздался громкий лай собаки. Она побежала вниз.
уловив, что он смолк.
у огня, где ему освободили место.
подайте ему ужин!
тишине, как водяные часы, равномерно шлепали капли из корзины, где лежал
свежий сыр. Снаружи время от времени доносились богатырские выдохи быков.
Журчал ручей. Со стороны луга дважды или трижды налетал и затихал топот
мчащихся осликов. Улегшись под буркой и поудобней пристроив голову к седлу,
я сладко уснул.
Москве или в горах. Это работала неутомимая, как я потом убедился, "Спидола"
Хасана-Хозе.
необыкновенно бодро. Когда я, взяв полотенце, пошел умываться к ручью,
ослики пробегали по цветущему лугу. Я их почему-то пересчитал. Оказалось,
что девять осликов бегут за одной ослицей.
привлекательности, но ничего не понял. Потряхивая гривкой и наклонив голову,
как мне показалось, с выражением затаенной усмешки, она бежала впереди. Это
была ослица светло-пепельной масти и, видимо, в ослином племени проходила за
блондинку. Один осел был мышастый, другой, в рыжих клочьях, замыкал шествие.
Все остальные были темные.
невидимому кругу, снова появились далеко внизу. Теперь я заметил, что два
задних ослика, медленно наращивая темп, обошли передних, что не вызвало у
обойденных никакого особого волнения, словно это входило в заранее
обусловленный стайерский замысел. Так как, пока я наблюдал за ними, со
стороны осликов не было ни одной попытки овладеть ослицей, казалось, что по
условиям забега ослица достанется тому ослику, который последним удержится
на дистанции, когда все остальные, не выдержав гонки, попадают замертво.
виду у ледника пела цветущим травам о радости побега из-под его глыбы.
слушал журчанье ручья, и вдруг мне в голову пришла такая мысль.
сама была частью ледника, так и мы до собственного освобождения не только
угнетаемся несвободой, но и сами невольно являемся частью несвободы,
угнетения и самоугнетения.
себя, это еще одна разновидность несвободы. Акт дарения свободы есть главный
признак самого существования нашей свободы. Подобно тому как в удачности
собственной шутки мы убеждаемся, увидев, как другой человек улыбается ей,
так и о существовании нашей свободы мы с абсолютной точностью убеждаемся
только в момент дарения свободы другому. Если ты свободен -- журчи! Иначе
твоя свобода уродлива как ручей, журчащий с выключенным звуком.
перекинул фотоаппарат через плечо, и мы двинулись в путь.
Волшебно-золотистые от цветущих примул, в белых пятнах снежников, круглые
холмы уходили на юго-восток. Перебираясь по ним, мы должны были дойти до
святилища.
который пас своих коз над ангельски-голубым озерцом, в котором сидел большой
черный буйвол и, спокойно поглядывая на нас, жевал свою жвачку. Глазу,
привыкшему видеть буйволов в болотистых долинных водах, видеть его в горном
озере было так же странно, как увидеть негра в палате лордов, пожевывающего
чуингвам.
живописно, что Андрей не удержался и несколько раз пощелкал его с разных
сторон. Забавно было замечать, что старый одноглазый пастух каждый раз,
когда Андрей нацеливал на него свой объектив, так поворачивал голову, чтобы
остаться запечатленным своим зрячим профилем. Я подумал, что идея
соцреализма возникла не на пустом месте, она отражает достаточно древнюю
особенность человеческой психики.
что Андрей все чаще останавливается, озирается, не зная, на какой из
ближайших холмов взобраться.
холма, взобрался на другой, зашел за него, вновь появился и, показав мне
рукой, чтобы я, не взбираясь к нему, прямо шел к другому холму, сам двинулся
туда же.
холмам. Я подумал, что наши пастухи, вероятно, были правы, считая, что это
святилище находится где-то очень далеко отсюда, а Андрей за десять лет
просто забыл об этом. Но вдруг он вылез из-за очередного холма и уверенно
помахал мне рукой. Я спустился со своего и поднялся к нему.
пространство, огороженное белыми камнями. Внутри этой символической ограды
лежала огромная куча наконечников стрел: клешневидные, ромбовидные, со
сдвоенным или даже строенным жалом, многогранные, плоские, расширенные как
допасти, или суженные как шило.
услышал. Очень уж это далеко. Понятно, почему наши предки выбрали место для
клятвы и молитвы, расположенное столь высоко. Они хотели быть поближе к
богу.
семь-восемь веков, покрылась только поверхностным слоем ржавчины. От
древков, конечно, и следа не осталось.
мы послали в Москву на экспертизу несколько наконечников. Специалисты по
металлу, определив наличие примесей в выплавке, не смогли расшифровать
состав этих примесей.
Я взял на память несколько наконечников с наиболее шаловливыми формами
смертоубийства, и мы пустились в обратный путь.
склоне одного из них я увидел ослика. Пока я подходил к нему, он с печальным
любопытством меня оглядывал. Это был темный ослик с мышастым брюхом и
светлыми арлекинистыми пятнами у губ и глаз. Эта арлекинистость морды ослика
показалась мне знакомой, но я никак не мог припомнить, кого именно он мне
напоминает. Я погладил его длинноухую морду, потрепал по гривке, и он вел
себя так, как будто соскучился лично по мне.
привязчивости я не ожидал, и это меня обрадовало. Тем более что у меня
никогда не было последователей. Пусть будет хотя бы один такой
последователь, думал я, оглядываясь и видя, что ослик топает за мной.
части холма. Холм, по которому я шел теперь с осликом, неожиданно
превратился в каменистый обрыв.
присоединиться к Андрею. Я думал, что ослик сделает то же самое, но он,
дойдя до края обрыва, остановился и уставился в пространство. Я несколько
раз окликал его, но он даже не обернулся. Я не поленился вернуться, подошел
к краю обрыва и, взяв его за голову, попытался сдвинуть его с места. Он не
сдвинулся ни на шаг. Тогда я ухватился за его шею и попытался загнуть ее в
обратную сторону. Шея не сгибалась. Сочетание арлекинистой морды с
жестоковыйностью усилили признаки какого-то знакомого писателя, но я так и
не смог его вспомнить.
пространство. Почему он так охотно шел за мной, а теперь заупрямился? Что
ему открылось? О чем он задумался? Или он разочаровался во мне, потому что я
не рискнул лезть в пропасть? Сколько загадочных вопросов может породить один
осел! Рискуя остаться без единственного последователя, я присоединился к
Андрею.
топором толстую пихтовую ветку.
Трубников Александр
Орловский Гай Юлий
Никитин Юрий
Прозоров Александр
Чернецов Андрей
Афанасьев Роман