нужда могла заставить меня сообщить вам о своем положении.
мне о своих нуждах, ты как бы упрекнул меня в том, что я не позаботился о
них раньше; но я не сержусь на тебя за это, друг мой. Напротив, я скорее
досадую на себя самого за то, что не спросил тебя, как ты живешь. Дабы
исправить эту небрежность, я даю тебе для начала ассигновку на полторы
тысячи дукатов, каковые тебе отсчитают в казначействе. Но это еще не все:
ты будешь получать от меня ежегодно такую же сумму; кроме того, когда
богатые и щедрые лица попросят тебя оказать им услугу, то я не запрещаю
тебе ходатайствовать за них передо мной.
приказал мне встать и продолжал запросто со мной беседовать. Я, со своей
стороны, попытался вернуть себе обычную веселость, но мне не удалось так
быстро перейти от горя к радости, и я пребывал в полной подавленности,
точно приговоренный к казни, которому объявляют помилование в тот самый
момент, когда над ним уже занесен топор. Герцог приписал мою тревогу
исключительно опасению его прогневить, хотя страх пожизненного заключения
сыграл тут не меньшую роль. Он признался мне, что нарочно выказал мне
холодность, дабы узнать, насколько я окажусь чувствителен к этой перемене,
и что, убедившись в моей искренней преданности его особе, он полюбил меня
еще больше, чем прежде.
день в Мадрид. Я прежде всего помчался в казначейство, где мне немедленно
уплатили сумму, указанную в ассигновке. Редко случается, чтоб у бедняка не
закружилась голова при таком внезапном переходе от нищеты к богатству. Я
переменился вместе с переменой в своей судьбе и стал внимать только голосу
тщеславия и честолюбия. Предоставив свою жалкую каморку секретарям,
которые еще не научились птичьему языку, я снял во второй раз то же
роскошное помещение, оказавшееся, по счастью, незанятым. Потом я послал за
известным портным, который обшивал почти всех петиметров. Сняв с меня
мерку, он отправился со мной к купцу и забрал у него пять локтей сукна,
которые, по его словам, должны были пойти на мое одеяние. Пять локтей на
камзол испанского покроя! Боже праведный!.. Но не стоит на этом
останавливаться: модные портные всегда берут больше материи, нежели
другие. Затем я купил белья, в котором очень нуждался, шелковые чулки и
касторовую шляпу, отороченную испанским кружевом.
лакея, а потому я попросил моего хозяина Висенте Фореро рекомендовать мне
такового. Большинство иностранцев, останавливавшихся у него, обычно
нанимало по прибытии в Мадрид испанскую прислугу, благодаря чему в его
гостиницу стекались все находившиеся без места лакеи. Первым явился ко мне
парень с таким смиренным и набожным лицом, что я сразу же ему отказал. Мне
почудилось, что я вижу перед собой Амбросио Ламелу, и я заявил Фореро:
них.
малый, не уступавший по развязности придворному пажу и к тому же довольно
плутоватый. Он мне понравился. Я задал ему несколько вопросов и заключил
по его ответам, что он далеко не глуп и даже обладает врожденными
способностями к интриге. Решив, что он мне подходит, я нанял его. Мне не
пришлось в этом раскаяться: вскоре выяснилось, что я сделал замечательное
приобретение. Поскольку герцог позволил мне ходатайствовать за тех, кому я
хотел оказать услугу, а я отнюдь не намеревался пренебречь таким
разрешением, то мне нужна была ищейка для выслеживания дичи, т.е. тертый
парень, который умел бы разыскивать и приводить ко мне лиц, желавших
просить о чем-либо первого министра. Сипион, - так звали моего лакея, -
оказался большим мастаком по этой части. Он перед тем служил у доньи Анны
де Гевара, кормилицы инфанта, где имел случай пустить в ход свои
дарования, так как дама сия принадлежала к числу особ, которые, пользуясь
влиянием при дворе, любят извлекать из этого выгоду.
