Чтение 103–й страницы книги ~Джин Грин - неприкасаемый: карьера агента ЦРУ №14~

горящей мазурке, выкрутить черный ус!

И Тоня начала веселиться. Она громко смеялась, подпевала певице из
музыкального ящика "...целый день они играют на кларнете и трубе...", лихо
танцевала, подшучивала над Джином: "Эй, вы, наш простой советский Гулливер,
выше нос!"

Компания красивых парней, сидящая в углу, не сводила с нее глаз. В конце
концов парни один за другим стали приглашать ее на танец, и она никому не
отказывала, смеясь, салютовала Джину из толпы танцующих.

Джин мрачнел, заказывал один коктейль за другим. Сладкие коктейли, дико
сладкие коктейли, черт бы побрал эти сладкие коктейли, черт бы побрал эту
сладкую жизнь в Москве...

- Налейте мне водки, - попросил он толстую добродушную барменшу.

Та игриво погрозила ему пальцем, словно он попросил по меньшей мере
впрыснуть ему героин.

- В самом деле, налейте водки, - мрачно повторил он.

- Водки у нас не бывает, - сказала барменша. - А коньяк только за
столиком.

- Порядочки! - гаркнул Джин и постучал пальцем по стойке. - Буду
жаловаться! Дайте жалобную книгу.

Захохотал. Жалобная книга - вот смех. Книга иронии и жалости. И подпись:
"Агент ЦРУ"... - А вы, я погляжу, сатирик, - сказала барменша и, пригнувшись
к нему, шепнула: - Тут, мальчик, между прочим, дружинники ходят.

- Она меня не любит, - сказал Джин, кивнув через плечо на танцующую Тоню.

- Эта девчонка? - барменша посмотрела на Тоню. - Очень даже ошибаетесь,
молодой человек, Она вас любит безумно. Поверьте опыту.

- А вы меня любите? - в упор спросил Джин. - Ох, чудак! - засмеялась
барменша.

- Вы, русская женщина, Марфа Посадница из бара "Лира", отвечайте прямо -
любите меня?

Сладостное чувство неудержимого скольжения к пропасти охватило Джина.

Подбежала Тоня, вспорхнула на табурет.

- Какие славные ребята! - воскликнула она. - Какие эрудиты! Какие
джентльмены!

- А вдруг один из них шпион? - спросил Джин, посмотрев на нес исподлобья.
Тоня расхохоталась.

- Шпион - это что-то полумифическое. Нечто вроде кентавра...

- А вдруг шпион? - упорствовал Джин. - Вдруг шпион или шпиономан?
Шпиономан - это человек, который любит шпионов... Может быть, вы
шпиономанка, Тоня?

- Марик, ты... - вдруг еле слышно выдохнула Тоня, - ты... улетаешь...

Она отвернулась. Барменша подбородком красноречиво показала Джину на нее:
любит, мол, любит безумно.

"Сейчас объявлю всему залу, - подумал Джин, и тут же ужас охватил его с
ног до головы. - Я пьян, дико пьян, я погибаю".

Он достал из кармана плоскую коробочку с отрезвляющими таблетками
"алка-зельцер", бросил три таблетки в стакан с боржомом, размешал, выпил.

Через пять минут "алка-зельцер" подействовал. Голова стала пустой сферой,
по которой изредка, словно пятнышки на экране радара, пробегали
благоразумные мысли. Он посмотрел на часы.

- Тоня, мне пора.

Девушка молча сползла с табуретки и пошла к выходу.

Возле своего подъезда Тоня прижалась к стене, спряталась в тень. Джин
ожесточенно докурил сигарету, загасил окурок каблуком.

- До свидания, Тоня. Прощайте.

Ну поцелуйте меня хоть разочек, - жалобно сказала Тоня.

Джин прикоснулся запекшимися губами к ее мягким, теплым губам, и сразу
разрушилась вся его самооборона. Он целовал ее в губы, в щеки, в глаза, в
шею, сжимал ее в руках. Девушка слабо сопротивлялась, потом тихо вскрикнула:

- Пустите! Джин опустил руки.

- Уходите! - прошептала Тоня. - Нет, стойте. Я хочу подарить вам на
память одну вещь. Пойдемте.

Она открыла дверь и скользнула в подъезд. Джин шагнул за ней.

В лифте Тоня вжалась в угол, испуганными глазами исподлобья посмотрела на
него, прошептала:

- Только больше не трогайте меня, пожалуйста.

- Хорошо, - хрипло проговорил Джин.

Она открыла дверь своим ключом, пропустила его вперед. Он прошел в темный
коридор к слабо светящимся стеклянным дверям. Тоня зажгла свет, открыла
стеклянные двери. Перед ним была обширная комната с высоким потолком. В
бликах уличных огней и света из прихожей рисовались контуры старинной
громоздкой мебели.

