Саня Анисимов встретил следователя Бородина мрачным молчанием. Он не
понимал, что происходит. После психиатрической экспертизы его оставили в
больнице им. Ганнушкина, причем в отдельной палате, которая была похожа на
камеру. Конечно, здесь было лучше, чем в КПЗ. Во-первых, никаких
соседей-уголовников, во-вторых, сравнительно чисто, нормальное постельное
белье, нормальный сортир в коридоре. Кормили тоже получше, чем в тюрьме.
Однако Сане все надоело, ужасно хотелось домой. Он уже сообразил, что вину
его доказать не так просто, и следователь в принципе ничего мужик,
спихивать на него чужое преступление для галочки не собирается. Так почему
же тогда не выпускает?
- Сейчас я покажу вам несколько фотографий, - сказал Илья Никитич, - вы
посмотрите очень внимательно и попытаетесь вспомнить, кого из этих людей
встречали, а если встречали, то где, когда и при каких обстоятельствах.
Анисимов долго перебирал снимки и сначала сказал, что никого не знает. Илья
Никитич не торопил его. В любом случае, своего приятеля Вову Мухина он
узнать должен, хотя фотография, взятая из паспортного стола, была не очень
качественной.
- Может, вы отпустите меня с подпиской о невыезде? - осторожно
поинтересовался Саня, вскинув глаза от снимков.
- Там видно будет, - буркнул Илья Никитич, - значит, вы утверждаете, что
никто из этих людей вам незнаком? Пожалуйста, посмотрите внимательней.
- Ну, вот это вроде... - он ткнул пальцем в фотографию Мухина, - это же
Вова! Вова Мухин, точно, он! Правда, здесь он совершенно на себя не похож.
Сейчас он значительно толще. Подождите, и этого я знаю. Где же я его видел?
- Я, пожалуй, помогу вам, - медленно произнес Илья Никитич, - это капитан
милиции Василий Соколов. Три с половиной года назад вы вместе с Артемом
Бутейко были в ресторане. Праздновали день рожденья певца Руслана
Кудимова...
- В ресторане? - поморщившись, пробормотал Анисимов. - Кто такой капитан
Соколов? Ах, ну да, тот милиционер... я же его совсем не помню... Нет, при
чем здесь Соколов? Его посадили... У него были усы... и лицо совсем
другое... Вресторане... Это Клим! Эрнест Климов, бизнесмен из Германии!
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Красавченко позвонил Лизе на сотовый и сообщил, что будет ждать ее на
улице, у семнадцатого подъезда в Останкино.
- У меня нет времени, - сказала она.
- Ничего, десять минут найдется.
Выйдя из машины, она сразу увидела его. Он подрулил к ее-"шкоде" на
серебристом "БМВ" приветливо улыбался и махал рукой. Не обращая на него
внимания, она вышла, закрыла машину, поставила на сигнализацию. Он тоже
вышел и взял ее под руку.
- Здравствуйте, Елизавета Павловна.
- Я сказала, нет времени, - она выдернула руку, - и вообще, должна вас
огорчить. Все ваши героические усилия пропали напрасно. Вы наняли какую-то
женщину, переспали с ней, и вас засняли на пленку. Она действительно
немного похожа на меня.
- Она очень похожа на вас. А вы, к несчастью, слишком стереотипны.
- Ну и что?
- Ну, Елизавета Павловна, вы умная женщина, вы достаточно хорошо знаете
гнусную человеческую природу. Многим захочется увидеть на этой пленке
именно вас, а не какую-то другую, случайную женщину. Она никому не
интересна. А вы звезда. К тому же я дам несколько очень искренних интервью
для желтой прессы, в которых расскажу о нашем с вами тайном страстном
романе.
- С таким же успехом кто угодно может рассказать о романе со мной. Хоть
какие-то доказательства все-таки нужны, даже для желтой прессы.
