положительные. С учетом "природного добродушия".
"черных птичек с Юга" к отлету, но ничего не нашел. Зато наткнулся на
вырезку из "Голоса" от 19 июля 1933 года (загляни на. 19, вспомнилось мне).
Заметка называлась МНОГООПЫТНЫЙ ПРОВОДНИК-СЛЕДОПЫТ НЕ СМОГ СПАСТИ ДОЧЬ.
с пожаром в восточной части Тэ-Эр, когда ветер неожиданно переменился и
огонь пошел на северную часть озера, которая до этого считалась безопасной.
В это время года многие местные жили там в летних домиках, собирали ягоды,
ловили рыбу, охотились (об этом я знал и сам). Место это называлось Сияющей
бухтой. Жена Фреда, Хильда, находилась там с трехлетними близнецами,
Уильямом и Карлой, пока ее муж тушил лесной пожар. Компанию ей составляли
жены и дети многих других добровольцев-пожарных.
"словно взрывная волна". Языки пламени легко перескочили через единственную
защитную полосу, прорубленную в лесном массиве, и начали пожирать акр за
акром. Мужчин, которые могли бы противостоять пожару, в Сияющей бухте не
было, а женщины, конечно же, бороться с огнем не могли. Так же естественно,
что они запаниковали, побросали в машины детей и пожитки и обратились в
бегство. На узкой дороге один из старых автомобилей сломался. Огонь
подступал все ближе, с апреля в западном Мэне не было дождей, так что пищи
ему хватало, а на единственном пути к спасению образовалась пробка.
свою жену (она среди прочих пыталась откатить заглохший "форд" в сторону),
открылось ужасное:
было. Перед отъездом из Сияющей бухты Хильда усадила близняшек на заднее
сиденье. Как обычно, они сидели, взявшись за руки. Потом Билл задремал и
сполз на пол. Хильда в это время укладывала вещи в багажник. Карла, должно
быть, вспомнила про оставленную игрушку и вернулась в домик. А в это время
ее мать села за руль и, не проверив, на месте ли дети, тронула старый "Де
Сото" <Комфортабельный автомобиль, в различных модификациях выпускался
фирмой "Крайслер" с 1928 г в течение тридцати лет.> с места. Карла или
осталась в домике в Сияющей бухте, или шла по дороге, догоняя уехавшие
автомобили. В любом случае ей грозила смерть в огне.
поехать назад. Поэтому Фред Дин, отчаянный смельчак, побежал навстречу
ярко-оранжевым языкам пламени и черному дыму. А пожар раскрыл огненные
объятия, чтобы встретить его.
копоти и дыма усилился. Я закашлялся.., а потом кашель заглушил
металлический вкус озерной воды во рту и в горле. Вновь, на этот раз стоя на
коленях под студией моей жены, я почувствовал, что тону. Вновь я наклонился
вперед, но выблевал лишь жалкий комочек слюны.
молотя крыльями по воде. Синеву неба затянула дымка. Пахло углем и порохом.
С неба начал падать пепел. Восточный берег озера Темный След горел. Время от
времени оттуда доносились громкие хлопки: взрывались деревья с дуплом.
Взрывались, словно глубинные бомбы.
секунду-другую оно превратится в реальность, как это уже случалось с
путешествием на Фрайбургскую ярмарку. Но вместо черных с золотистыми
ободками глаз пластмассовой совы я увидел перед собой ярко-синие глаза
маленькой девочки. Она сидела за столиком для пикника, вытянув перед собой
пухлые ручонки, и плакала. Я видел ее так же ясно, как по утрам, когда
брился, видел в зеркале отражение собственной физиономии.
светлые. Такие, как были у ее брата, пока он не начал седеть в то
невероятное лето 1998 года - года, до которого ей не дожить, если, конечно,
кто-нибудь не придет ей на помощь. Она в белом шелковом платьице и красных
гольфах, и она тянется ручонками ко мне, крича: "Папочка, папочка!" Я смотрю
на нее, а потом что-то горячее проносится сквозь меня, и я понимаю, что тут
призрак - я, а горячая волна - Фред Дин, бегущий к дочери. "Папочка!" -
обращается она к нему - не ко мне. "Папочка!" - и обнимает его, не обращая
внимания на то, что сажа марает ее белое платье.
воздух, оглашая озеро печальными криками.
на руку.
