ужаснулся. Я мог только смотреть на него.
я готов был отдать жизнь, отдал бы и теперь... она ушла!
сейчас милосердного бога убить ее (а она мне дороже всего на свете), только
бы не дать ей дойти до бесчестья и погибели!
дрожащие руки, его страдальческий вид остаются и по сей день в моих
воспоминаниях неразрывно связанными с этим пустынным берегом. Здесь всегда
ночь, и он - единственное живое существо на берегу.
продолжал он. - Что мне сказать там, дома? Мистер Дэви, как объявлю я об
этом ему?
придержать щеколду, чтобы выиграть время. Слишком поздно! Мистер Пегготи
высунул голову, и никогда не забыть мне, как изменилось его лицо, едва он
увидел нас, - никогда, хотя бы я прожил пятьсот лет.
все стоим в комнате. У меня в руке записка, которую дал мне Хэм. А у мистера
Пегготи расстегнут жилет, волосы взъерошены, лицо и губы совсем белые, и
кровь тоненькой струйкой стекает по его груди (вероятно, она брызнула у него
изо рта); он пристально смотрит на меня.
вас. Не знаю, смогу ли я понять...
то время, когда мое сердце было невинно, получишь это письмо, я буду очень
далеко".
далеко. Читайте!
любимый дом..."
меня сюда настоящей леди. Ты найдешь это письмо спустя много часов завтра
вечером. О, если бы ты знал, как разрывается у меня сердце! Если бы ты,
которому я причинила такое зло, что никогда не простить тебе меня, если бы
ты только мог знать, как я страдаю! Но я слишком большая грешница, чтобы
писать о себе. Пусть утешит тебя мысль, что я такая плохая. Ради господа
бога скажи дяде, что никогда еще я так горячо не любила его, как теперь. Ох,
не вспоминай о том, как вы все были ласковы и добры ко мне... не вспоминай о
том, что мы с тобой должны были пожениться, но постарайся думать обо мне
так, как будто я умерла, когда была маленькой, и меня где-то похоронили.
Молю небеса, которых я недостойна, сжалиться над моим дядей! Скажи ему, что
я никогда еще не любила его так горячо. Будь ему утешением. Полюби
какую-нибудь честную девушку, которая будет верна тебе и достойна тебя, а
для дяди станет тем, чем была когда-то я. И пусть в вашей жизни не будет
иного позора, чем тот, который принесла вам я! Да благословит бог всех вас!
Я часто буду на коленях молить бога за вас. Если он не привезет меня назад
настоящей леди и я не смогу больше молиться за себя, я буду молиться за вас.
Мой прощальный нежный привет дяде. Мои последние слезы и последняя моя
благодарность дяде!"
меня. Наконец я решился взять его за руку и, как мог, стал умолять, чтобы он
попытался овладеть собой. Он ответил: "Благодарю вас, сэр, благодарю вас", -
и не пошевельнулся.
ему руку, но продолжал стоять все в той же позе, и никто не смел его
потревожить.
глаза от моего лица и обвел взглядом комнату. Потом тихим голосом сказал:
пошатнулся словно от удара.
что должен сказать. Не годится вам это слушать, сэр.
но язык у меня онемел, а в глазах помутилось.
человек, слуга. И еще бывал здесь один джентльмен. Они были заодно.
Хэма.
Хэм. - Всю эту неделю или побольше того он где-то здесь прятался. Думали, он
уехал, а он прятался. Не оставайтесь здесь, мистер Дэви, не оставайтесь!
бы двинуться с места, даже если бы потолок грозил обрушиться мне на голову.
дороге видели чью-то карету и лошадей, - продолжал Хэм. - К ней направился
слуга, потом ушел, потом появился снова. Когда он появился снова, с ним была
Эмли. Тот, другой, сидел в карете. Это тот самый человек.
словно хотел отстранить от себя что-то, чего он страшился. - Не говорите
мне, что его имя - Стирфорт!
нет... у меня и в мыслях не было вас винить... но его имя - Стирфорт, и он -
последний негодяй!
единого движения; но потом вдруг как будто опять проснулся и ухватился за
свою грубую куртку, висевшую на гвозде в углу.
нетерпеливо сказал он. - Да помогите же мне! Вот так, - добавил он, когда
кто-то пришел на помощь. - А теперь дайте вон ту шляпу!
продырявлю то судно... Пущу на дно там, где, клянусь богом, утопил бы его,
если бы только мог догадаться, что запало ему в голову... Если бы только я
знал об этом, когда он сидел передо мной, - с бешенством продолжал мистер
Пегготи, вытянув сжатую в кулак правую руку, - когда он сидел и смотрел мне
в лицо, умереть мне на этом месте, я бы утопил его и считал себя правым! Я
иду искать мою племянницу.
бедную, опозоренную племянницу и приведу ее домой. Не удерживайте меня!
Говорю вам, я иду искать мою племянницу!
ними. - Нет! Дэниел, сейчас ты не пойдешь! Ты пойдешь искать ее немного
погодя, бедный мой покинутый Дэниел... Так оно и нужно сделать, но сейчас не
иди. Сядь и дай мне попросить у тебя прощенья, Дэниел, за то, что я всегда
была для тебя обузой... Что значат все мои беды по сравнению с этой бедой!..
Давайте поговорим о тех временах, когда она осиротела, и Хэм тоже осиротел,
а я была бедной вдовой, и ты меня взял к себе в дом. Бедное твое сердце
смягчится, Дэниел, - она прислонилась головой к его плечу, - и тебе легче
будет переносить боль! Ведь ты помнишь обетование, Дэниел: "Так как вы
сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне" *, и оно
сбудется под этим кровом, где мы столько лет находили пристанище. Теперь он
был готов покориться всем и каждому, и когда я услышал, как он рыдает,
желание броситься на колени, просить у них прощенья за то горе, какое я на
них навлек, и проклясть Стирфорта, уступило место более высокому чувству.
Мое наболевшее сердце обрело такое же утешение, и я тоже зарыдал.
ГЛАВА XXXII
вот почему я не боюсь сознаться, что никогда я не любил Стирфорта больше,
чем тогда, когда разорвались узы, привязывавшие меня к нему. Я был глубоко
потрясен, узнав о его низости, но больше, чем когда бы то ни было, больше,
чем в период самой беззаветной моей любви к нему, я думал теперь о его
блестящих способностях, умилялся всем, что было хорошего в его натуре, и
воздавал должное тем его качествам, благодаря которым он мог бы стать
благороднейшим человеком и прославить свое имя. Как бы глубоко я ни
чувствовал, что бессознательно принимал участие в его преступлении,
опозорившем честную семью, но, мне кажется, если бы я очутился с ним лицом к
лицу, у меня не хватило бы духу бросить ему хотя бы один упрек. Я все еще
любил его, хотя и прозрел, я все еще сохранял такую нежную память о моей
любви к нему, что, думается мне, походил бы на слабого, обиженного ребенка и
только лелеял бы надежду на примирение. Но этой надежды у меня не было. Я
чувствовал, так же как и он, что между нами все кончено. Какие у него
остались обо мне воспоминания - мне неизвестно; думаю, что самые
Василенко Иван
Лукьяненко Сергей
Русанов Владислав
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Белов Вольф