рук, на это стоит посмотреть!
ними появились и взрослые; живописной гурьбой, громко, оживленно болтая, они
дружно свернули направо, в противоположную сторону от наблюдателей, быстро
миновали три лавчонки и вошли в четвертую, дети вбежали туда первыми.
отводить душу, высказывая все, что она о них думает.
пальцы, а то и их стащат! Это такой народ, они не покупать ходят! - Она
горестно морщилась и потрясала кулаками, разбирая свой разворошенный,
беспорядочно раскиданный товар, потом печально обратилась к американцам. -
Чистое полотно, - говорила она, - настоящие кружева, всюду ручная вышивка,
такие хорошие вещи, красивые и совсем дешево...
уже не будет, она и не пыталась всерьез соблазнить их своим товаром. В
отчаянии она пыталась хотя бы понять, что же у нее украли.
другую лавку. Пепе, который остался на страже у входа, шагнул в сторону и
слегка им поклонился. Хозяйка по просьбе фрау Шмитт выкладывала перед ней
льняные носовые платки с простой траурной каймой. Внезапное появление
разношерстной толпы иностранцев (она мигом разобрала, что тут есть и люди
порядочные, и проходимцы) встревожило ее. Она уже столько предлагала этой
покупательнице коробок с самыми настоящими траурными платками, и все
оказывалось не по ней: то они слишком велики, то слишком малы, то слишком
тонкие, то слишком грубые, и каемка то чересчур узка, то чересчур широка, и
они то чересчур дорогие, то чересчур дешевы... В панике хозяйка собрала все
платки и почти закричала на фрау Шмитт:
поодаль, а на нее набрасывается воровская стая хищного воронья.
попятилась - и вот приятный сюрприз, тут, оказывается, ее корабельные
попутчики! Она обрадовалась не испанцам, они не в счет, а этим странным
американцам, они хоть и странные, но все же славные. Поневоле вспомнилось,
как герр Скотт сочувствовал бедняжке резчику с нижней палубы... хорошо,
конечно, если человек строг, хладнокровен, всегда и во всем непогрешимо
прав, конечно же, таков капитан Тиле, но трогательны и те, кому не чужды
человеческие чувства, любовь к ближнему, участие и милосердие к бедным и
несчастным. Короче говоря, приятно увидеть в этом неприветливом месте лицо
Скотта, хотя оно больше похоже на лицо восковой куклы с голубыми стекляшками
вместо глаз. Молодая женщина, его спутница, - существо совершенно
непонятное, вдова совсем не вызывает доверия, а герр Фрейтаг, безусловно,
очень плохо поступил: выдавал себя за христианина, а сам женат на еврейке...
"Но, Господи Боже мой, - жалобно подумала фрау Шмитт и незаметно, двумя
пальцами перекрестилась, - что же мне делать? Умереть от одиночества?"
ней, теперь все они стояли почти рядом - и все, каждый по-своему, увидели
одну и ту же картину. Бродячая труппа снова разыграла отлично слаженный,
отрепетированный спектакль, напористо, целеустремленно, с тем же наглым
презрением к сторонним зрителям, как бывало на корабле: Ампаро и Конча
направились в один угол лавки, подзывая хозяйку, сбивая ее с толку, потому
что каждая брала что-то из товара и обе разом громко спрашивали о цене.
Маноло вышел за дверь и стал на страже с Пепе. Пастора и Лола шумно
заспорили с Панчо и Тито в другом углу, но без конца бегали через всю лавку
к хозяйке с какой-нибудь вещью в руках, и ей приходилось отводить взгляд от
Ампаро и Кончи, хотя она справедливо подозревала, что как раз с них-то и не
следует спускать глаз. И все они так и мельтешили по лавке, поминутно
подбегали к двери показать Маноло и Пепе, что они выбирают, и спросить
совета, опять бросались к полкам, стаскивали оттуда, разбрасывали по
прилавку и переворачивали на все лады новые и новые товары. Тут же вертелись
Рик и Рэк - как всегда во время представления, они великолепно играли свою
роль, клянчили и приставали: "Мама, ну пожалуйста, купи мне то, купи это!" -
и размахивали каждой вещью, какую могли ухватить. Тогда Лола грозилась
поколотить их, кричала, чтобы все положили на место, - и, разумеется, через
несколько минут вся орава вывалилась через узкую дверь на улицу, громко
возмущаясь: мол, в этой лавчонке и глядеть-то не на что и не станут они так
дорого платить, что это за цены, прямой грабеж! И тут хозяйка тоже осталась
в своей лавчонке, кипя от бессильной ярости, среди такого разгрома, что
придется ей часами собирать, складывать, пересчитывать товар, пока она не
выяснит, что же украдено.
