Чтение 104–й страницы книги ~Флаги на башнях~

- Шесть.

- Не может быть, считай сначала, да считай правильно! Чего ты с ногами
на стуле сидишь? Сядь, как человек!

Колька сел, как человек, и осторожно, нажимая на каждом итоге,
просчитал цифру единиц.

- Шесть.

- От жулики! - сказал шурка. - Ну черт с ними, пиши шесть.

Колька написал рядом с копейками: 6.

- Ну, и народ же какой поганый! - произнес со злостью Шурка и глянул за
окно. Там стояла толпа коммунаров, и один поднял к Шурке напряженное лицо:

- Шура, ну что? Правильно?

- Где там правильно? У вас разве может быть правильно? Сказано,
беспризорники!

За окном затихли.

- У Кольки вдруг рядом с шестеркой появился дикий и неожиданный ноль.

- Что такое? - Шурка бледнел все больше и больше. - Считай еще раз.

Но и проверка не изменила ужасной картины: ноль. Шурка махнул рукой и
поднялся из-за стола:

- Я не могу. Я ухожу.

Я удержал его за руку. Он стал в безразличной позе за спиной Кольки и
боком следил за его карандашом. Карандаш вдруг медленно и слабо
начертил в столбике сотен 2.

Колька вспотел и откинулся на спинку стула:

- Два. Двести, значит.

- Еще раз! - громовым голосом заорал Шурка.

Колька стремглав бросился к бумаге, но считал основательно, медленно,
громко:

- Три да семь - десять, да еще четыре - четырнадцать, да девять -
двадцать три, да четыре - двадцать семь, да пять - двадцать девять.

Шурка быстро поднял руку и стукнул Кольку по голове:

- Да что же ты со мной делаешь? Каких девять, каких девять? Два.

Никто не возразил против расправы. Колько встряхнул головой и пошел
дальше. Под цифрой сотен стала пятерка.

- Фу! - вздохнул Шурка. Все улыбнулись.

Все остальное было правильно. Общая цифра вышла: 18506 р. 25 коп.

Все устало замолчали. Кто-то сказал:

- Значит, тридцать пять рублей. Ну, это еще ничего.

Грустно все-таки задумались. Колька мечтательно смотрел на свой итог и,
как будто про себя, сказал:

- А все отдали бумажки?

Шурка скучно посмотрел на него:

- Все.

И вдруг открыл глаза и хлопнул себя по лбу:

- Ах я старый дурак, растяпа! На!

Из бокового кармана он выхватил бумажку и бросил Кольке. На ней была
написана расписка о том, что Александр неварий получил в счет заработка
тридцать пять рублей.

Все громко и радостно засмеялись. Шурка побежал к окну и заорал:

- Правильно! Тютелька в тютельку! Копейка в копейку!

За окном дико заверещали: "Ура!".

Шурка сидел и улыбался, а потом сказал спокойно и уверенно:

- Собственно говоря, иначе и быть не могло.

ПРЕМИЯ

1

За городом через речку переброшен железный мост, а потом прямая как стрела
устремилась к лесам на горизонте новая асфальтированная дорога. Леса на
горизонте вовсе и не леса, а небольшие посадки по сторонам дороги.
За ними снова степь, а в степи совхоз м. Х октября. В совхозе много
построек, и все каменные, а самая лучшая постройка - свинарня, в которой
работает Евдокия Петровна Погорелко. Есть еще в совхозе маленький флигель,
обсаженный кустами акации. Там в одной из комнат сидит новый директор,
Семен Иванович, о деятельности которого разные люди в совхозе выражаются
по-разному. Главный бухгалтер говорит:

- Это вам не старый директор! Этот покажет работу!

Кладовщик вертит головой и произносит с восхищением:

- Ох, и жмет! Ох, и жмет!

А старый сторож Василий Нестерович и раньше никогда не восхищался, и
теперь спокоен:

- Новые начальники, они всегда хорошие. Я-то при чем? Пускай себе
новый, пускай себе старый.

