Чтение 104–й страницы книги ~Сорок пять~

руку. Затем он быстро удалился, бросив к ногам своего собеседника,
растроганного этим глубоким горем, туго набитый кошелек.

На часах церкви Сен-Жермен-де-Пре пробило полночь.

Глава 27

О ТОМ, КАК ЗНАТНАЯ ДАМА ЛЮБИЛА В 1586 ГОДУ

Свист, трижды, в равных промежутках времени, раздавшийся в ночной тиши,
действительно был тем сигналом, которого дожидался счастливец Эрнотон.

Поэтому молодой человек, подойдя к гостинице "Гордый рыцарь", застал на
пороге г-жу Фурнишон; улыбка, с которой она поджидала там посетителей,
придавала ей сходство с мифологической богиней, изображенной
художником-фламандцем.

Госпожа Фурнишон вертела в пухлых белых руках золотой, который только что
украдкой опустила туда рука гораздо более нежная и белая, чем ее
собственная.

Она взглянула на Эрнотона и, упершись руками в бока, стала в дверях,
преграждая доступ в гостиницу.

Эрнотон, в свою очередь, остановился с видом человека, намеренного войти.

- Что вы желаете, сударь? - спросила она. - Что вам угодно?

- Не свистали ли трижды, совсем недавно, из окна этой башенки, милая
женщина?

- Совершенно верно!

- Так вот, этим свистом призывали меня.

- Вас?

- Да, меня.

- Ну, тогда - другое дело, если только вы дадите мне честное слово, что
это правда.

- Честное слово дворянина, любезная госпожа Фурнишон.

- В таком случае я вам верю; входите, прекрасный рыцарь, входите!

И хозяйка гостиницы, обрадованная тем, что наконец заполучила одного из
тех посетителей, о которых некогда так мечтала для незадачливого "Куста
любви", вытесненного "Гордым рыцарем", указала Эрнотону винтовую лестницу,
которая вела к самому нарядному и самому укромному из башенных помещений.

На самом верху, за кое-как выкрашенной дверью, находилась небольшая
прихожая; оттуда посетитель попадал в самую башенку, где все убранство -
мебель, обои, ковры - было несколько более изящно, чем можно было ожидать в
этом глухом уголке Парижа; надо сказать, что г-жа Фурнишон весьма заботливо
обставляла свою любимую башенку, а то, что делаешь любовно, почти всегда
удается.

Поэтому г-же Фурнишон это начинание удалось хотя бы в той мере, в какой
это возможно для человека по природе своей отнюдь не утонченного.

Войдя в прихожую, молодой человек ощутил сильный запах росного ладана и
алоэ. По всей вероятности, чрезвычайно изысканная особа, ожидавшая Эрнотона,
воскуряла их, чтобы этими благовониями заглушить кухонные запахи,
подымавшиеся от вертелов и кастрюль.

Госпожа Фурнишон шла вслед за Эрнотоном; с лестницы она втолкнула его в
прихожую, а оттуда, анакреонтически сощурив глаза, - в башенку, после чего
удалилась.

Правой рукой приподняв ковровую завесу, левой - взявшись за скобу двери,
Эрнотон согнулся надвое в почтительнейшем поклоне. Он уже успел различить в
полумраке башенки, освещенной одной лишь розовой восковой свечой,
пленительные очертания женщины, несомненно принадлежавшей к числу тех, что
всегда вызывают если не любовь, то, во всяком случае, внимание или даже
вожделение.

Откинувшись на подушки, свесив крохотную ножку с края своего ложа, дама,
закутанная в шелка и бархат, дожигала на огне свечи веточку алоэ; время от
времени она приближала ее к своему лицу и вдыхала душистый дымок, поднося
веточку то к складкам капюшона, то к волосам, словно хотела вся пропитаться
этим опьяняющим ароматом.

По тому, как она бросила остаток веточки в огонь, как оправила платье и
спустила капюшон на лицо, покрытое маской, Эрнотон догадался, что она
слышала, как он вошел, и знала, что он возле нее.

Однако она не обернулась.

Эрнотон выждал несколько минут; она не изменила позы.

- Сударыня, - сказал он, говоря нежнейшим голосом, чтобы выразить этим
свою глубокую признательность, - сударыня, вам угодно было позвать вашего
смиренного слугу.., он здесь.

- Прекрасно, - сказала дама. - Садитесь, прошу вас, господин Эрнотон.

- Простите, сударыня, но я должен прежде всего поблагодарить вас за
честь, которую вы мне оказали.

- А! Это весьма учтиво, и вы совершенно правы, господин де Карменж;
однако я полагаю, вам еще неизвестно, кого именно вы благодарите?