Профессор Гуттен с женой повстречали танцоров когда те гурьбой высыпали из
какой-то конурки, громко, язвительно насмехаясь над человеком с безумными
глазами, а он кричал, что они воры, и клял их на чем свет стоит. Ответом ему
был взрыв хохота, от которого кровь стыла в жилах, и компания гордо
прошествовала дальше.
фрау Гуттен. - Неужели мы ничего не можем сделать? Где здесь полиция? Где
национальные гвардейцы? У них такой надежный, солидный вид. Где они?
Наверно, нам следует их позвать?
всего милее, это живо и поныне, когда безвозвратно утрачены молодость,
красота, изящество, нежная грудь в голубых жилках, душистые ямки подмышек и
упругость розового подбородка, - жива непреходящая глупейшая, чисто женская
уверенность, будто есть на этом свете власть, существующая только затем,
чтобы по первому зову неукоснительно спешить на помощь невинным и
угнетенным...
не знаем ее обычаев. Здешним жителям мы наверняка не нравимся, мы из другой
страны и говорим на другом языке...
девчонка похвасталась фрау Гуттен.
себя уверенно, как новобрачная. С той самой ночи, когда, спасая Детку,
утонул несчастный баск, муж, видно, вновь обрел былую мужскую силу. И она
тоже стала как молоденькая, начала следить за собой, примеривалась - что
надо сделать, чтобы оставаться привлекательной? Первым делом - похудеть. В
волосах седые пряди, их надо покрасить. Муж, безусловно, найдет себе кафедру
в каком-нибудь хорошем немецком институте. Она настоит, чтобы он нанял
секретаршу, и освободится от вечной каторжной работы - от поисков цитат,
переписки на машинке, вычитывания корректур, от всех этих скучных
обязанностей профессорской жены. Она сохранит себя для любви.
это ничуть не касается.
компанией, но услышала, что он приглашает всех пойти выпить, и остановилась.
К ней приглашение не относится, это ясно, они ее словно и не замечают. Не то
чтобы они хотели ее обидеть, нет, этого быть не может; просто они молоды,
беспечны, беззаботны и думают только о себе. А у нее тоже есть своя
гордость, в критические минуты она никогда еще не теряла собственного
достоинства: пусть в душе ее рана, она так недавно овдовела, она слаба и
уязвима, но лучше умереть, чем кому-то навязываться. Она купила кулек
засахаренных фруктов и пошла обратно на корабль. Шла и ела один кусочек за
другим, как можно незаметней: ведь только плохо воспитанные люди едят прямо
на улице. Оставалось лишь надеяться, что никто ее не видит.
завистью перебирал вывешенные у входа широкие алые пояса, какие носят только
танцоры, нарядные ослепительно белые манишки в мелкую складку, кокетливые
узкие воротнички для тореадорских рубашек. Галстуки все казались
неподходящими - то узкие черные ленты, то уж такие яркие, кричащие, что в
них только и идти на маскарад или какой-нибудь костюмированный бал. Глокен
жадно взялся за тонкий шелковый шарф своего любимого ярко-красного цвета и
набирался храбрости, чтобы спросить о цене, хотя заранее понимал, что такая
покупка ему не по карману, но тут хозяйка, женщина с навек озабоченным
лицом, мягко сказала ему:
недорого...
кокетства. Чего-то ей от него надо, но чего? Потом он услыхал хорошо
знакомые ненавистные голоса бродячих танцоров, и хозяйка сказала настойчиво:
самому, и прислонился горбатой спиной к скалкам шалей и мантилий.
ораву резким окриком: пускай остаются на улице, войдет кто-нибудь один,
только один, кому они поручат сделать все покупки. Но ее точно и не слыхали,
ворвались в тесную лавчонку и пошли хвататься за что попало спрашивать цены
и препираться друг с другом. Глокен пытался спрятаться, но его углядела
Конча.
восторге, подбежала и дотронулась до его горба.
Глокен пытался защищаться, еще глубже зарылся спиной в развешанные шали,
прикрыл плечи ладонями. Но они все равно доставали его, больно хлопали по
чему попало, и он уже не мог больше вынести. В ужасе он прорвался сквозь
толпу и выбежал наружу, а там стояли на стреме Рик и Рэк, они завизжали и
Прозоров Александр
Панов Вадим
Посняков Андрей
Сапковский Анджей
Прозоров Александр
Березин Федор