ругались; иные затянули песни...
Семеновна, посмотрим, что вы станете теперь говорить!"
несмотря на то что сам носил столько собственного ужаса и страдания в душе.
Но, выстрадав столько утром, он точно рад был случаю переменить свои
впечатления, становившиеся невыносимыми, не говоря уже о том, насколько
личного и сердечного заключалось в стремлении его заступиться за Соню.
Кроме того, у него было в виду и страшно тревожило его, особенно минутами,
предстоящее свидание с Соней: он должен был объявить ей, кто убил Лизавету,
и предчувствовал себе страшное мучение, и точно отмахивался от него руками.
И потому, когда он воскликнул, выходя от Катерины Ивановны: "Ну, что вы
скажете теперь, Софья Семеновна?", то, очевидно, находился еще в каком-то
внешне возбужденном состоянии бодрости, вызова и недавней победы над
Лужиным. Но странно случилось с ним. Когда он дошел до квартиры
Капернаумова, то почувствовал в себе внезапное обессиление и страх. В
раздумье остановился он перед дверью с странным вопросом: "Надо ли
сказывать, кто убил Лизавету?" Вопрос был странный, потому что он вдруг, в
то же время, почувствовал, что не только нельзя не сказать, но даже и
отдалить эту минуту, хотя на время, невозможно. Он еще не знал, почему
невозможно; он только почувствовал это, и это мучительное сознание своего
бессилия перед необходимостию почти придавило его. Чтоб уже не рассуждать и
не мучиться, он быстро отворил дверь и с порога посмотрел на Соню. Она
сидела, облокотясь на столик и закрыв лицо руками, но, увидев
Раскольникова, поскорей встала и пошла к нему навстречу, точно ждала его.
ним среди комнаты. Очевидно, ей только это и хотелось поскорей сказать ему.
Затем и ждала.
встала. Она стала перед ним в двух шагах, точь-в-точь как вчера.
ведь все дело-то упиралось на "общественное положение и сопричастные тому
привычки". Поняли вы давеча это?
Пожалуйста, уж не начинайте. И так мучений довольно...
понравится упрек.
да все думала, что вот... вы зайдете.
Катерина Ивановна побежала куда-то "правды искать".
только и в мыслях, что они! Побудьте со мной.
коли уж выбежала из дому, - брюзгливо прибавил он. - Коли вас не застанет,
ведь вы же останетесь виноваты...
глядя в землю и что-то обдумывая.
- Ну а если б он захотел или как-нибудь в расчеты входило, ведь он бы
упрятал вас в острог-то, не случись тут меня да Лебезятникова! А?
в тревоге.
совсем случайно подвернулся.
засмеялся Раскольников, но как-то с натугой. - Что ж, опять молчание? -
переспросил он через минуту. - Ведь надо же о чем-нибудь разговаривать? Вот
мне именно интересно было бы узнать, как бы вы разрешили теперь один
"вопрос", - как говорит Лебезятников. (Он как будто начинал путаться.) Нет,
в самом деле, я серьезно. Представьте себе, Соня, что вы знали бы все
намерения Лужина заранее, знала бы (то есть наверно), что через них погибла
бы совсем Катерина Ивановна, да и дети; вы тоже, впридачу (так как вы себя
ни за что считаете, так впридачу). Полечка также... потому ей та же дорога.
Ну-с; так вот: если бы вдруг все это теперь на ваше решение отдали: тому
или тем жить на свете, то есть Лужину ли жить и делать мерзости, или
умирать Катерине Ивановне? То как бы вы решили: кому из них умереть? Я вас
спрашиваю.
послышалось в этой нетвердой и к чему-то издалека подходящей речи.
она, пытливо смотря на него.
Соня.
не осмелились?
чего нельзя спрашивать? К чему такие пустые вопросы? Как может случиться,
чтоб это от моего решения зависело? И кто меня тут судьей поставил: кому
жить, кому не жить?
угрюмо проворчал Раскольников.
Соня, - вы опять на что-то наводите... Неужели вы только затем, чтобы
мучить, пришли!
на нее. Прошло минут пять.
переменился; выделанно-нахальный и бессильно-вызывающий тон его исчез. Даже
голос вдруг ослабел. - Сам же я тебе сказал вчера, что не прощения приду
просить, а почти тем вот и начал, что прощения прошу... Это я про Лужина и
промысл для себя говорил... Я это прощения просил, Соня... Он хотел было
улыбнуться, но что-то бессильное и недоконченное сказалось в его бледной
улыбке. Он склонил голову и закрыл руками лицо.
прошло по его сердцу. Как бы удивясь и испугавшись сам этого ощущения, он
вдруг поднял голову и пристально поглядел на нее; но он встретил на себе
беспокойный и до муки заботливый взгляд ее; тут была любовь; ненависть его
исчезла, как призрак. Это было не то; он принял одно чувство за другое. Это
только значило, что та минута прошла.
встал со стула, посмотрел на Соню и, ничего не выговорив, пересел на ее
постель.
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Махров Алексей
Мурич Виктор
Шилова Юлия
Афанасьев Роман