Евдокии Петровне Погорелко некогда выражать свое мнение о директоре.
Она стоит перед его столом и вытирает глаза уголком старенького фартука.
Нельзя сказать, что она плачет, просто слезы сами собой появляются в
глазах. А глаза у нее тоже не молодые, они внимательно и доверчиво смотрят
на нового директора Семена Ивановича, они ожидают от директора
справедливости:

- Пришли и взяли, говорят: "недоразумение". Разве ж может быть такое
недоразумение? А потом говорят: директор приказал.

Семен Иванович, молодой, с ежиком на голове, неумело морщит лоб и
старается отвернуться.

- Говорят: "директор сказал", - а я им говорю: "Врете, не может быть
такого закона - премировали, а потом отнимать". И не отдаю. А они схватили
и давай тащить. А я гвоорю: "Бандиты вы, а не товарищи". Так еще, говорят,
ответишь за оскорбление. Есть такой закон, товарищ директор?

Семен Иванович - новый директор, и поэтому на его плечах лежит тяжелое
бремя ликвидировать все несправедливости и беззакония, бывшие при старом
директоре. И он говорит Евдокии Петровне спокойным, рассудительным
голосом:

- В том-то и дело: закон! Вы присвоили государственного поросенка, это,
по-вашему, - закон?

- Да не присвоила я, что вы батюшка! Премировали меня, под самое Первое
мая премировали! Три месяца у меня поросенок живет, и кормила его, и все
знали про это.

- Кто знал?

- Все знали, весь совхоз знал.

- А документы где? Написано где-нибудь, что вас премировали?

- Да где-нибудь, может, и написано! Разве я знаю?

- Приказ где? В приказе сказано, что вас премировали? Не сказано, и не
знает никто.

- Был приказ, батюшка, при мне, на моих глазах прочитано. Приехали они,
директор Николай Александрович и начальник городской... тот... как его...
Никитин товарищ, приехали, посмотрели все, и так им понравилось, так
понравилось, чистота какая, и поросята какие! Никитин товарищ и сказали:
премировать этого работника за его образцовую работу этим поросенком. И
показали на поросенка. А директор Николай Иванович засмеялись и даже меня
так по плечу, говорят: "Она у нас лучшая ударница".

Евдокия Ивановна даже улыбнулась директору, рассказывая об этом случае
накануне Первого мая. Но директор не улыбнулся. Директор снова наморщил
лоб, помолчал и крикнул в другую комнату:

- Товарищ Ракитин!

Евдокия Ивановна доверчиво оглянулась. Вошел Ракитин, главный
бухгалтер, толстый, с глазами подслеповатыми, недовольными. Он сразу
догадался, в чем дело.

- Это насчет поросенка?

- Что здесь у вас делалось? - возмущенным голосом сказал директор и с
укоризной посмотрел на Ракитина. - Вы знали, что она премирована
поросенком?

- Боже сохрани! - сказал главный бухгалтер. - никто ничего не знал.
Когда вы были премированы?

- Да под самое Первое мая. Помните, еще как на митинг собирались, вы
меня еще поздравляли, сказали: "Видишь, при Советской власти ударную
работу награждают!"

- Я вас поздравлял? Бред, совершеннейший бред!

- Как вы сказали, батюшка?

- Бред, говорю, сон приснился!

Чего-то не поняла Евдокия Ивановна в этих словах, опять засмотрелась на
директора, ожидая от него справедливости.

- Все, - сказал директор, - идите.

- А поросенка забрать можно?

Директор пожал плечами, главный бухгалтер сочувственно просиял улыбкой,
товарищеским голосом сказал Евдокии Ивановне:

- Товарищ Погорелко! Не может быть такого премирования. Нужно акт
составить было, в приказе написать.
- Так вы напишите, товарищи, написать всегда можно: так и так, за
ударную работу...

Главный бухгалтер все свои зубы показал директору, и директор ответил
ему вежливой гримассой, которая обозначала только одно: как мало понимает
Евдокия Ивановна в деле бухгалтерской законности.

А в это время открылась дверь и целая тройка деловых оживленных мужчин
ввалилась в кабинет директора. Евдокия Ивановна отступила к холодной
печке, долго стояла, думала, и слез у нее теперь уже не было. Никто не
заметил, как она вышла из кабинета и побрела через двор к своей свинарне.

2