ли города Кашина, не урядил ли землю свою для вас, возлюбленных чад своих?
Сынове! Вот ты, Всеволод, и ты, Василий! Мните ли, яко возможет который из
вас схватить на миру и поточить в железа другого? Не возлюбить молю я вас
друг друга, но понять, постичь, яко возлюбленни есьте, и во всякой беде и
оскорблении - едина семья и плоть! Зрите, яко смерды тверские: и поспорят,
и подерутся овогды на пиру в огорчении сердца, но в скорби и обстоянии
помогут, поддержат брата своего по заповеди Христа! Именем Михайлы Святого
призываю я вас обоих к совокупной любови! Пусть та пыльная и морозная
площадь в чужой земле, во степи незнаемой, у края Кавказских гор, где
пролил кровь, где погинул он, великий, где сердце ему вынули, беспощадно
взрезав святую грудь, пусть тот день и час и чудо, Господом ниспосланное,
нетленно сохранившего тело мученика своего, пусть они воскресают в ваших
глазах каждый раз, когда некая пря, и остуда, и горечь затмят светочи
ваших сердец и источники взаимной любови замутят облаком раздора! Зрите ли
его? Вот он стоит перед вами! И колодка на вые его, яко крест на раменах
Христа! Зрите, вот он пред вами, твой отец, Василий, и твой дед,
Всеволод!..
Василий Михалыч и Всеволод стояли друг против друга, как Всеволод произнес
наконец, что отступает тверского стола, отдает власть дяде. Как Василий,
бормоча: <Меня за бороду, меня!> - трепал и целовал попеременно
племянника, не взаправду, а только чтоб утишить до конца сердце свое,
дергая и его за молодую бороду, и соглашался оставить Настасью с чадами в
тверском терему и дать им половину тверских доходов: <Не обедняю, чай!>
хоромине, что от их изволенья, от их упрямого бегства вон из города
замирились в конце концов тверские князья...
одна из Потаповых дочек, и когда по весне дошли слухи о мире промежду
князьями тверским да кашинским и гости засобирались домой, стало жаль
расставаться.
клюквенного цвета, сарафане расписной бухарской тафты. И такая была
красивая, такая ладная! Сердце замирало у Оньки от счастья, глядючи на
дорогую жену.
совала Потапихе и купчихе пироги в дорогу. Онька вынес мужикам по бараньей
лопатке, тому и другому. Долго глядели вослед, стоючи у ворот, пока
тяжелогруженый купеческий конь и бредущие за возом бывальщики не скрылись
в лесной чащобе.
оказалась беременной. И по трудноте первых месяцев, по частым тошнотным
позывам и по иным обычным приметам бабьим яснело - будет сын.
Кориада меж тем приглашал обедать к своей, княжеской, трапезе. В марте
дошла весь о взятии Орехова. По раскисающим весенним путям прибыло на
Москву жданное посольство великого князя Ольгерда.
протаскивали дикого зубра, страшновато поматывающего косматою огромною
головой, проносили поставы датских сукон, кубки, блюда, оружие. Ольгерд
присылал богатый выкуп за братью свою, предлагал мир и любовь.
смоленские, хоть и то надобно было сказать, что обещаниям Ольгерда верить
до конца нельзя было никогда и ни в чем.
заданный послам Ольгерда и отъезжающей на родину Кориадовой дружине.
Мария, на правах супруги великого князя, сидела за столом. Семен был
сегодня красив, подбористый, строгий. И чем-то перешибал их всех - рослых,
плечистых, выше его на голову. Она всматривалась, старалась понять. Дома,
в изложне, Семен был не такой - беззащитный, неровный излиха. Властью? И
не тем даже. Подумалось: играет? Личину великого князя на себя надел? Но
встал Семен, поднял кубок.
