головой.
Какой вы подлец... вы в университете обучались и с этой
рванью... На их стороне и перевязочки делаете?! Он человека по
лицу лупит и лупит. Пока с ума не свел... А вы ему перевязочку
делаете?..
почувствовал, что сейчас вот и начались самые страшные и
удивительные события в моей злосчастной докторской жизни.
- Мне?.. Да вы знаете...
плюнула ему в лицо. Тот вскочил, крикнул: - Хлопцы!
полковник закрыл дверь и забросил крючок, потом опустился на
табурет и отбросил ком марли. Из небольшого пореза сочилась
кровь. Полковник вытер плевок, повисший на правом усе.
вижу, якую птицу мне дали вместо ликаря...
...............................................................
помню, что он качался на табурете и кровь у него бежала изо
рта, потом сразу выросли потеки на груди и животе, потом его
глаза угасли и стали молочными из черных, затем он рухнул на
пол. Стреляя, я, помнится, боялся ошибиться в счете и выпустнть
седьмую, последнюю. "Вот и моя смерть", - думал я, и очень
приятно пахло дымным газом от браунинга. Дверь лишь только
затрещала, я выбросился в окно, выбив стекла ногами. И
выскочил, судьба меня побаловала, в глухой двор, пробежал мнмо
штабелей дров в черную улицу. Меня бы обязательно схватили, но
я случайно налетел на провал между двумя вплотную подходившими
друг к другу стенами и там, в выбоине, как в пещере, на битом
кирпиче просидел несколько часов. Конные проскакали мимо меня,
я это слышал. Улочка вела к Днепру, и они долго рыскали по
реке, искали меня. В трещину я видел одну звезду, почему-то
думаю, что это был Марс. Мне показалось, что ее разорвало. Это
первый снаряд лопнул, закрыл звезду. И потом всю ночь грохотало
по Слободке и било, а я сидел в кирпичной норе и молчал и думал
об ученой степени и о том, умерла ли эта женщнна под шомполами.
А когда стихло, чуть-чуть светало и я вышел из выбоины, не
вытерпев пытки, - я отморозил ноги. Слободка умерла, все
молчало, звезды побледнели. И когда я пришел к мосту, не было
как будто никогда ни полковника Лещенко, ни конного полка...
Только навоз на истоптанной дороге...
совсем рассвело. Меня встретил странный патруль, В каких-то
шапках с наушниками.
Меня остановили, спросили документы.
Я сказал:
- Я лекарь Яшвин. Бегу от петлюровцев. Где они?
Мне сказали:
- Ночью ушли. В Киеве ревком.
потом как-то жалостливо махнул рукой и говорит:
- Идите, доктор, домой.
И я пошел.
???
После молчания я спросил у Яшвина:
- Он умер? Убили вы его или только ранили?
Яшвин ответил, улыбаясь своей странненькой улыбкой:
- О, будьте покойны. Я убил. Поверьте моему хирургическому опыту.
? Несомненно, 1917 год. Д-р Бомгард.
----------------------------------------------------------------------------
Михаил Булгаков
Это он! Чутье мне подсказало. На знание мое рассчитывать не приходилось.
Знания у меня, врача, шесть месяцев тому назад окончившего университет,
конечно, не было.
Я побоялся тронуть человека за обнаженное и теплое плечо (хотя бояться
было нечего) и на словах велел ему:
- Дядя, а ну-ка, подвиньтесь ближе к свету!
Человек повернулся так, как я этого хотел, и свет керосиновой
лампы-молнии залил его желтоватую кожу. Сквозь эту желтизну на выпуклой
груди и на боках проступала мраморная сыпь. Как в небе звезды, подумал я и
с холодком под сердцем склонился к груди, потом отвел глаза от нее, поднял
их на лицо. Передо мной было лицо сорокалетнее, в свалявшейся бородке
грязно-пепельного цвета, с бойкими глазками, прикрытыми напухшими веками. В
глазках этих я, к великому моему удивлению, прочитал важность и сознание
собственного достоинства.
Человек помаргивал и оглядывался равнодушно и скучающе и поправлял поясок
на штанах.
Это он - сифилис, - вторично мысленно и строго сказал я. В первый раз в
моей врачебной жизни я натолкнулся на него, я - врач, прямо с
университетской скамеечки брошенный в деревенскую даль в начале революции.
На сифилис этот я натолкнулся случайно. Этот человек приехал ко мне и
жаловался на то, что ему заложило глотку. Совершенно безотчетно и не думая
о сифилисе, я велел ему раздеться, и вот тогда увидел эту звездную сыпь.
Я сопоставил хрипоту, зловещую красноту в глотке, странные, белые пятна в
ней, мраморную грудь, и догадался. Прежде всего, я малодушно вытер руки
сулемовым шариком, причем беспокойная мысль - Кажется, он кашлянул мне на
руки, - отравила мне минуту. Затем беспомощно и брезгливо повертел в руках
стеклянный шпатель, при помощи которого исследовал горло моего пациента.
Куда бы его деть?
Решил положить на окно, на комок ваты.
- Вот что, - сказал я, - видите ли... Гм... По-видимому... Впрочем, даже
наверно... У вас, видите ли, нехорошая болезнь -- сифилис...
Сказал это и смутился. Мне показалось, что человек этот очень сильно
испугается, разнервничается...
Он нисколько не разнервничался и не испугался. Как-то сбоку он покосился
на меня, вроде того, как смотрит круглым глазом курица, услышав призывающий
ее голос. В этом круглом глазе я очень изумленно отметил недоверие.
- Сифилис у вас, - повторил я мягко.