Чтение 104–й страницы книги ~Сокровища Валькирии 4~

- Всем - назад! - вдруг спохватился Ангел и пошел грудью на начальника
партии. - Уведите отсюда людей! Уведите, я сказал!

- Труп - в грузовой вертолет, - распорядился один из гражданских. - Быстро!

Камуфлированные столбы завернули автоматы за спины, хладнокровно взяли
Аквилонова за ноги и потащили волоком к вертолету. Иван Крутой откинул
назад руки и все еще глядел вверх, не обращая внимания на задравшуюся
рубаху и оставляя за собой широкую дорожку примятой травы.

Охранники отволокли его метров на десять, когда Зимогор опомнился.

- Вы что же, суки?! - заорал он, бросаясь следом. - Вы что его как бревно?!
Это же человек, мать вашу!..

Удивительно, но отморозки бросили Аквилонова и встали рядом, растерянно
озираясь. Тогда и Ячменный, отжатый Ангелом, спохватился, крикнул
буровикам:

- В самом деле, охренели совсем! Керновый ящик сюда! Вместо носилок! А то
тянут, как собаку!..

Через несколько минут Ивана Крутого погрузили на керновый ящик, взялись
вчетвером за ручки и понесли к Ми-6, невозмутимо раскручивающему винты...

16

Вслед за воющей ракетой, ушедшей в звездное, с назревающим полярным
сиянием, небо, включилось полное освещение улиц, затем одновременно
вспыхнули некоторые окна в домах и наконец полыхнул заревом стеклянный
купол, создавая впечатление восходящего среди ночи солнца. Академик отлично
помнил расположение переулков, всех ходов и выходов через дворы, и потому
бежал задами к недостроенному цирку, оставив преследователей на освещенных
улицах. Через несколько минут они потеряли его, однако по радиальным улицам
от центра во все стороны понеслись машины с громкоговорящими установками, и
в уши поползли вкрадчиво-повелительные голоса, повторяющие одно и то же:

- Бежать нельзя. Это бессмысленно. Ты погибнешь. Выйди и назови свой номер.

Неподалеку от цирка Насадный вдруг подумал, что если его засекут, то можно
выдать место, где стоит вертолет, и, резко свернув в сторону, нарезал по
пустым дворам и переулкам большой круг. И только убедившись в отсутствии
погони, махнул через строительный забор и оказался перед круглыми,
башнеобразными стенами цирка. Попасть внутрь можно было лишь с одной
стороны - с парадного, выходящего на освещенную улицу. А в это время от
окраин к центру началось прочесывание дворов. Повсюду мелькали люди с
ружьями, несколько человек заскочили на стройплощадку, и академик спрятался
за поддоны с кирпичом, провожая их стволом автомата. Внезапно он понял, что
если они приблизятся к нему и заметят- будет стрелять не раздумывая...

Будет стрелять в людей - делать то, чего никогда и в мыслях не допускал,
будучи самоуглубленным, рафинированным интеллигентом. Сейчас же волна
неведомого яростного гнева, вызванная погоней и замешанная на обиде,
всколыхнула дремлющий воинский дух. Внутренне он даже не противился ему-
тихо изумлялся тому, как твердо и легко лежит оружие в руках, как острый
глаз держит в прорези прицела идущего впереди человека, и холодный,
равнодушный палец уже подтягивает спусковой крючок до конца холостого хода.

Между тем две темные фигуры с ружьями пробирались по нетронутому снегу,
искали его следы и уверенно двигались к синеющей, глубокой борозде,
оставленной академиком. А он ждали лишь мгновения, когда они заметят ее,
сблизятся и остановятся, чтобы свалить их одной очередью. Но странное дело,
передний походя перешагнул его следы и полез дальше, к парадному, мимо
поддонов; второй, правда, на миг остановился, повел стволом ружья и побежал
догонять первого.

Насадный вышел из укрытия, по-прежнему держа на прицеле теперь уже спины
уходящих преследователей и чувствуя разочарование. А те еще раз пересекли
его след, выходящий из здания цирка, заглянули в темный провал дверного
проема парадного, откуда был виден утонувший по брюхо в рыхлом снегу
вертолет, и выбрались со стройплощадки на расчищенный тротуар.
Обескураженный их поведением, академик встал в проломе забора и увидел, что
вооруженные люди стекаются к центру со всех сторон города- зачистка,
похоже, окончилась...

