Чтение 104–й страницы книги ~Призвание варяга~

А дома было все - здорово. В свое время Иоганн Шеллинг смеялся, что я -
барон не смогу жить с крестьянкой. Я буду скучать без балов, да театров, она
- не выживет в большом городе. Наверно, он - прав. Только я вырос в четырех
стенах Колледжа, дальше учился в тихом и скромном Дерпте, а потом - война,
война... Не успел я привыкнуть к балам, да театрам. Нет, мне нравятся
театры, особенно, когда гастроли родного Рижского, да с - Шекспиром, но... Я
могу обойтись и без этого.

Куда как лучше, - сесть вечерком на завалинке, набить трубочку,
раскурить ее и сидеть себе... А кругом красота - дух захватывает. Лес, как
живой, и от дальней реки -- столбом стоит пар, а клубы тумана такие, что
протяни руку и -- тонешь, как в молоке! Хорошо...

Потом в темноте уже подойдет Ялька и от нее пахнет парным молоком от
наших коров (все черные с белыми пятнами) и дымом печи. Она сядет рядом,
прижмется всем телом, или положит голову мне на грудь и мы сидим так -
долго-долго.

Потом откуда-то из тумана вдруг - голоса. Приходят Петер с Андрисом и
их женами. (Сами они из-за своей "слепоты" уж не могут идти, - так их ведут
литовские "женушки".)

Бывшая Ефремова "языческая" жена, взятая Ялькою в экономки, выносит из
дома пышущий самовар и мы все вместе садимся за стол. Так вышло, что мы
"засели в траншею" с октября по февраль и темнело рано, - ужинали всегда при
свечах. Приходили другие литвинки, - Озоль с его дружками с головой ушли в
дела Риги и появлялись больше наездами (разговор меж нами и штатскими больше
не клеился), а жены их приходили.

За годы моего отсутствия женщины нашли общий язык. Нет, матушка
по-прежнему не терпела свою "языческую невестку", а Ялька - как могла,
старалась уязвить мою мать, но теперь их связала общая радость.

Матушка стала бабушкой и души не чаяла в ее первой внучке. Именно к
Катинке она ехала в первую голову, случись ей бывать в сих краях. А уж
подарков разных везла она -- не меньше телеги! Наверно, любому из нас нужна
"отдушина сердца", - люди, привыкшие видеть маму на Бирже, поверить себе не
могли, что у "паучихи" найдется столько тепла...

Матушка самолично учила Катинку русскому языку - она и ей прочила
великую будущность в Российской Империи. И вот однажды, пока бабушка
нараспев читала ей какую-то из былин, моя дочь спросила:

- "Бабушка, а что значит -- "Ах, ты гой еси - добрый молодец", - как
сие перевесть на латышский?"

Матушка была занята, - ей как раз создавали прическу и делали педикюр
(в ее руках были былины). Поэтому она, не подумавши, отвечала:

- "Варвары ничего не знали ни в науке, ни - мудрости. Посему они звали
женщин, владеющих оккультными знаниями - колдуньями и Бабой-Ягой. А мудрая
бабушка видит сего идиота с косой саженью в плечах и констатирует факт: "Ты
есть - гой, добрый молодец. Ну что ж теперь..." Понимаешь?"

Катинка была уже достаточно образована и наслышана от бабули - кто есть
"гои" и почему с ними не стоит связываться. У крошки радостно блеснули глаза
и она с торжеством закричала:

- "Так вот почему тебя, бабушка, детки кличут Бабой-Ягой!" - немая
сцена. Книга с былинами выскользнула из маминых рук и чуть не шлепнулась в
тазик с мыльной водой, где отмокали ее мозоли. Хорошо еще книгу вовремя
подхватила одна из литвинок. Подхватила и затаилась, распростершись над
тазиком.

Матушка же... через мгновение прикрыла глаза рукой - дабы ни у кого не
приключилось сердечного приступа. Она немного истерически рассмеялась, и
подзывая внучку к себе, спросила ее странным шепотом:

- "Скажи-ка мне, - кто был среди этих детей? Наши?!"

Катинка, не ведавшая зла от доброй бабушки, приласкалась, и прижавшись
розовенькой щекой к сухой пергаментной щеке моей матери, нежно проворковала:

- "Нет, бабуленька, никого с нашего хутора и я так на них обозлилась,
что сказала, что они и есть, - те самые - гои", - "Гой" в ту пору, с подачи
бабули, было самым страшным ругательством в устах моей дочери.

Матушка весело и заразительно рассмеялась, и все выдохнули. Она же,
давясь от смеха, воскликнула:

- "Пусть именуют хоть Бабой Ягой, лишь бы - не в печь! Да - я и есть
для них Баба Яга! А ты моя маленькая - Бабка-Ежка!"

Когда мне рассказали об этом случае, я сразу подумал, что не будь
Катинка любимой внучкой - она б точно узнала, - откуда сказки про то, как
Баба Яга варит детей в котле заживо. Думаю, нет примера яснее, - насколько
матушка распускала и баловала свою внучку. Ну, а мы с Ялькой - были на
седьмом небе от счастья, что грозная бабушка нашла общий язык с нашей
дочерью.