дети! И те, кто в язычестве суще, огненным богам кланяете, - яко же и мы,
русь, допрежь христианских времен тому же Перуну и Сварожичу, рекомому
огню, - и вы братия нам и вороги латинам, мнящим вас покорити! Скажи,
Корьяд, и ты, Михайло, скажи: горек ли был для вас хлеб московский? Ныне,
отъезжая восвояси, помыслите о сем: лепше нам с вами в мире быти и от тех
несытых орденских немец едину защиту имать, нежели губить друг друга во
взаимных которах! Тако и брату моему, великому князю Ольгерду, повестите.
тут постигла Мария: сказал не лукавя то, что думал. А так говорят
немногие. И вера была в словах, вера в добро. И сила была в словах: полки
наготове стояли под Ржевой, и знала это Литва.
смерть по землям Запада, подбираясь к рубежам Руси; ляшский король все еще
занимал Волынь, насильно крестя в католичество православных; немцы рвались
к Вильне; свеи, разбитые под Ореховом, все еще упирались, не заключая
мира; Костянтин Василич Суздальский по-прежнему строил ковы противу
Москвы; но тут, в сердце земли, стояла стена нерушимая. Словно
заколдованная от горя и ратной беды лежала Владимирская Русь. И только
теперь Мария узрела воочию супруга своего за его непростою работой.
<Верно, и там, с ханом, такожде! - догадывала она. - Пото и Джанибек его
полюбил!>
смертно усталый, сидел, пригорбясь, над останними грамотами. Маша тихо
подступила к нему, обняла, стала молча целовать в кудрявый затылок.
лицо в его волосах, зашептала: - Сема, а ежели опять, вновь... Ты не
покинешь меня? Не сошлешь в монастырь?
свет! Быть может - искупление мое! Не тревожься ничем! Одна могила... И за
могилой, за гробом, все равно я буду с тобой неразлучен! А теперь беги в
постелю, устала, поди! А я посижу еще, надо поглядеть, что пишут из
Суздаля...
нуждалась ни в чем, но видела отца редко. Долили заботы. В походах, в
отъездах он порою почти забывал про нее. Но, возвращаясь, встречал
ласковый голубой взор, тонкая девочка, подбегая, ластилась к отцу,
расспрашивала, болтала, поверяя Семену нехитрые тайны свои.
читала вслух, почасту сидела вдвоем с подрастающей Василисой за пялами и
не прежде уходила ко князю, чем проводив и уложив в постелю приемную дочь.
виделась с будущим мужем. Это был юный княжич Михайло, сын Василия
Михалыча Кашинского, нынешнего тверского князя. В этом году решили наконец
справить свадьбу. Годы подошли; невесте сравнялось уже четырнадцать лет, а
жениху семнадцать.
великим князем владимирским. Был доволен Алексий, довольна дума: князь,
взбрыкнувший было, дабы получить тверскую жену, уступал вновь начертанной
его отцом московской политике: от Тверского княжества сперва один за
другим были оторваны и переведены под руку Москвы все князья-подручники
Михайлы Святого: ростовский, галицкий, дмитровский и белозерский. Теперь
дошел черед до уделов самого тверского княжения. Потирали руки Дмитрий
Зерно, Акинфичи, Кобыла, Сорокоум, Бяконтовы, Вельяминов, Окатьевы и
Редегины - все были именинниками на кашинской свадьбе. Потому еще и
справлялась она с особою пышностью, начатая в Москве, продолженная в Твери
и законченная в Кашине.
ходит тяжелою, вот-вот родит, - ты еще молод и все впереди. Но вот
стройная белокосая красавица дочь с литовскими светло-голубыми глазами
стоит в венечном уборе в Спасовом храме рядом с семнадцатилетним своим
женихом и, вздрагивая долгими ресницами, взглядывает любопытно и пугливо
на стоящего рядом жениха, на золотые ризы митрополита, на свечи, на
плотную толпу, согласно волнуемую соборным чувством радостного ожидания.
или уже ушли? Оставив время подвигам, труду и борьбе и не оставив уже или
почти не оставив юношеским радостям бытия!
путь, и, как некогда, как встарь, как всегда, остолпившие красную ковровую
улицу посадские жонки запевают прощальное свадебное величание, провожая и
славя молодую:
Херберт Фрэнк
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Корнев Павел
Акунин Борис