разным необычайным небесным явлениям объясняют обычно потребностями
правильной ирригации, потребностью исчисления времени. Все эти объяснения
не имеют никакой цены, ежели мы учтем, что интерес человека к звездам
появился много раньше всякой ирригации и земледелия, а солнечные затмения
и явления комет, вообще никакого отношения не имеющие ни к сезонным
чередованиям дождей и засух, ни к календарю, интересовали человека больше
всего.
уже, вечер. Небо было усыпано звездами, и среди них висела как-то странно
перевернутая хвостатая яркая комета. Какая? Когда это было? Не ведаю. Но
помню до сих пор. Думается, что ни в какой ирригации тут дело, а совсем в
другом.
поднять голову вверх, мешает короткая шея. Человек стал на задние
конечности и смог поднять голову. И увидел звезды над головой. Целые
россыпи голубого холодного огня. Человек мог часами лежать на спине, глядя
в небо. Над головою текли, поворачиваясь, неслышные огненные миры. Холодом
безмерных пространств веяла вечность. Возможно, когда-то (по каким-то
реальным причинам!) человек даже и боялся звезд, скорее - падающих звезд,
и потому забивался в пещеры, уходил в подземельную тьму от ужаса летящей
из глубин космоса гибели... Во всяком случае, в прапамяти людской
отпечаталось, что хвостатые звезды - не к добру, не к добру и иные
небесные знаменья.
записывал: <16 июня 1381 года гром и ветер с вихрем в неделю Всех Святых>.
Со многих хором на Москве посрывало кровли, и дрань носило по воздуху <яко
сухой лист>. Отметил он со страхом и небесное видение: <Столп огнен и
звезда копейным образом>, что явно казалось ему не к добру. <Звезда
копейным образом пред раннею зарею на восток> являлась в течение всей зимы
и весны 1381/82 года, что и связалось во мнении русичей с позднейшим
Тохтамышевым нахождением.
столпа, не предвещало беды. Скиргайло с ратью простоял под Полтеском
попусту, так и не сумев взять города под Андреем, и отступил со срамом.
Киличеи, усланные в Орду, воротились четырнадцатого августа, поведав, что
новый хан доволен подарками и утверждает престол за Дмитрием. С князем
Олегом, воротившимся-таки во свою отчину, удалось, не без известных
трудов, пятнадцатого августа заключить мирный договор, по которому
стараньями Киприана уломали-таки Олега признать великого князя Дмитрия
себе братом старейшим (а Владимира Андреича Серпуховского - братом). Вслед
за тем Олег обязывался сложить с себя целованье Литве и быть заедино с
московским великим князем в литовских и ордынских делах в мире и войне
совокупно. Межеванье княжеских волостей проводилось по Оке от Коломны
вверх (<что на московской стороне, Верея, Боровск и иное, то - Москве>).
Ниже Оки рубеж устанавливали по Цне. За князем Олегом и Рязанью оставались
Лопасня, Мстиславль, Жадене - городище, Жадемль, Дубок, Бродничи и прочие
волости, уступленные некогда тарусскими князьями. За князем Дмитрием
признавалась Тула, бывшее некогда владенье царицы Тайдулы, и прочие
отобранные у татар московитами примыслы. В свою очередь за Олегом -
захваченное у Орды рязанами. Русь ощутимо начинала наползать на ордынские
земли. Договорились о пошлинах, мытных сборах, повозном, о праве вольных
бояр на отъезд... Словом, и эта гроза оказалась счастливо уряженной
Дмитрием. Казалось все более, что счастье сопутствует великому князю,
невзирая на грозные небесные знаменья.
Нижний пришел посол Акъхозя и с ним семьсот татаринов, намерясь идти на
Москву. Посол, да еще с такою свитой - это подарки, грабежи, быть может -
пожары и увод полоняников. Навидались послов татарских досыти! И вдруг -
благая весть: не дерзнувши идти на Москву, Акъхозя повернул обратно.
Нерешительность посла приписали страху от недавнего разгрома Мамаева. В
Москве царило ликование, и вовсе не думалось никем, что это нежданное
бегство послов к худу.
всех фронтах, замирилась, наконец, и в Константинополе, с неохотою
заключив мир. И припозднившемуся русскому посольству стало мочно выехать
на родину.
прислал на Русь с чернецом Малафеем список с иконы старинного письма,
почитаемого образа Богородицы Одигитрии (Водительницы), даже два списка,
две копии, одну в Суздаль, другую для церкви Спаса в Нижнем Новгороде.
Русь с Пименом во главе, рукоположенным во митрополита русского, и, по
мере того, как приближались послы, ползли и ширились слухи. Пимена уже
твердо и многие называли убийцей Митяя, чему Киприан естественно отнюдь не
препятствовал, сам с некоторым страхом сожидая встречи с соперником своим.
Решать, что содеять в толикой трудноте, должно было великому князю
московскому, и Киприан явился к Дмитрию с целым синклитом из Федора
Симоновского, четырех игуменов прочих московских монастырей, а также
брянского и рязанского епископов, случившихся об эту пору на Москве.
Монашек, посланный Иваном Петровским, как и гонец княжого посла Юрия
Василича Кочевина-Олешинского были тут же.
врал, округляя глаза, трепеща перед великим князем, бормотал:
убивали!
оговорить всяко мочно, а ежели не виноват? Духовное лицо нелепо есть
мирским судом судити!
врал!). Монашка и гонца расспросили еще раз, порознь. Теперь Дмитрий хмуро
гадал об истине, понимая, что ни один из допрошенных не ведает всей
правды, либо скрывает ее от него, великого князя, но что печатник Митяй
доподлинно не сам погиб, но отравлен или удавлен при подходе к Царьграду и
что смерть сия, во всяком случае, помогла именно Пимену получить
вожделенное митрополичье звание... Он слушал гонца, начиная сопеть, все
мрачнея и мрачнея, наконец прервал, стукнув кулаком по подлокотью
золоченого кресла.
наделанных, я платить не стану! - сказал. И то, что назвал Пимена не
владыкою, но архимандритом, домолвило остальное.
голодного настороженного пса, вдруг весь как-то слегка обвис и оплыл, и
даже слабый окрас румянца явился на посеревшем было лице болгарина.
Клирики значительно переглянулись. Федор Симоновский произнес отчетливо:
единственно собор митрополитов и епископов при патриархе царского города!
А посему нелепо есть Пимену имети мантию, клобук и посох с печатью
митрополита русского, каковые надлежат здесь сущему владыке Киприану!
считали себя вправе изречь такое, бояре молчали тоже, молчал и князь. Но
участь Пимена была ими молчаливо решена. В тот же день вооруженный отряд
детей боярских во главе с посланцами великого князя и с грамотою поскакали
встречу возвращавшемуся обозу русичей.
раз едва не попадали в руки степных Мамаевых воев (с гибелью властного
темника многие его приверженцы, не признавшие Тохтамышевой власти, стали
попросту степными грабителями). И вот наконец Ока, отвычная за два года
далеких странствий, близкий дом, родина! Митяй и кошмар его убийства
остались где-то далеко отселе и в пространстве, и во времени. Пимен лишь
здесь, подъезжая к Оке, почуял смутную тревогу, временем отравившую ему
радость встречи с родной стороной. Но... Он оправдается, он объяснит
Дмитрию! Да и не должны его выдать, за него вступятся! Многие... Сам
Сергий... должен... А бояре? Василий Хвостов и иные прочие? Нелепо...
Далеко! Давно! Хотя о Киприане он слышал, но надея была: уедет вновь в
Литву Киприан - и дело с концом!
он был благостен! Высовывался в открытые окошки возка, благословлял,
умиляясь каждому русскому мужику, каждой бабе...
переправлялись на московскую сторону Оки. Синяя вода спокойно и мощно
стремилась под ними, упруго обтекая смоленые борта барок, на которые был
уложен тесаный дощатый настил. Глухо и гулко топотали кони. Уже по-за
дубовыми тынами города завиднелся белый недостроенный храм, по вершине
которого мурашами сновали люди, уже чаялась радостная встреча...
Вооруженные дети боярские рядами окружили возок.
С треском отлетели дверцы возка. Его волокли грубо, под руки, срывали с
него мантию, крест и панагию. Он сам, дабы не вывихнули перстов, снял и
отдал тяжелый перстень с печатью. Внутри все дрожало мелкою противною
дрожью ужаса. Именно теперь вспомнился предсмертный хрип погибающего
Митяя, судороги большого тела... Именно теперь! Он жалко, с неверною
надеждою обернулся к спутникам своим... Бояре и клирики угрюмо молчали.
Московская княжеская сторожа выволакивала из рядов тех четверых, что
когда-то вершили скорый суд над Митяем - все уже было известно на Москве!
гривой седых волос, его выволокли на простое седло какой-то клячи,
притянули к седлу арканом и, ни слова не говоря, съехавшись со сторон,
помчали в опор. Он еще думал узреть князя, попробовать оправдаться,
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Маккарти Кормак
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Самойлова Елена