Впрочем, как бы там ни было, - шла война. Пусть весьма странная - с
отпусками и весьма вольной жизнью, но - Война. Из Польши приходили вести все
более неутешительные, - в битве при Пултуске Бонапарту удалось загнать два
корпуса русской армии в болота, - не больше того. Зима в том году встала
рано и корпуса Буксгевдена и Беннигсена ушли по застылой трясине в Пруссию
на соединение с нашей армией.

Если припомнить все прежние столкновения наших войск с якобинцами, то -
не считая Суворовских выдумок (но -- он же гений!), да отчаянного геройства
Багратиона при Шенграбене (но тут - кавалерия), - впервые в истории этих
войн наша пехота во всех смыслах не ударила лицом в грязь.

К сожалению, первое одушевление от ничейного исхода Пултуского дела
сменилось прямо отчаянием от известий о том, что когда два отрезанных
корпуса прославили на весь свет силу России, - прочие пять просто-напросто
разбежались по всей Польше, стоило Даву чуть прощупать, - чем они там дышат.

Ну и, конечно же, - партизаны. Впервые сие слово прозвучало именно в
этой кампании. Так лягушатники звали поляков, привычных стрелять из лесу в
спину нашим солдатам. По мере того, как в Европу доходили вести об этой
кампании, армию якобинцев все чаще звали "силой Антихриста".

Польские мародеры камня на камне не оставляли от еврейских местечек, а
что они делали с невинными детьми, стариками и женщинами - описывать
невозможно.

Да, я понимаю, что в сих местах нашли приют многие беглецы из Литвы и
Курляндии, откуда их выбили матушкины "жиды" незадолго до этого. Я, в
принципе, могу осознать, что многие, потеряв все по вине "жидовской армии",
теперь были злы на нас. Так приходите и решайте вопросы с "жидовскою Ригой"!
При чем здесь ваши же земляки?!

Да нет, - кишка у поляков тонка - идти без французов на Ригу, - вот
тут-то и началось... Я не хотел бы записывать весь народ в "унтерменьши", но
если мне пришлось бы расставить все народы по классам: русские и немцы с
французами встали бы хоть и не на самом верху, но - в верхней трети таблицы.

Я никогда не бывал в черной Африке и не видал тамошних людоедов.
Совесть мне не позволит поставить польскую мразь на почетное нижнее место.
Но они - не далеко оттуда. Отнюдь.

Стоило лягушатникам выдавить в Пруссию корпуса Беннигсена с
Буксгевденом, дела пошли веселее. Главные силы противника вышли в тыл нашей
позиции.

По счастью, - наша запасная линия у Прейсиш-Эйлау оказалась не обойдена
и мы заняли эти траншеи. Верней, - наши егеря это сделали, моя ж кавалерия
каталась вокруг.

Поездил я недурно, - выяснилось, что в мелких стычках первых дней
декабря мой батальон срубил где-то сотни три французских лазутчиков, кои
шастали в тех краях, потеряв где-то семерых, или, нет, вру - восьмерых
человек. Это произвело настолько хорошее впечатление, что я стал -
полковником.

Самой же большой для меня наградой стало то, что сами французы
впоследствии признавались, что наши траншеи произвели на них неизгладимое
впечатление. Сам Бонапарт, когда ему утром сообщили о том, что французские
авангарды встречены ураганным огнем, долго разглядывал поле боя, а потом с
негодованием произнес:

- "Я не вижу врага! Вы что, - считаете сих кротов, что накопали нор
среди поля - настоящим противником? Командуйте-ка атаку!" - прежде чем
ординарец побежал исполнять приказ, фельдмаршал Ланн отчеканил:

- "Ваше Величество, - не совершайте ошибки! Я насмотрелся на сии норы и
скажу, что они вырыты не кротами, - но сворой таксусов, коими славится Рига.
Собак сиих нарочно выводят для норных боев, глупо бодаться с такими на их же
позиции!"

На сие Император с беспечностью отмахнулся:

- "Отправляйтесь к солдатам, мой Ланн. Я вызову, коль в Ваших словах
есть толика здравого смысла".

Через пару часов побледнелый, как смерть, корсиканец велел отступать и
потребовал к себе Ланна в другой раз. Когда тот явился, Бонапарт стоял перед
картой окрестностей:

- "Ну что, знаток рижских таксусов, - рассказывайте, что вы знаете об
этих псах. Первым делом о слабостях. Фатальных".

Ланн вытянулся и прищелкнул сапогами в ответ:

- "У них короткие ноги, мон Сир. Изо всех собак, пасть коих чего-нибудь
стоит, у таксусов - самые короткие ноги. Прикажите быстрей отходить и Вы
сами увидите сей изъян!"

Французский диктатор с изумлением посмотрел на своего командира, а тот
продолжал:

- "Штуцер бьет дальше пушки, поэтому егерям нет смысла ни вставать в
линию, ни в колонну. Таксусы непривычны к стае и строю, - они дерутся в норе
один на один. Как на охоте, они идут рассыпной цепью - у каждого своя цель.
При первой опасности они приучены залегать и окапываться, ибо штуцер
дозволяет зарядить себя из положения лежа.

Сейчас зима. Земля промерзла и ее не возьмешь егерской лопаткой, так