- А они есть у меня. Фотографии и видеокассета. Разве мало? Я поведаю миру
трогательную историю о том, как давно и безответно люблю вас, и вот вы
наконец снизошли, однако счастье длилось совсем недолго. Нашелся мерзавец,
который заснял нас с вами и стал шантажировать, требуя огромную сумму
денег. И вы с испугу решили порвать со мной. Но я так сильно люблю вас, что
готов был заплатить мерзавцу, однако шантажист не успокоился. На любом суде
я буду смотреть на вас обожающими глазами, даже могу пустить скупую мужскую
слезу. Я буду повторять: Лизонька, прости меня... я люблю тебя... вспомни,
как мы были счастливы. И мне поверят. Мне, а не вам. Доказательства здесь
ни при чем. Захотят поверить мне потому, что так интересней, так
мелодраматичней. Я устрою такое шоу, такую мыльную оперу, что мне же еще и
денег заплатит какой-нибудь умный продюсер.
- Я никогда не красила ногти на ногах и на руках, - равнодушно произнесла
Лиза, - у меня аллергия на ацетон. У вашей дамы ногти ярко-алого цвета.
- Да что вы говорите? - Он испуганно всплеснул руками. - Надо же, как я
прокололся, ай как нехорошо! Впрочем, я оптимист. Безвыходных ситуаций не
бывает. Ну конечно, мне известно про аллергию, но вы знали, что мне ужасно
нравятся алые ногти. Меня это возбуждает, и из любви ко мне вы купили
специальный лак, сделанный на каком-то другом растворителе, не на ацетоне.
Вы разве не помните? Да, кстати, я не спросил вас, как вашему Юраше
понравился фильм? Вряд ли он обратил внимание на цвет ногтей. Он был под
сильным впечатлением. Я прав? Можете не отвечать, я знаю, что прав. А
теперь подумайте, если он, близкий человек, не заметил этой ерунды, то
разве можно ждать наблюдательности от широкой публики? Хотя, конечно, я
признаю, что допустил небрежность. Мне следовало попросить даму стереть лак
с ногтей.
Лиза заметила, что на стоянку въехал синий "Мерседес" директора канала, и
тут же, ни слова не говоря, кинулась в подъезд телецентра. Еще не хватало,
чтобы их заметили вместе.
- Погодите, Елизавета Павловна, мы не договорили. Я понимаю, что здесь,
сейчас, неудобно. Назначьте сами время и место.
- Хорошо, - буркнула Лиза, - знаете ресторан "Паттио-пицца" у Пушкинского
музея?
- Конечно.
- Сегодня. В девять вечера. "Он прав, - думала она; сидя в монтажной и тупо
глядя на мониторы, - мне придется выполнить его условия. Никакой лак меня
не спасет".
Шел обычный, суетный, нервный рабочий день. На коротком совещании Лиза
теряла нить разговора, вглядывалась в жесткое лицо директора. Рот его
улыбался, глаза оставались колючими и серьезными. Она думала о том, как
лучше преподнести ему Красавченко, чтобы максимально обезопасить себя, и
когда разумней начать этот разговор.
"А может, все-таки потянуть время? Попытаться заморочить ему голову? Пока у
него останется надежда на эфир, он не запустит свою мыльную оперу", -
размышляла она, накладывая тон в маленьком кабинете рядом со студией.
Там пили кофе, рассказывали анекдоты, потихоньку курили, вздрагивая при
каждом стуке в дверь, потому что пожарники за курение штрафовали.
"Для начала надо все-таки выяснить, что именно и кому он хочет сообщить с
экрана", - думала она во время записи передачи, автоматически произнося
текст.
- Ты запинаешься через слово, - сердито заметил редактор, - давай сначала.
В начале девятого она вырулила со стоянки перед телецентром, ровно к девяти
подъехала к ресторану. На стоянке краем глаза заметила уже знакомый
серебристый "БМВ".
Свободных столиков было достаточно. Она огляделась, обошла залы, но
Красавченко не увидела. Заняла столик у окна которое выходило на освещенную
стоянку, заказала пока только сок, поставила сумку, отправилась к
"шведскому столу", взяла себе несколько сортов салатов, чесночный хлеб,
вернулась за столик, взглянула на часы. Было уже пятнадцать минут десятого.