поняла, что самые большие ее страхи и терзания только начинаются. Смогла
бы успокоиться лишь только тогда, когда бы ее первенец, ее любимец, ее
Мемиш, принесший когда-то ей освобождение из рабства, спокойно сел в
Манисе вместо Мустафы, пусть и не названный преемником трона, пусть и не
возвеличенный перед всей империей, но все равно в надежде на возвеличение,
ибо только из того далекого и загадочного города, в котором никогда не
была, почему-то ждала счастья для себя и для своего сына. Но в Манисе в то
время сидел Мустафа, а чтобы сместить его, нужна целая вечность, потому
что в этом огромном государстве все делалось вопреки здравому смыслу: то,
что нужно сделать немедленно, растягивалось на неопределенное время, а то,
что могло быть даже преступным, исполнялось немедленно.
чувств человеческих: зрение, слух, обоняние, вкус, осязание; будто пять
чувств душевных: радость, гнев, желание, страх, горе; будто пять
предназначений государства: законодательство, исполнение, суд, воспитание,
проверка.
родила султану десять или даже пятнадцать детей - по ребенку каждый год?
Так, рассказывают, в Адильджеваге одна курдянка родила одновременно сорок
детей - двадцать мальчиков и двадцать девочек, султан даже велел внести
это выдуманное событие в летопись своего царства. Но если бы даже такое
могло быть правдой, то разве счастье зависит от количества?
Родопах, на который они взбирались с султаном и на котором не оказалось
места для двоих.
кем было посоветоваться, не знала, у кого просить помощи. Пока была
маленькой рабыней в гареме, ей могли и сочувствовать, теперь - разве что
ненавидеть. Достигнув наивысшей власти, увидела, что достигла лишь вершины
бессилия. Предназначение человека на земле - дать продолжение своему роду.
Все остальное суета и выдумки. А она только того и достигла, что поставила
своих детей под смертельную угрозу, и чем выше поднималась, тем большей
была угроза для ее детей, ибо на этих высотах оставалась только власть, а
власть не знает жалости.
в походе. В Валоне, на берегу моря, куда пришел султан со своим войском (а
шел туда лишь для того, чтобы испытать достоинства сераскера - своего
нового зятя Лютфи-паши - мужа ненавистной Хатиджи), ночью в османский
лагерь проник сербский гайдук Дамян, который хотел убить султана в его
шатре. Гайдука выдал треск сухой ветки, на которую он неосторожно
наступил. Серба изрубили янычары, султан уцелел, уцелела и Роксолана со
своими детьми, в противном случае Мустафа первым прискакал бы из Манисы в
Стамбул, сел бы на трон, и тогда - закон Фатиха, и месть осатаневшей
черкешенки, и ее торжество. А какая женщина вынесет торжество соперницы?
Уж лучше смерть!
хотела бы послать уже и не с гонцом, а с перелетными птицами, как Меджнун
к своей возлюбленной Лейли:
слагала эту газель для султана. Любила или ненавидела этого человека - не
знала и сама, но молила всех богов, чтобы дарили ему жизнь, чтобы он был
живой, и не столько для нее, сколько для ее детей.
никто не знал, кто кем будет, какая высокая (или, наоборот, никчемная)
судьба его ждет, - и в этом была вся заманчивость жизни, ее открытость и
доступность. Возможно, и это государство стало таким могучим из-за
неведения людьми своего назначения. Ибо у каждого неограниченные
возможности, каждый мог дойти даже до звания великого визиря, лишь бы
только сумел первым крикнуть: <Велик аллах!>, первым взмахнуть саблей и
оказаться на стене вражеской крепости. Надежда и отчаяние, наслаждение
успехом и предчувствие катастрофы, голос здравого смысла и почти дикое
неистовство страстей, трезвый ум и фантастические капризы судьбы - все
это, казалось, было незнакомым и чуждым османцам, которые жили только
войной, не зная никаких отклонений, ни единого шага за ее пределы, будто
имели шоры уже не только на глазах, но и в сознании. О войне вспоминали,
жили ею, она наполняла все их существование и мысли, разговоры, сны и
бессонницу. Знали, что для войны прежде всего необходима неудержимость,
отчаянная, безрассудная храбрость. И каждый раз проявляли ее с таким
исступлением, что могло показаться, будто это уже и не человеческое
мужество, а звериное безрассудство.
достоинству вознаградит храбрых, поставив самых отчаянных на место
ленивых, ибо всех можно заменить, кроме самого себя. К власти пробирались
не умелые и опытные, и даже не богатые, а смелые, ловкие и дерзкие.
который не мог связать двух слов, зато в битвах был всегда первым, громче
всех выкрикивал <Аллах великий!>, а саблей мог перерубить надвое коня со
всадником на нем и самую толстую пуховую перину. Этот человек состоял,
собственно, из одного лишь туловища. Это впечатление усиливалось оттого,
что Аяз-паша носил широкие шаровары, в которых полностью утопали его
коротенькие ножки. В мощном, как каменный столб, туловище Аяз-паши было
столько звериной силы, что он растрачивал ее на все стороны с
неутомимостью просто зловещей: в походах не слезал с коня, в битвах не
знал передышки, в диване мог заседать месяцами, так, будто не ел, не спал;
гарем у него был самый большой в империи, и детей от наложниц и жен
насчитывалось у него свыше сотни. Став великим визирем, он попросился на
прием к султанше, и она милостиво приняла его в новом к"шке Гюльхане на
белых коврах, усадила великого визиря напротив себя, велела принести даже
вина. Сев, Аяз-паша почти не уменьшился, торчал перед ней столбом, тупо
смотрел на нее, что-то говорил, но что именно, Роксолана не могла понять.
спокойнее, но он забормотал еще неразборчивее, и тогда султанша велела
слугам принести письменные принадлежности для великого визиря. Пусть он
напишет все, что хотел сказать, чтобы она могла прочесть, и не одна, а с
его величеством падишахом, да продлит аллах его тень на земле.
дорогую шелковую бумагу, стал царапать свои каракули так же быстро, как
говорил, и когда протянул лист султанше, то она не увидела там ни букв, ни
письма, а одни лишь извилистые гадючки, которые ползли наискось по бумаге,
цеплялись одна за другую, стараясь проглотить одна другую или хотя бы
откусить хвост.
это с его величеством. Как сказано: <Аллах дает знать человеку через
писчий тростник то, чего он не знал>.
мазню, султан сказал:
Он и на самом деле дурак, зато верный и неподкупный. А сказать тебе хотел,
что именно он с великим драгоманом Юнус-бегом свалил Ибрагима, разоблачив
его подлое нутро.
раскрыли преступные намерения Ибрагима?
особы этого темного человека, напоминавшего фракийского царя Диомеда,
который кормил коней человеческим мясом. У Аяз-паши нет никаких особых
заслуг. Разве можно в государстве, где много умных людей, допускать, чтобы
великими визирями становились негодяи или глупцы?
взял румелийского беглербега Лютфи-пашу, которого женил на сестре Хатидже,
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Самойлова Елена
Шилова Юлия
Соломатина Татьяна
Сертаков Виталий