приходят перед ночью с судном. (Должен отлить в его абстрактное судно
хотЯ бы несколько слов. Пусть не все, сколько скопилось.)
глазам.
бывшего буйного рецидивиста С тот сегоднЯ почемуРто не пошел курить в
сортир. Накачан препаратами, подавлен, покорен, всегда послушен, но...
курил в палате, почему?! С Уголовник жалко, слезливо оправдывается: ведь
в палате никого в ту минуту не было! один!..
себЯ за человека он давно не считает.
С њто за глупости! С сердитсЯ Пыляев.
знает. Он хочет плакать.
бы выбросил, но иглы, то бишь уколов, не миновать, медбратьЯ тут как
тут, зафиксируют и сами же уколят С грубо, с синяками.
ка. Да что ж он с ним (с нами) так просто! И при людях. Рядом больные.
Рядом медбрат копошится. Простота спроса менЯ особенно поражала. њто ж
он так походя?
ются, вдруг понимаю Я. Не в кабинете же. Не в позе же роденовского мыс-
лителя, не знающего, куда деть свой кулак. Именно так С походЯ и на
среднедоступном профессиональном уровне. Пыляев не торопит, даже не нас-
таивает, а увидев, что больной пока что держитсЯ и молчит, доктор Пыляев
лишь потреплет больного дружески по плечу и уйдет, ничуть не огорчив-
шись. Зевнет еще раз.
глазах С он заглянет, пожалуй, сейчас в столовую, чтобы взять кусок рыбы
длЯ больничной кошки Мани, орет, мявкает ведь под окнами...
стороны снов) сколько мог, выматывал меня, вычерпывал. Сон давил. Один
из принудлечившихсЯ солдат уже остерег (шепнул), что ночью Я стал сипло
покрикивать и проговариваться. Я понимал, что приближаюсь к развязке.
њто осталось немного. Как все. Не Я первый.
кастрюлю с бледным супцом. Она подталкивала каталку, и половник колоко-
лом гремел в кастрюле. (Половнику не обо что задержатьсЯ в жиже.) Но и
нам, больным, уже все равно, что черпать или не черпать в тарелке. Нам
не хочетсЯ есть С нам хочетсЯ рассказать комуРнибудь о себе; и при этом
не поплатиться. Я видел, как слезливый рецидивист скоренько похлебал и
поспешил в сортир, пока там никого нет. Уголовник, превращенный в полуи-
диота, царапает ногтем, спичкой сортирную стену, но всеРтаки без слов,
без единого, стена испещрена, это рассказ. Птички, звери, нити, столбы и
длинные провода, знаки, рожицы, человечки, С рассказать, но не прогово-
риться.
њиров уже!..) С удивило, пожалуй, то, что тем настойчивее Я, самый из
них старый, продолжал свои сострадательные усилия. Мне не отказать в
упорстве. Я пытался: Я вызывал в себе чувство чужой боли.
рее всего, Иван Емельянович сам, своей волей определил и означил его
вменяемость (а Пыляев тотчас легким дымком пустил опережающий и поддер-
живающий слух). Иван все, что надо, увидел, Я думаю, на лице њирова уже
в день его поступлениЯ (Иван ли не опытен!). Все видел, все знал и дав-
нымРдавно решил сдать его под пулю; Иван, а с ним и Пыляев, они лишь
страчивали времЯ С тянули по необходимости, чтоб было солиднее и чтоб
было похоже на медицинское заключение. В параллель Иван Емельянович мог,
разумеется, провести спецанализы, кровь, пункция, энцефалограммы С мог
так и мог этак. Мог как угодно. Но не верю Я в выводы. Не верю в их обс-
ледованиЯ и исследования. Я никому из них, служивых, не верю С они это
они, вот и все. И, значит, они на все сто в государственно оплаченном
сговоре. Дурачат друг друга латинскими терминами. А видят все русским
прищуренным глазком.
та с раскрытыми ртами (один из них Сесеша) уже знали, что бандит раско-
лолся: уже оформляют. Возможно, сболтнули санитары. Шепнули. КакРто же
становитсЯ всем известно. Даже подсмотрели уже заготовленную на него бу-
магу, будто бы с особо ответственной печатью и с веером подписей. (Кон-
верт запечатан, но ведь некоторое видят сквозь.) Тњиров! њиров... Уводят
!У С ктоРто комуРто шепотом. Свистящим (от долгого молчания) шепотом. Уж
если он раскололся. Уж если такой раскололся!.. ТПошли!У С крикнул њиро-
ву один из медбратьев.
ему (наконецРто) выстрел в затылок. Его пулЯ уже не в Ящиках лежит, уже
тепленькая, подмигнул медбрат. Уже в обойме. Уже в стволе, поправил вто-
рой. Ну, не щас, конечно, а только вечером. Может, его через неделю
только. А прямо бы у выхода и шлепнуть, жаль, что не щас . Они подошли к
нему ближе. њиров все понял. По интонации. Можно крикнуть, вызывая:
ТПошли!У С и можно ТПошли !..У На его багровом лице С на лбу С вспыхнуло
белое круглое пятно. (На щеках нет. Только на лбу.) Это њиров так поб-
леднел. Вот он оглядываетсЯ на свою кровать, на тумбочку, из мелкого ба-
рахла брать ли что С понадобитсЯ ли? может, его всеРтаки на анализы в
другую больницу?.. њиров понял. Но он спрашивает: ТВ какую?У С то есть
куда, в какую больницу его переводят. ТА угадай с трех разУ, С отвечает
медбрат. Теперь все Ясно. њиров идет к выходу. Я, как и другие, зачемРто
жду его взгляда, жеста. Идет мимо. Так и не глянув на нас, он уходит,
несЯ к дверям на лбу свою белую смертную печать.
прислушался. Таких голосов у нас в палате не было. Я еще вслушался: сол-
дат беседовал сам с собой на два голоса. Спрашивал С отвечал. Слова
громки, но сонно невнятны. Под его дундеж проснулсЯ седой, в шрамах уго-
ловник, что прислан в палату на место (на койку) насильника Васи, С он
прикрикнул, как на двоих:
добрал менЯ с ним в пару. (Уже добивали.) По ощущению мое тело стало
аморфно, вялотекуче, как один длинный кусок мяса с мелкими костями. Тело
сделалось никаким, ничьим. (МенЯ можно было, как полотенце, повесить на
крючок.) С Сесешей мы часами лежали рядом. Нас перевели в сортирный от-
сек С в особый угол, весь пропитанный вонью. (Ниша, где кровати и унита-
зы рядом.) Обоим делали синхронные укол за уколом, один на полную вя-
лость психики, другой на испражнение и, выждав едва ли четверть часа,
сначала меня, затем Сесешу подымали к унитазу, чтобы ТпрочиститьУ. Три
раза в сутки, последний, самый слабящий и опустошающий укол С вечером.
Я спросил; Я успел его спросить в оставшийсЯ нам
двухминутный просвет времени (нас уже ТпрочистилиУ над
унитазом, но нас еще не бросило в сон) С как тебЯ зовут?
его припомнил: ведь это сосед по палате, это он, его кровать рядом (в
такую провальную расслабленность они вогнали мой ум).
Корнев Павел
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Кервуд Оливер Дж.