милости, так он не медля принялся за розыски и в тот же день сказал мне:
молодой гренадский дворянин, которого зовут дон Рохерио де Рада. Он
участвовал в поединке и, будучи теперь вынужден искать покровительства
герцога Лермы, готов щедро заплатить тому, кто его выручит. Я виделся с
ним. Он собирался обратиться к дону Родриго Кальдерону, о могуществе
которого ему протрубили уши, но я отговорил его, дав понять, что этот
секретарь продает свое заступничество на вес золота, тогда как вы
удовольствуетесь скромным знаком благодарности, и даже оказали бы ему
безвозмездно эту услугу, если б ваше положение позволяло вам следовать
своим великодушным и бескорыстным наклонностям. Словом, я так его
настрочил, что этот дворянин явится к вам завтра поутру.
Должно быть, вам такие дела не внове. Удивляюсь только тому, как это вы не
разбогатели.
обращались, и не собираю богатств.
но не без некоторой доли высокомерия.
содействие, я хотел бы узнать обстоятельства того дела чести, которое
привело вас ко двору, ибо они могут быть такого характера, что я не
осмелюсь хлопотать за вас перед первым министром. Соблаговолите поэтому
подробно осведомить меня обо всем и будьте уверены, что я живо приму к
сердцу ваши интересы, если только в этом не будет ничего предосудительного
для галантного человека.
чистосердечно историю своей жизни.
Антекере с доньей Эстеванией, своей супругой, отличавшейся не только
безупречной добродетелью, но также кротким нравом и исключительной
красотой. Она нежно любила своего супруга, а тот, в свою очередь, обожал
ее до безумия. Дон Анастасио был ревнив от природы и не переставал питать
подозрений, хотя у него не было никаких оснований сомневаться в верности
жены. Тем не менее, он боялся, как бы какой-нибудь тайный враг его
благополучия не посягнул на его честь. Он не доверял никому из друзей, за
исключением дона Уберто де Ордалес, который в качестве двоюродного брата
Эстевании имел свободный доступ в его дом и был единственным человеком,
коего ему надлежало остерегаться.
ей в любви, невзирая ни на соединявшие их узы крови, ни на искреннюю
дружбу, которую питал к нему дон Анастасио. Эстевания же, как женщина
осторожная, не стала поднимать шума, который, несомненно, повлек бы за
собой грустные последствия, а только кротко пожурила своего родственника
и, указав ему на то, сколь недостойно с его стороны посягать на ее
добродетель и бесчестить ее мужа, сказала ему строго, чтоб он не льстил
себя надеждой на успех.
кавалера, и, вообразив, что с женщиной такого нрава надо обходиться
решительно, он начал вести себя без должного почтения и однажды даже
потребовал, чтоб она уступила его страсти. Эстевания сурово оттолкнула его
и пригрозила пожаловаться дону Анастасио, дабы он наказал его за такую
дерзость. Испугавшись угрозы, поклонник обещал не упоминать больше о своей
любви, и, положившись на это обещание, Эстевания простила ему прошлое.
такого пренебрежения к своей страсти, а потому возымел гнусное намерение
отомстить донье Эстевании. Он знал, что ее супруг очень ревнив и готов
поверить всему, что он вздумает ему наговорить. Рассчитывая на это, он
замыслил самое черное злодейство, на какое способен низкий человек.
Прогуливаясь однажды вечером с этим ревнивым мужем, он притворился весьма
опечаленным и сказал ему:
которой бы я никогда не расстался, если бы ваша честь не была для меня
дороже вашего покоя. Но мы оба весьма щепетильны в отношении обид, и я не
смею долее утаивать от вас то, что происходит в вашем доме. Приготовьтесь
услышать весть, которая доставит вам не меньше горя, чем удивления. Я
нанесу вам удар в самое чувствительное место.
изменила.
раздражением. - Я отрекаюсь от нее. Она недостойна быть вашей женой.
такое сделала Эстевания?
которому она благоволит, но которого я не могу вам назвать, ибо,
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Гюго Виктор
Пехов Алексей
Емилина Ника
Белогорский Евгений