но не остался обедать. Кашевар просил оценить его старание, не обижать
отказом. "А как вы стреляете? - неожиданно спросил Панфилов. - Покажите-ка
вашу винтовку!" Винтовка оказалась запущенной, грязной. И Панфилов
отказался от обеда. "Какое же сопротивление вы окажете, если на вас выйдут
немцы? - сказал он повару. - Как же вас не обижать, если вы меня обидели?"
Весь батальон об этом уже знает.
Лысанку. Исламкулов взял у него повод и, держа лошадь под уздцы, подсадил
меня в седло. У нас, казахов, это знак высшего уважения, оказываемый лишь
немногим. Рахимов вскочил на своего коня. У крыльца ожидали сани, в
которых приехал Исламкулов. Я вновь извинился.
батальону. А сейчас сказал веско, обдуманно. С седла я отдал честь своему
гостю и тронул коня.
5. КАНУН. СТАНЦИЯ МАТРЕНИНО
как он чуть не был расстрелян...
нужную страницу. Читаю вслух о том, как Момыш-Улы на миг представил себя
худеньким Джильбаевым, приговоренным к расстрелу.
скосят не вражеские пули, а свои, непрощающие пули солдат, вершащих
воинское правосудие. Нет, нет, пусть со мной станется что угодно, но не
это!"
шутит? Не похоже.
только жизнью - честью.
повести.
послушать, промолчал.
главу.
131,5, выбирая вместе с Заевым позицию его роты.
лесу. Там и сям торчали пни, поднялась мелкая молодь, кое-где виднелись
узкие заснеженные полоски пашни. Огражденный пнями, поросший кустарником
бугор громоздился близ скрещения двух проселков. Они соединялись у
крепкого деревянного моста, переброшенного через речонку, уже затянутую
льдом, и затем снова разбегались.
пошевеливаемые ветром цепкие листья дубняка. Переваливаясь на выбоинах,
проехали в сторону фронта два грузовика. В кузовах были наложены стянутые
веревкой полушубки. Машины миновали мост, скрылись в лесу. И опять все
замерло.
послужившую шинель (так был обмундирован весь мой батальон), Заев еще раз
оглядел подступавший отовсюду лес. В ранних сумерках глубокие глазницы
Заева казались темными, лишь иногда оттуда посверкивали маленькие запавшие
глаза. Темнели и провалы его щек.
огрей.
у кого больше решимости.
пронеслось былое.
это прежний Заев. Нет, он был и прежним и не прежним.
"ты", - скажи, чтобы привезли нам ужин. И чтобы на водку не скупились. А
то чем я согрею своих молодцов?
прикрикнул:
напутственная здравица Панфилова. Я сказал мягче:
смей терять ее, Семен!
Неизменный Синченко следует за мной. Ухабистая лесная дорожка выводит на
шоссе. Уже совсем смерклось; над темными зубцами леса, жмущегося к тесьме
асфальта, показалась полная луна; в вышине проступили первые, еще редкие,
звезды. По шоссе, прямому, как натянутая тетива, порой на небольшой
скорости, без света, проходят машины то к фронту, то в другую сторону. Это
движение не назовешь оживленным. Ничто, кажется, не предвещает громового
дня. Противник изготовился, молчит. Видимо, готовы и мы.
окученных снегом, уже протянут телефонный черный шнур. Лысанка бежит подле
него. Впереди неясно вырисовывается здание железнодорожной станции. Это
Матренино. Дома, лепящиеся к станции, не составляют порядка, а темнеют
вразброд. Неожиданно на околице грохочет разрыв дальнобойного снаряда.
Почти тотчас слышится еще удар - глуховатый тяжелый удар в той стороне,
где пролегает скрытое мглой Волоколамское шоссе.
Взблеск озаряет изгородь, макушку стога. И, будто откликаясь, снова бахает
там, где протянулась невидимая отсюда деревня Горюны. Пауза. Снова
одиночный разрыв. Другой...
немцы начали методически гвоздить два населенных пункта: станцию Матренино
и Горюны.
землю. Я подъехал туда. Крупный, когда-то полнотелый, а теперь костистый
Голубцов, запевала батальона, с маху рубил жесткую почву острым ребром
лопаты. Стал слышен нарастающий противный гул снаряда, будто летящего
прямо сюда. Бойцы прильнули к неглубоким выемкам, я спрыгнул с седла, тоже
распластался. В полусотне метров в чистом поле взметнулось белое пламя,
громыхнул взрыв.
острая сталь высекала искры. Высоко над головой прошелестел следующий
снаряд, бахнул где-то за селом.
стрельбы лежа, постелить сенца и... И можно спать.