подбираем. День уходит. Вода в Мае светлеет, река стихает, утомившись в
быстром беге. Мягко дует ветер. Странное ощущение -- ни единого живого
существа, жуткое безлюдье.
Заметив нас, он кренится с крыла на крыло, стремительно проносится над нами,
летит дальше, все еще качаясь на крыльях.
высоко над нами в обратном направлении. Мы все выскакиваем на берег, ждем
долго, ждем с великой надеждой, что наконец-то рассеется наша тревога.
выбрасывает вымпел -- белую ленту с камнем. Все бежим к нему. Самолет уходит
на юг. Я развязываю стянутую тугим узлом записку. Чувствую, как весь
холодею. На бледном лице Нины появляются багровые пятна, сухие губы
нетерпеливо шепчут:
земле какие-то обугленные вещи. Больше ничего не заметно. Соболев".
говорит он спокойно. -- Видимо, Трофим еще до грозы ушел вниз.
вернулся после грозы, чтобы принять сигнал? -- Она хватает нас за руки,
тащит к лодке, но вдруг останавливается. У нее дрожит подбородок, глаза
мутнеют, косынка сползает на шею. -- Если вам дорог он, -- говорит она,
пересиливая себя, -- вы не должны задерживаться, не надо спать, есть,
откажитесь от всего, пока не увидим Трофима. Умоляю, давайте скорее плыть,
или я уйду сама...
недалеко от сворота.
отнявший у нас много времени. Тут уж поработал моторист!
Костя успокаивается, долго и пристально смотрит мне в глаза. Я улыбаюсь. Он
говорит, кивая на отставший рев бурунов:
неправдоподобное выражение спокойствия.
стегнул бичом по реке, выхватил из темноты утесы. Ночью опасность более
ощутима.
пронизавший мрак ночи.
Трофима? Боже, что тогда будет с Ниной! Но не нужно отчаиваться. Я верю,
огонек рассеет нашу тревогу.
из боковой лощины, галечный берег с ершистым наносником. Еще через минуту
видим палатки, плот на воде, и у огня сбившихся в кучу людей. Вот удивлены
они появлением в этих глухих кривунах Маи моторки, да еще ночью!
Фара обливает ярким светом людей, прошивает ельник. Узнаю Фильку,
Пресникова, Бурмакина, Деморчука, двух проводников. Глаза упрямо ищут
Трофима. Почему он не бежит навстречу, как это было всегда? Кажется, у меня
не сердце бьется в груди, а дятел долбит по больному месту.
тревоги.
становятся суровыми. Кто-то шевелит ногой гальку. В наступившей тишине
мерным прибоем стучат о долбленку набегающие волны реки.
задерживаю Фильку у лодки.
лагерь и следите -- как появится на гольце дым или гелиотроп засветит,
ведите оленей, сниматься будем с пункта. Приказал, чтобы до его прихода плот
был готов. А что случилось?
уйти?
голец спустился, там балаган каюров, и заболел...
Ослепительный свет вынуждает меня зажмуриться. После небольшой паузы я
говорю:
работы, и фонарь остался непотушенным. Сегодня к пункту летал самолет, на
гольце никого не оказалось, палатка сгорела. Мы рассчитывали застать Трофима
здесь...
огонь сухие поленья, и к небу поднялся рыжим языком огонь.
случиться: и ногу недолго вывихнуть, и простыть -- небольшая хитрость.
остальными утром пораньше соберете оленей, возьмете продовольствие, палатки,
постели -- и следом за нами. Понятно?
Нина.
балагане, и мы к утру будем у него.
последние силы. Устали мы. Болят спина, плечи, ноги. Убийственно хочется
уснуть, безразлично где: на острых ребрах камней, на мокрой земле или сидя.
страшные думы гнездятся в ее голове! Как жаль мне тебя, Нина!.. И все-таки я
верю, ты еще будешь счастлива с Трофимом.
глубокой промоине, мечется ручей. Вверху, в бездонье, мерцают звезды. Ничего
не видно.
ужасающей темноте не нужны глаза, не знаешь, куда ступают ноги.
Передвигаемся с опаской. Все время кажется, что под тобою пропасть. Но надо
идти, идти и идти.
мужика, как Трофим, не то что гроза, а и сам атом не возьмет --
расщепляется. Мы-то ведь знаем его.
вот сейчас услышать его шаги или крик о помощи!
тьмы. На лицо падают невесомые пушинки снега. Все это обрушивается внезапно,
сразу, Филька ведет нас вслепую. Слышим, как он посохом нащупывает путь, как
его ноги проваливаются в пустоту, ломают кусты. Так темно, что мы не видим
не только тропу, но и друг друга. Небо и земля неразличимы.
камнями сухое место, усаживаемся, жмемся друг к другу. Ждем. Ждем долго. С
облаков падает снег. Если бы не этот адский холод!
вбирая голову в воротник, как черепаха, и засовываю глубоко под телогрейку
закоченевшие руки. Пытаюсь как-то отгородиться от холода, найти такое
положение, при котором можно будет немножко забыться. Но вдруг подумалось: а
что, если за ночь выпадет больше снега и у Трофима нет костра! Сразу мне
вспоминается Джугджурский перевал, где мы замерзали в пургу без огня. Меня
всего потрясает это воспоминание. Я вскакиваю. Разве не величайшее
преступление наша задержка?
мокрый снег. А кругом темная ночь да зловещий шорох выпавшего снега. Шаги
тяжелеют. Все мы чувствуем себя слабыми, беспомощными, среди мрака. Главный
ориентир -- шум ручья. Его я стараюсь держать справа. И важно, чтобы путь
все время шел на подъем...