Чтение 103–й страницы книги ~Атаульф~

глаза слепо смотрели и не видели.

- Ай да старейшины в селе! - закричал Гупта, негодуя. - Гостей назва-
ли, а сами перепились! Гости сидят, скучают, кашу есть не хотят! Как тут
пировать, коли хозяева спят, упившись и обожравшись! И воздух нарочно
испортили, из озорства пьяного, чтобы Богу Единому досадить! А потом ус-
нули! Разве так гостей принимают? Гость приходит от Бога Единого. Ай да
старейшины! Обидеть Бога Единого удумали! Ай да село!

И видел я, что прав Гупта: и вправду испортили воздух в селе, чтобы
Богу Единому досадить! Понимал я и то, что негодный старейшина Хродомер.
Разве так делается? Гостей назвал, а сам в нору полез.

Ну ничего, мы с Гуптой да с Богом Единым наведем здесь порядок.

У Валамира в воротах тоже мертвый чужак сидел с пивом и кашей. И у
Агигульфа-соседа двое таких сидели.

На нашем дворе воздух был хоть топор вешай, и тоже гости сидели -
трое. И от обиды угощаться не хотели. А перед ними отец мой Тарасмунд
развалился, забыв свой долг хозяйский. И стыдно было мне за наше село. И
заплакал я от стыда.

Гупта же повернулся ко мне и сказал:

- Ты не плачь. Но сам так не делай, как отец твой.

Я так рассердился на моего отца, что отвернулся и не стал на него
смотреть.

А Гупта понес Сванхильду мимо гостей. Гости же глядели прямо перед
собой, от оскорбления окаменев и не желая с нами говорить. Гупта шел ту-
да, где прежде наш дом стоял. Теперь там было длинное черное пятно-пепе-
лище, где сочились дымком длинная продольная балка и дедушкины боги,
торчащие из пепла как три обгоревших пальца.

Гупта своими босыми ногами встал на золу и, как был, со Сванхильдой
на руках, и стал что-то высматривать, бормоча:

- Где же мамка-то наша? Где она прячется? А, вот она, легка на поми-
не! Хороша! Отпустила дочку бегать, а сама тут спит.

Я подошел поближе и тоже ступил на золу. Она была такая горячая, что
жгла даже сквозь подошвы. Я увидел, как блеснуло что-то золотое. Это был
оплавленный золотой браслет, который Лиутпранд подарил Галесвинте. Обуг-
ленная рука выглядывала из-под почерневшего тела нашей матери Гизелы,
перебитой балкой почти пополам. Гизела лежала, раскинув руки, будто зак-
рывала собой Галесвинту.

Гупта бережно положил рядом с ними Сванхильду. Она была очень белая,
а вокруг все было черным. Одежда Сванхильды стала потихоньку тлеть, во-
лосы потрескивали, скручиваясь по одному. Я изумился: как Гупта босиком
стоит на таком жаре и не чувствует его. Я отступил с золы и понял, что
едва не обжег себе ноги. И вдруг я снова увидел, что они все мертвы: моя
мать и обе мои сестры.

Я перевел взгляд на богов, что поставил дедушка Рагнарис. Отец наш
Тарасмунд, хотя и спорил из-за богов с дедушкой, однако после дедушкиной
смерти не стал спешить выносить их из дома. Воздух над пепелищем дрожал.
И в этом дрожащем мареве плавали черные хлопья. Лица богов были обуглены
до неузнаваемости, но я все равно узнавал их: Вотан, Доннар и Бальдр.

Гупта тоже поглядел на них и пропел:

- И боги-то Бога Единого славят: у-у-у! у-у-у!

И снова принялся бродить вокруг, что-то бормотать себе под нос нев-
нятное и гудеть, как огромный майский жук.

А я все смотрел и смотрел на богов. Мне чудилось, что черных хлопьев
в дрожащем воздухе становится все больше и больше.

Гупта вновь начал гудеть и жужжать, то выше, то ниже. Звук то прибли-
жался ко мне, то снова удалялся. Постепенно я перестал его слышать.

Вокруг все начало темнеть. С каждым мгновением становилось все тем-
нее, хотя до этого казалось, что темнее уж некуда. Но чернота не иссяка-
ла. Ее было очень много и в конце концов она заполнила весь мир.

И снова, как вчера, была ночь и был туман. Но я видел сквозь ночь и
сквозь туман. И снова видел двух всадников, что ехали через село, когда
я стоял у ворот и грезил о золоте туманных карликов. Только сейчас я хо-
рошо видел, что это были вовсе не Гизарна и Теодагаст. И подивился я
собственной глупости: как я мог не приметить этого вчера? Миновали они
дом Теодагаста, затем дом Гизарны, будто это были вовсе и не их дома.
Правда, конь повернул было к дому Гизарны и хотел войти во двор, но
всадник потянул поводья и миновал эти ворота. Неспешно прошли они вдвоем
через все село, все высматривая и примечая - все, что можно было высмот-
реть в тумане. А после, миновав хродомерово подворье, скрылись.

И захотел я узнать, где же Теодагаст и Гизарна. И тотчас увидел их.
Они лежали к югу от села, за дальними выпасами, раздетые. Я увидел, как
погибли они, сраженные стрелами.

И вновь увидел этих двух всадников, которые надели на себя их одежду
и взяли их коней. Снова ехали они через село, но теперь я знал, какого
напряжения стоило им так спокойно ехать через село. Вдруг я понял, что у
меня сводит челюсти, так сильно я сжимаю зубы. И узнал я, что среди сво-
его народа это были великие воины.