сливка ты моя, ничего не бойся".
языках пламени, и теперь они пожирают маленькие домики, в которых мужчины
так любили расслабиться, вернувшись с охоты или рыбалки. Горит развешанное
на веревках белье, выстиранное только утром. На землю летит дождь горящих
листьев. Раскаленная капелька сосновой смолы попадает на шею Карлы, и
девочка кричит от боли. Фред сшибает смолу и несет дочь к воде.
изменить, но все равно пытаюсь. - Борись! Ради Бога, борись!"
самый момент, когда вспыхивает домик Дикое.
отражается чувство вины. Он знает, что творит, и в этом весь ужас. В глубине
души он знает, что он делает здесь, в Сияющей бухте, у которой заканчивается
Улица. Он знает и боится, что кто-то станет свидетелем его деяний. Но он
никого не видит.
что-то подозрительное.
такое? Чувствует холодное дуновение в этой адской жаре? Как еще можно
почувствовать руки, пытающиеся удержать его, если принадлежат они
бестелесному существу? Потом он отворачивается и входит в воду рядом с
маленьким причалом.
твоя жена специально одела ее в белое шелковое платье? Разве так одевают
детей перед тяжелой дорогой?"
пробегает дрожь! Потому что говорит он правду: плыть ей не придется, ни
сейчас, ни потом. По крайней мере Фреду повезло больше, чем Нормалу Остеру:
ему не пришлось топить своего ребенка под струей ледяной воды.
Красные гольфы мерцают сквозь толщу воды. Она крепко обнимает отца за шею, и
теперь они уже среди гагар. Гагары бьют по воде мощными крыльями, взбивая
пену, поднимая фонтаны брызг, и с интересом смотрят на мужчину и девочку.
Воздух полон дыма, неба уже не видно. Я бреду за Фредом, ощущая прохладу
воды, но мое тело не рассекает ее толщу. Восточный и северный берега озера в
огне - и Фред Дин уходит все дальше от огненного полумесяца, с дочерью на
руках, словно собираясь провести обряд крещения. И он по-прежнему убеждает
себя, что старается ее спасти, только спасти, точно так же, как до конца
своих дней Хильда будет убеждать себя, что девочка случайно забежала в домик
за оставленной игрушкой, что она не бросила свою дочь, обрядив ее в белое
шелковое платье и красные гольфы. Не бросила с тем, чтобы Карлу нашел ее
отец, в свое время совершивший что-то ужасное. Это - прошлое, это - страна
Былого, и здесь грехи отцов падают на детей, иной раз даже в седьмом
поколении, которого еще нет и в помине.
вливаются в хор гагар, но Фред останавливает их, целуя дочь в перекошенный
ротик. "Я тебя люблю. Папочка любит свою сливку", - говорит он, а потом
опускает ее в воду. Как при крещении, только на берегу не стоит хор. Никто
не поет "Аллилуйя", а Фред не позволяет девочке вынырнуть на поверхность.
Она отчаянно сопротивляется, одетая в белое платье мученицы, и он больше не
может смотреть на нее: он переводит взгляд на западный берег озера, еще не
охваченный пожаром (огонь туда так и не добрался), на еще синеющее над
западным берегом небо. Пепел черным дождем сыплется с неба, слезы текут по
его щекам. Карла все вырывается из его рук, которые держат ее под водой, а
он уже говорит себе: "То был несчастный случай, трагический несчастный
случай. Я понес ее в воду, потому что другого безопасного места просто не
было, а она перепугалась, начала вырываться, сумела-таки выскользнуть из
моих рук и..."
перепуганное личико, вылезшие из орбит синие глаза, ротик бантиком, из
которого к поверхности озера бегут серебряные пузырьки. Фред стоит по горло
в воде, держит дочь под водой и говорит себе, раз за разом, что он пытается
ее спасти, это единственная возможность, он пытается ее спасти, это
единственная возможность... Я тянусь к девочке, снова и снова тянусь к ней,
моему ребенку, моей дочери, моей Ки (они все Ки, как мальчики, так и
девочки, все они - мои дочери), но всякий раз мои руки проходят сквозь нее.
А теперь, о ужас! - теперь она протягивает ко мне свои ручонки, молит о
помощи. Но и ее ручонки проходят сквозь мои руки. Мы не можем ощутить друг
друга, потому что здесь я - призрак.
не могу.., не могу.., не могу...