борьбу с Москвою, в Брянск к сыну с приказом держать наготове полки, в
Новгород, Псков, Тверь...
убрать немедленно! - думает Ольгерд. - Но в любом случае подвергнуть
строжайшему заточению в тесноте, в яме, в каменном мешке... Ежели бы князь
Федор был посмелее!>
Можаю. Ржева была взята полоцкою ратью князя Андрея Ольгердовича после
короткого, но отчаянного сопротивления. <Теперь, кажется, навсегда!> -
думал Ольгерд. Он велел сыну укреплять город, пообещав, что скоро приедет
сам осматривать новое приобретение неуклонно, раз за разом растущей Литвы.
княжения владимирского, полагал Ольгерд, оставались считанные месяцы, быть
может, очень немногие годы, и то только в том случае, ежели его задержит
Орда.
еще может уехать с честью, выручив клир и владычных бояринов. Бежать
одному, бросив всех спутников, казалось ему соромно.
как Бог даст, а быть может, и смилуют бусурманы над нашею убогостью! Лишь
бы ты-то воротил на Москву!
настоятельской его перевели в каменное узилище под церковью, а затем в
земляную тюрьму - яму, накрытую срубом, двери которого день и ночь
охраняла литовская сторожа.
Мясо было отравлено. Литвины не понимали даже того, что Алексий, как лицо
духовное, имея на плечах схиму, не будет есть мяса все равно, скорее умрет
с голоду. Или не понимали, или же испытывали его? Многие ломались в
толикой трудноте!
подозрительный привкус, он тоже выливал на землю, слизывая капли снега,
заносимого сквозь щели внутрь сруба и попадавшего в яму.
воевода в тот день, когда Алексия, отобрав теплое платье, посуду и книги,
ввергли в узилище.
знобкой темноте земляной тюрьмы он молил Учителя укрепить его волю и дух,
а между молитв судил себя со всею строгостью и понимал, что был и крут, и
нетерпим, и не так вел себя с греками, и не так с Ольгердом... И понимал,
что инако не мог и не должен был себя вести, ибо это был его путь, и его
крест, и его служение. Он уже как бы и вовсе простился с миром и гадал
теперь, что будет с Москвою, с Русью, с землею владимирской. Сумеет ли он
оттуда взглянуть еще раз, незримо, на просторы родимой земли, которая не
должна, не может, права не имеет погибнуть?!
совершил многое. Но вот пал небесный огонь, молния ударила в дуб, расщепив
ствол, и от мощного древа остались три малые отростка, три
мальчика-княжича на Москве - Митя, Ваня и Володя, старшему из коих шел
всего лишь девятый год! Казнишь или испытуешь ты, преславный и
многомилостивый?
поможет земле русичей восстать из праха?
принять православие и править землей русичей, прощая томление, прощая
смерть свою и спутников своих, и... тут была черта, край, предел гнева,
скорби и отчаяния: знал он Ольгерда! Ведал, что католическим патерам, а не
православной греческой церкви в конце концов подарит он или потомки его
землю русичей. И станет она пограничьем меж Ордою и Западом, и угаснут в
ней русская молвь и научение книжное, падут храмы, сгорят лики святых, во
прах обрушат дворцы и палаты, и сам язык, расточаемый и угнетаемый,
забудет, кто он и откуда, забудет дела отцов и славу предков, обряды и
навычаи старины, хороводы и игры, ибо станут гонять их насильно в костелы
и там на латинском чужом языке учить подчинению чуждым навычаям и иным
обрядам. И великая страна, Святая Русь, станет снедью войны, задворками
гордых латинских империй, где каждый немец ли, фрязин будет знатным мужем
пред черною костью, пред мужичьем, которое и само начнет простираться во
прах и кланять любому гостю заморскому, яко царю земному!
дабы очистились от грехов, но не дай тому совершить! Не дай угаснуть свету
в родимой земле!
да услышит тя, ибо я грешен!
Вонми, Господи! Пусть не узрю того, пусть погибну здесь во смраде и
скверне! Иной да заменит меня! Не погуби, Господи, народа, языка русского,
ибо о нем и в нем все, чем я жил доднесь на земли!
дух мой сойдет в бездну и изгибнет до конечного истления своего, но
сохрани и спаси землю прадедов! Господи! Господи! Господи!>
ним.
тихий стон, когда шум наверху утих, показал Алексию, что сброшенный с
высоты человек жив. Он подполз к нему, потрогал. Пальцы ощутили кровь.
Руки и ноги раненого были спутаны веревками, и только развязавши вервие и
кое-как приведя израненного, страшно избитого пленника в чувство, Алексий
узнал Станяту.
Алексий собрал немного снега, полазав по краям ямы, раза два отпихнув от
себя нелепый глиняный ком. Согрев снег в ладони, влил в рот Станяте
несколько капель влаги.
него представляло собою сплошную кровавую рану. Били сапогами уже
связанного, непонятно, как и глаза остались целы.
Оказывается, выкрасть митрополита пытались уже дважды. Последний раз
дружина московитов подобралась едва не к самому месту заключения, и тут у
стен лавры, была окружена и захвачена литвой. Одиннадцать трупов (живым не
сдался никто) лежали в ряд на снегу. Это видел Станька сам, когда его
волочили мимо, связав за спиною руки. Станька пытался отай выйти из лавры
в город и был схвачен по собственной оплошке. Его били смертным боем и
убили бы вовсе, но кто-то распорядил, узнавши в нем Алексиева придверника,
бросить избитого в яму к митрополиту - пускай-де там и умрет!
тобою вместе, владыко! А уж коли придет, дак тово, вдвоем...
как мог. Выдрав у себя часть подрясника, перевязал Станяте кровавые раны.
Перед утром по какому-то наитию, вновь наткнувшись на странный глиняный
ком, не отбросил его от себя, как прежде, а надавил и, почуяв некую
пустоту, разломил подсохшую глиняную корку, обнаружив внутри круглый,
недавно испеченный хлеб.
душистые, замаранные глиною, но несказанно вкусные корки. Он не видел
своих отросших волос, худобы истончившейся плоти, но по тому, как рот и
н°бо воспринимали нечаянный хлебный дар, понял, что голодает уже очень и
очень давно.
от касания живого, своего, близкого существа новые надежды пробуждались в
ожесточевшем сердце.
выкупа, увезли в Литву, кто отчаялся, сидя в затворе. Рассказал и про
подавленный бунт ратников, сделавших подкоп, но так и не сумевших
вырваться на волю. Трупы беглецов потом приносили и складывали на снегу
под стеною собора... Алексий подумал неволею о Никите, вообразив себе
мертвого молодца под стеной церкви на снегу. Станята подумал о том же,
помянувши с горем приятеля своего. Но ни тот, ни другой ничего не сказали
вслух. Было и без того слишком горько.
когда Станята попытался заговорить с ним, тотчас испуганно завертел
головою, вспятил от ямы и исчез, верно, боялся или не мог умедлить даже и
мига под надзором иных ратников.
уже понемногу вставать на трясущихся от слабости ногах.
иных вестей из Константинополя или Орды...
последнее послание патриарху Каллисту и вестей из Сарая, куда нынче уехали
к новому хану за ярлыками на свои княжения все владимирские князья.
девятилетнего княжича Дмитрия. Иного князя не было нынче на Москве.
Ростовский, переживший своего шурина. Прибыл Василий Кашинский и князья
мелких уделов. Прибыли с жалобами на московское утеснение наследники
дмитровского, галицкого и белозерского княжеских родов. Все те, кого