Девушка пробежала мимо него, схватила что-то на столе, вернулась, сунула
ему в ладонь маленький твердый предмет и зашептала:

- Это мой старый друг. Любите его. А теперь уходите, уходите немедленно.

Он поднял этот предмет к свету и увидел маленького бронзового азиатского
божка с забавной физиономией нолучеловека-полумопса. Он положил его в карман
и прижал к себе девушку.

- Марк, мы сошли с ума, Марк...

- К дьяволу Марка.

Она лежала, уткнувшись носом в его плечо, а он следил за движением теней
на потолке, гладил ее волосы. Он был в полном отчаянии, он был готов
заплакать, как мальчишка, потому что истекали последние, действительно
последние минуты их близости. Самые сумасшедшие варианты спасения их любви
мелькали в его голове, и вдруг он поймал на себе взгляд широкоскулого
молодого блондина в круглых очках.

- Чей это портрет, Тоня?

- Это отец, - тихо ответила девушка. - Я его не знала. Он погиб в сорок
пятом уже в Германии. Они с мамой были археологи. Этого твоего урода отец
привез из древнего городища Алтын-Тепе, когда меня еще и в проекте не было.
Мама и сейчас копается в этом Алтын-Тепе, каждый год в экспедициях.

Тоня подняла голову и вдруг засмеялась веселым, счастливым смехом.

- Ты мой любимый! - объявила она и ткнула Джина пальцем в грудь. - Итак,
у меня есть любимый. Девушка, скажите, у вас есть любимый? Разумеется, есть.
Вот он! - она снова ткнула его пальцем в грудь и прошептала прямо в ухо: -
Трижды "ура".

- "We always kill the one we love..." - с еле скрытым отчаянием прочитал
Джин из Оскара Уайльда.

- У тебя хорошее произношение, - сказала Тоня. - Что это?

- Это из Оскара Уайльда, - тихо сказал Джин.

- А, вспомнила! - воскликнула Тоня и начала читать веселым, звонким
голосом, словно опровергающим смысл стиха:

- Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал.

Один жестокостью, другой - отравою похвал,

Коварным поцелуем - трус, а смелый - наповал.

- Да, это так, - прошептал Джин. Тоня задумалась на секунду и стала
читать по-другому. Глаза ее загрустили:

- Один убил на склоне лет, в расцвете сил - другой,

Кто властью золота душил, кто похотью слепой,

А милосердный пожалел: сразил своей рукой.

- Хватит, сказал Джин. - Не читай дальше. Я люблю тебя.

Тоня читала еле слышно:

- Кто слишком преданно любил, кто быстро разлюбил,

Кто покупал, кто продавал, кто лгал, кто слезы лил,

Но ведь не каждый принял смерть за то, что он убил...

Часы "Роллекс" на руке Джина показывали 15.45. Три четверти часа
оставалось до встречи Лота в бассейне "Москва". В последний раз шел Джин по
московским бульварам.

На Тверском бульваре, прямо напротив бывшего дома Герцена, в котором ныне
помещается Литературный институт имени Горького, он услышал чьи-то мелкие
поспешные шаги за спиной, и чей-то знакомый голос негромко произнес
по-русски:

- Одну минутку, молодой человек!..

Джин резко обернулся. Это был Тео Костецкий, он же - Брудерак. Тень
иронической усмешки скользнула по губам Джина. Он не мог знать, что разговор
с Костецким будет чуть ли не самым важным в его жизни и что с Тверского
бульвара он уйдет другим человеком.

Костецкий жестом пригласил Грина присесть на пустую скамейку. Он тут же,
волнуясь, брызгая слюной, зашептал:

- Мы знаем о вашем задании под Полтавой. Тот сейф, контейнер, вы должны
отдать нам, мне... Мы вознаградим вас сверх всяких ваших ожиданий Вы сами
заполните чек, поставите сумму прописью... - Я не знаю, о чем вы говорите,
дядюшка Тео, - усмехнулся Джин, озираясь. - Как поживает милая Катя? Давно
из Готама?

Костецкий еще ближе придвинулся к Грину, зашептал еще горячей ему в ухо.

Лицо Грина передернулось, как от удара током. Это был момент истины.
Момент прозрения.

- Но доказательства.. Доказательства!.. - воскликнул он

- Все доказательства вы получите в обмен на полтавский клад!..

Джин Грин вскочил и почти побежал по бульвару, шатаясь как пьяный.

Лот потянул майку через голову.

- Постой, Лот! - вдруг сказал Джин. - Что это у тебя за шрам под мышкой?

Они сидели в полупустой раздевалке. В бассейне "Москва" оказалось
чересчур людно, и, поймав такси, Лот и Джин махнули на пляж в Серебряный
бор. Лот кольнул Джина острым взглядом.

- Это? - Он небрежно притронулся к небольшому красно-белому шраму. - Это
у меня с войны. Обычная штука в окопах. Фурункул. Так называемое "сучье
вымя"