И еще я понял, что Теодагаста с Гизарной никто не похоронит. Их обг-
лодает ветром и занесет землей.

И снова видел я, как Теодагаст и Гизарна возвращаются домой из дозо-
ра, весело переговариваясь между собой. Они говорили о свадьбе Лиутпран-
да с Галесвинтой и смеялись. И вдруг в горле у Гизарны выросла стрела. И
захлебнулся Гизарна смехом и стал валиться с седла. А Теодагаст пал на
гриву лошади и пустил ее в галоп. Тотчас же из-за взгорка выскочили два
всадника на низкорослых лошадках - будто из-под земли они вынырнули - и
понеслись за ним, высоко поднимаясь в стременах и на скаку пуская стре-
лы. Две стрелы настигли Теодагаста.

Те, что убили его, смеялись. Я видел их лица - не поймешь, людские ли
это лица или же морды животных, плоские, как сковородка, с вдавленной
переносицей, вместо глаз - прорези, черные волосы в косицы заплетены.
Личина, в какой кузнец на празднике скачет, Вотана славя, - и та краше.

Видел я, как из тумана к ним подъехало еще несколько человек. Один
был такой же страхолюдный, двое же других с виду как мы. Они коротко пе-
реговорили. Страхолюдины смеялись, щеря зубы.

Теперь я видел, что туман, в тот вечер окруживший село плотным
кольцом, был населен воинами и конями. В тумане все непрерывно шевели-
лось, переходило с места на место, ждало, исходя нетерпением. Не решаясь
броситься на лакомый кус вслепую, отправили чужаки двоих подъезды к селу
разведать. Облачаясь в снятые с убитых одежды, скалились и смеялись два
отважных воина, опасность предвкушая.

Я знал, что они оба и сейчас живы. Они мне нравились. Сейчас я был
рад, что мы их не раскрыли.

Но мгновение спустя я горько пожалел об этом, ибо увидел, как падает
под ударом меча мой отец Тарасмунд. От ненависти к этим двум дерзким во-
инам губы мои онемели.

И вдруг все вокруг озарило пламя. Огонь взвился к небу и, ревя, стал
пожирать дерево и ночь, плоть и туман. Все, к чему он прикасался, стано-
вилось огнем. Мой брат Гизульф выбежал из горящей конюшни, где бесновал-
ся конь дяди Агигульфа, и за его спиной обрушилась крыша. Во дворе не-
подвижно лежал Тарасмунд. Неподалеку от него шевелился чужак. Тарасмунд
убил под ним коня. Теперь чужак выбрался из-под конской туши, но видно
было, что у него сломана нога.

Гизульф метнулся от конюшни к Тарасмунду, но, не добежав, сильно за-
шиб ногу о камень, который лежал у нас на дворе. Сколько раз дедушка
Рагнарис ругал дядю Агигульфа, чтобы тот убрал этот камень - да так все
и осталось без толку. Валун этот был размером с двухмесячного щенка Тви-
зо.

Гизульф запрыгал на одной ноге, кривя лицо. И вдруг выхватил этот ка-
мень из земли - с нежданной легкостью - и захромал в сторону чужака. Чу-
жак понял, что сейчас его убьют, и замер, глядя Гизульфу в глаза. Ги-
зульф только раз глянул на него - ему хватило, чтобы переполниться
яростью. Поднял камень над головой и с силой обрушил чужаку на вторую
ногу. Я увидел, как широко раскрылся в крике рот чужака, но крика не ус-
лышал. Все перекрыл рев пламени. Гизульф обернулся (и я обернулся вместе
с ним) - и мы увидели, как упала крыша дома, погребая под собой нашу
мать Гизелу и нашу сестру Галесвинту.

Несколько мгновений Гизульф, полуоткрыв рот, смотрел, как пламя пожи-
рает наш дом. Затем в растерянности оглядел двор, будто искал старших -
дедушку, отца, дядю Агигульфа. Но не было старших, кроме Тарасмунда, а
Тарасмунд был мертв.

Гизульф даже ногой топнул. Мертв именно сейчас, когда он так нужен
своим сыновьям.

Зато у ворот из земли торчало копье. Само оно там выросло, что ли?..

...Гизела была уже мертва, когда на нее обрушилась продольная балка.
Она задохнулась в дыму. Галесвинта прожила немного дольше. Золотой брас-
лет, подарок Лиутпранда, страшно жег ей кожу.

...Обагренный заревом пожара в своей сверкающей кольчуге, скакал Ли-
утпранд на широкозадом своем коне - тяжкой галопом, от которого содрога-
ется земля, медленно, неотвратимо, будто Вотан на своем восьминогом же-
ребце, пожирающем людей. И мчались перед ним, спасая свои шкуры, чужаки
- бежали от Лиутпранда, точно зайцы. И гнал их Лиутпранд, смеясь, по
улице, прочь из села, в холодную туманную сырость, туда, откуда пришли.

И... Ульф, выскочивший из кузницы и смотрящий на багровое пятно в ту-
мане в той стороне, где село. Смотрит, выкатив единственный свой глаз.
Страшное лицо Ульфа. Кузница, утонувшая во мгле. Кто-то выскочил босиком
на холодную траву... Филимер. "Что там горит?" Ульф, не оборачиваясь,
закрыл Филимеру глаза своей широкой ладонью. "Не смотри"...

...Но я смотрел - смотрел во все глаза, как Гизульф, зверски оска-
лясь, все вонзает и вонзает тяжелый ангон в тело чужака, давно уже не-
подвижное, истерзанное, как будто лисицы его обгрызли.

...Од-пастух один из первых удар на себя принял, потому что его хижи-