И когда они сгрудились возле освещенной изнутри сферы, Насадный услышал
негромкий, но вездесущий звук, напоминающий зуммер телефона. Вместе с ним
на сей раз вспыхнули все окна близлежащих домов, дремлющий под снегами
город ожил, встряхнулся, и началось странное, механичное шевеление:
отовсюду на площадь бежали группы людей, одеваясь на ходу и перекликаясь,
как вспугнутые галки. Все бежали на площадь, к рдеющему куполу, и там
выстраивались в длинные шеренги, соблюдая некую закономерность - будто
занимали свои ячейки. Не было ни суматохи, ни суеты, обычной для подобной
тревоги; во всем чувствовалась привычка, особая тренировка и знание своих
функций. Через считанные минуты все население города оказалось на площади,
и теперь сам купол и прилегающая к нему территория напоминали гигантский
потревоженный муравейник. Пылающая огненная сфера, опоясанная многими
рядами людей, освещала их лица, длинные тени бесконечно и ритмично
шевелились на снегу в такт странным, танцующим покачиваниям шеренг, и
возникало чувство, будто совершается некое древнее, ритуальное действо.
Зрелище было настолько неестественным и впечатляющим, что академик ощутил
знобящее одеревенение.

Голос Дары за спиной вернул его в реальность.

- Я предупреждала- не выходи в одиночку! Ни шагу без меня!..

Насадный промолчал, скрывая вздох облегчения, и она поняла его состояние,
нашла руку в длинноватом рукаве оленьей малицы. На площади началась
перекличка - десятки голосов одновременно бубнили номера и это месиво
звуков походило на птичий базар и лишь дополняло апокалипсическую картину.

- Пойдем в вертолет, - Дара потянула за руку. - Не надо заглядывать в
будущее...

Он послушно вернулся в недостроенный цирк, забрался в кабину, однако
влезать в тесный, связывающий по рукам и ногам спальный мешок отказался и
уже не выпускал из рук автомата. Вертолет выстыл, на стеклах нарисовались
виньетки морозных узоров и ограниченный стенами мир смотрелся невинно и
даже романтично, как новогодняя сказка. И звуки сюда не проникали,
слышалось лишь легкое дыхание спящей Дары и мерные щелчки электронных часов
на панели. Насадный боялся потревожить сон - от всякого движения она тотчас
же открывала глаза, и потому до утра просидел в одной позе, так что затекли
ноги и спина. В десятом часу на короткое время наступил сумеречный рассвет,
Дара проснулась с улыбкой и, вскинув руки, произнесла торжественное:

- Ура!

И отерла ладонями лицо, словно умылась светом. Глаза ее засияли, взгляд
стал пронзительным и острым.

- Чему ты радуешься? - хмуро спросил он, разминая ноги.

- Восходу солнца. И настоящему! - она словно не помнила ночной тревоги и
своих слов о будущем.

В этот миг ему хотелось стереть Астроблему с лица земли...

- Нам пора! Пора! - Дара выпросталась из спального мешка.

- Может, подождем темноты? - пробурчал академик.

- За нами правда! - засмеялась она. - Что нам бояться света? Ступай вперед!
И все время думай обо мне. Я буду за твоей спиной, как тень.

Мороз был не сильный, градусов двадцать, снег под ногами скрипел визгливо и
громко на стылых улицах. Насадный пошел тем же путем, что и ночью. Вокруг
него и вдали, будто он, и в самом деле находясь в прошлом, смотрел в
будущее, шевелился, жил и дышал иной, параллельный мир. Испуская клубы
пара, шагали выстроенные по-военному люди: отдельно в белых одеяниях и
отдельно в черных, мелькали руки в яростной отмашке, и было не понять, где
мужчины и женщины - у всех целеустремленные и даже одухотворенные лица; и
тут же тарахтели снегоуборочные машины, медленно ползли тяжелые грузовики,
встречались и одиночные прохожие, но все это проносилось мимо, не касаясь
автономного, независимого пространства Насадного и Дары.

И так же, как ночью, его опять потянуло к куполу, за стеклами которого
чудилась тропическая зелень. Дара ему не препятствовала, незримо двигалась
позади и время от времени, когда академик отвлекался, говорила негромко и
сдержанно: