столом взвыли в восторге, и в невров полетели кости, объедки, швырнули
даже пустую амфору.
повизгивал Олег, пугливо уворачивался от костей, закрывался локтями. Каган
глухо хохотал, жирный живот колыхался, звучно шлепался на колени, с
чмоканьем отрывался. В животе булькало, квакало, будто каган выпил озеро с
его жителями. Раскатисто ржал, вторя кагану, мокрый от пота полководец.
Его изрезанное жуткими шрамами лицо стало еще страшнее, крупные как у коня
зубы блестели.
странное веселье, он даже дышал вольнее, словно наконец-то покинуло
страшное напряжение, будто наконец-то свободен, свободен, от всего
свободен!
разговаривал с полководцем. Таргитай заиграл тихо, нерешительно. Мрак
начал притопывать, шепнул:
поводил руками, колыхался, как лозинка на ветру. Мрак чуть отступил,
шепнул громче:
ожить, потом отнял свирель и запел -- громко, сильно, напористо. Разговоры
начали стихать. Таргитай увидел повернутые к нему лица. Он шагнул к самому
краю площадки, оставив друзей.
Таргитай повысил голос, даже на дальнем конце столов перестали жевать.
Каган сидел неподвижно, глазами не отпускал чужеземного певца. Полководец
хмурился, сжимал кулаки. Один из знатных встал, остановился у пустого
кресла Мардуха, но сесть не решился, остался с вытянутой шеей и вопросом в
глазах.
песней.
ним прямо с опушки шла стена спелой пшеницы. Бродили тучные стада,
белоголовый мальчишка гнал ленивых раскормленных гусей. Девушка с длинными
золотыми косами несла на расписном коромысле деревянные ведерки, через
края срывались крупные капли. Между грядок мелкими шажками шла с пучком
моркови старушка, сморщенное, как печеное яблоко, лицо светилось добротой
-- в этом племени стариков не убивали: еды хватало. В голубом небе ласково
светило солнышко... Жизнь шла мирная -- в ней заключалась высшая мудрость
и красота, что едина для киммеров, невров, бодричей или гипербореев...
завороженно, в темных, как ночь, глазах медленно разгорались огоньки.
Жесткие морщины разгладились, ухмылки исчезли. За столом только что
пировали, орали и потрясали оружием самые свирепые воины, отборнейшие из
отборных -- теперь там оказались пастухи, охотники, корчевщики, даже
пахари и огородники. Худшее в том, что потрясенно понимали: нет позора
быть мирным скотоводом или земледельцем, а есть бесчестье убивать и
грабить, нести боль и страдание...
головой. Полководец заговорил зло, бросая на невра лютые взгляды. Каган
нехорошо ухмыльнулся, кивнул на притихший зал. Полководец стиснул челюсти,
желваки застыли, как рифленая рукоять его тяжелого меча, метнул на невров
обрекающий взгляд и быстро покинул зал. Каган не отрывал от Таргитая
пристального взгляда, в широко расставленных глазах, темных, как ночные
болота, таились страх и приговор.
но главного, что живет в человеке. Человек или то, что называем человеком,
всю жизнь подавляет это главное, ибо хотя с огненной каплей крови Рода
жить достойнее, но без нее легче, проще. Все существа стараются жить проще
и легче: звери, птицы, рыбы, насекомые... Человек тоже, но тогда
уподобляется этим неразумным тварям, а так нельзя! Он, человек, выше всех
творений Рода! Род создал человека себе на смену!
перебросить в их сердца, души -- сейчас воспламенившиеся частички Рода
жгли души. Киммеры начали вскакивать, другие застыли в агонии, но все
смотрели в глаза Таргитаю.
Солнца. Вы, которым дан весь мир, все радости богов, почему взяли только
простейшие радости лесного зверя? Пусть степного? Великий Поход! Слава
Великому Походу -- Походу за человека в человеке, против зверя в
человеке!.. Впереди самая жестокая из битв... зато самая достойная!
спиной Таргитая. Он переступил с ноги на ногу, чувствуя страшную
опустошенность.
сторону, словно чувствуя петлю, сказал медленно:
Глаза его горели недобро. Каган проследил за его взглядом,-- у дальних
дверей появились степняки в полном вооружении. Каган отрицательно качнул
головой, громко сказал:
Разрешаем остаться! Вместе закончим пир, вместе принесем жертву огненной
Табити.
поморщился -- тяжела, не повертишь над головой. Каган усмехнулся, уступая
место любимцам богов -- певцам. За другим столом потеснились, тут же
начали пить и есть, но лица оставались серьезными, словно за столом
остались одни тела, а души что-то искали в неведомых краях.
заменили полными. Принесли серебряную посуду, зажаренную дичь на золотых
блюдах. Таргитай все время ощущал на себе гнетущий взгляд кагана.
Тарх, ты сделал больше, чем убил кагана... Ты его напугал.
не зарежет при всех. Считается, короед, с мнением. Хотя какое, к черту,
мнение? Через часок, когда перепьются, нас тихонько отведут в заднюю
комнату и перережут глотки...
еще не понимает!
разбрасывал, а складывал в кучку на середине стола, что росла очень
быстро.-- Сами не ведают, что творят. Оправдываются: я не я и лошадь не
моя. Мол, это не я пел, а что-то внутри меня пело!
Славным ты был парнем... на этом свете. Ешь, дурень! Ящер не накормит, сам
сожрет.
огрызки выплевывал на стол, стараясь разрушить башню, что возводил волхв.
возвышался, воткнутый железной рукоятью между бревен, самый чудесный меч,
какой только невры видели! С длинным узким лезвием, хищный, победно и
весело блестит ярким оранжевым светом. Меч -- единственное, чему
поклонялись свирепые киммеры. Меч самого бога войны, который подарил его
тем, кто своими победами больше всего прославил его имя!
Руки были на мечах, глаза бегали по пирующим.
а по ковриге за щеку мечет. Второго кабана начал. Видать, решил разорить
кагана.
проломе под Котлом задвигались веревки, подвесные доски, железные рычаги,
цепи. Вниз опустилась огромная сеть из железных колец. С площади ее
зацепили крюками, оттащили, пока не исчезла по ту сторону пролома.
растерянно вертел головой. Очень медленно канаты натянулись, задрожали.
Сеть начала подниматься. Она была заполнена белыми телами, похожими на
крупных рыб, но это были не рыбы -- люди!
Табити. Другие молчали, были в том мире, куда занес голос певца. Каган
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Белов Вольф
Шилова Юлия
Маккэфри Энн