- Сударыня, - ответил молодой человек, постепенно приближаясь, - лицо
ваше скрыто под маской, руки - под перчатками; только что, в ту минуту,
когда я входил, вы спрятали от моих глаз ножку, которая, если б я ее увидел,
свела бы меня с ума; я не вижу ничего, что дало бы мне возможность узнать
вас; поэтому я могу только строить догадки.

- И вы догадываетесь, кто я?

- Вы - та, которая владеет моим сердцем, которая в моем воображении
молода, прекрасна, могущественна и богата, слишком даже богата и
могущественна, чтобы я мог поверить, что то, что происходит со мной сейчас,
- действительность, а не сон.

- Вам очень трудно было проникнуть сюда? - спросила дама, не отвечая
прямо на вызванные полнотой сердца словоизвержения Эрнотона.

- Нет, сударыня, получить доступ мне даже было легче, чем я полагал.

- Верно - для мужчины все легко; но для женщины - это совсем не так.

- Мне очень жаль, сударыни, что вам пришлось преодолеть столько
трудностей; единственное, что я могу сделать, - это принести вам мою
глубокую, смиренную благодарность.

Но, по-видимому, дама уже думала о другом.

- Что вы сказали, сударь? - небрежным тоном спросила она, снимая перчатку
и обнажая прелестную руку, нежную и тонкую.

- Я сказал, сударыня, что, не видав вашего лица, я все же знаю, кто вы,
и, не боясь ошибиться, могу вам сказать, что я вас люблю.

- Стало быть, вы находите возможным утверждать, что я именно та, кого вы
думали здесь найти?

- Вместо глаз мне это говорит мое сердце.

- Итак, вы меня знаете?

- Да, я вас знаю.

- Значит, вы, провинциал, совсем недавно явившийся в Париж, уже наперечет
знаете парижских женщин?

- Из всех парижских женщин, сударыня, я пока что знаю лишь одну.

- И эта женщина - я?

- Так я полагаю.

- И по каким признакам вы меня узнали?

- По вашему голосу, вашему изяществу, вашей красоте.

- По голосу - это мне понятно, я не могу его изменить; по моему изяществу
- это я могу счесть за комплимент; но что касается красоты - я могу принять
этот ответ лишь как предположение.

- Почему, сударыня?

- Это совершенно ясно: вы уверяете, что узнали меня по моей красоте, а
ведь она скрыта от ваших глаз!

- Она была не столь скрыта, сударыня, в тот день, когда, чтобы провезти
вас в Париж, я так крепко прижимал вас к себе, что ваша грудь касалась моих
плеч, ваше дыхание обжигало мне шею.

- Значит, получив записку, вы догадались, что она исходит от меня?

- О! Нет, нет, не думайте этого, сударыня! Эта мысль не приходила мне в
голову; я вообразил, что со мной сыграли какую-то шутку, что я жертва
какого-то недоразумения; я решил, что мне грозит одна из тех катастроф,
которые называют любовными интрижками, и только лишь несколько минут назад,
увидев вас, осмелившись прикоснуться... - Эрнотон хотел было завладеть рукой
дамы, но она отняла ее, сказав при этом:

- Довольно! Бесспорно, я совершила невероятнейшую неосторожность!

- В чем же она заключается, сударыня?

- В чем? Вы говорите, что знаете меня, и спрашиваете, в чем моя
неосторожность?

- О! Вы правы, сударыня, и я так жалок, так ничтожен перед вашей
светлостью...

- Бога ради, извольте наконец замолчать, сударь! Уж не обидела ли вас
природа умом?

- Чем я провинился? Скажите, сударыня, умоляю вас, - в испуге спросил
Эрнотон.

- Чем вы провинились? Вы видите меня в маске, и...

- Что же из этого?

- Если я надела маску, значит, я, по всей вероятности, не хочу быть
узнанной, а вы называете меня светлостью? Почему бы вам не открыть окно и не
выкрикнуть на всю улицу мое имя?

- О, простите, простите! - воскликнул Эрнотон. - Но я был уверен, что эти
стены умеют хранить тайны!

- Видно, вы очень доверчивы!

- Увы, сударыня, я влюблен!

- И вы убеждены, что я тотчас отвечу на эту любовь взаимностью?

Задетый за живое ее словами, Эрнотон встал и сказал:

- Нет, сударыня!

- А тогда - что же вы думаете?

- Я думаю, что вы намерены сообщить мне нечто важное; что вы не пожелали
принять меня во дворце Гизов или в Бель-Эба и предпочли беседу с глазу на
глаз в уединенном месте.